Как Дон Кихот в дурацком колпаке

Немного манерный, с волосами до плеч, громким, по-юношески открытым голосом. Фото из архива Ивана Ускова

А что-то яркое, большое, необычное, но лишь слегка нам приоткрывшееся, мы порой не удостаивали вниманием, спохватываясь лишь задним числом, когда явление стало прошлым, а вместе с тем неведомым настоящим и будущим. В литературе и культуре вообще таким ярким явлением стал слишком молодой даже сейчас, спустя 20 лет после своей загадочной гибели, поэт Леонид Шевченко. 28 февраля этого года ему было бы всего 50.

А прошлое и вправду близко.

Однако свершилось! Благодаря поэту, культуртрегеру Борису Кутенкову и всей его ударной команде, вот уже не первый год выпускающей серию «Поэты литературных чтений «Они ушли. Они остались», вышел «сольный» сборник Леонида Шевченко, вышедший за пределы его родной Волгоградской области под символическим названием «Забвению в лицо»…

К этому шли очень долго. Еще при жизни Леонид сделал попытку покорить литературную Москву сборником «История болезни», сделанным совместно с Еленой Логвиновой (первой супругой поэта) и земляком Александром Леонтьевым. На дворе стояло самое «нечитающее» время: 1993 год. Помнит ли Москва те стихи? Ясно одно – Леонида Шевченко нам еще предстоит открыть для себя по-настоящему. Впереди еще много монографий и диссертаций. Еще сравнят его с кем-нибудь из великих не из этого времени, хотя масштаб сопоставим, пожалуй, лишь с Цветаевой. Творчество Леонида Шевченко (включающее отнюдь не только стихи) можно сравнить с чем-то многослойным вроде дорогого парфюма, не сразу открывающего все тайны. До «базы» еще далеко. А на поверхности – собственно сама жизнь, начавшаяся в преддверии весны 1972 года.

Одна из составительниц сборника – волгоградская поэтесса Елена Ластовина, посвятившая творчеству Шевченко диссертацию и много бессонных ночей, написала предисловие, носящее как раз биографический характер. Однако даже в этом жизнеописании зияют дыры, они же – белые пятна. Если о бабушке поэта сказано не одной фразой (голос известной волгоградской радиоведущей Олимпиады Емельяновой знал каждый житель города), то о родителях известно не так много: во всепроникающей Википедии о рождении Леонида без преувеличения два слова – «сын служащего». Первая юношеская публикация произошла в 1989 году. Его тексты уже тогда были настолько самодостаточны и не похожи ни на что из того, что было в поэзии до, что нечего и удивляться тому, что, поступив в Волгоградский университет на журфак, он откровенно заскучал. И уже через год Леонид отправлял свою подборку в Литературный институт.

Леонид Шевченко. Забвению в лицо / Сост. Б. Кутенков– М.: ЛитГОСТ, 2022. – 140 с. (Поэты литературных чтений «Они ушли. Они остались»)

Так кто же он был – Леонид Шевченко? Так и не повзрослевший до конца хиппи? Слишком рано познавший жизнь и литературу во всей полноте? Человек-энциклопедия? Остроязыкий и смелый журналист? Поэт, схвативший суть своего времени сразу и крепко? Пожалуй, он был всем сразу.

Он разрушал одним своим появлением в кругу волгоградских литераторов любые стереотипы и представления о неформалах, которые тусовались тогда пестрыми стайками в культовых местах и виделись сущими лоботрясами, о поэтах конца XX века, о журналистике (так самозабвенно писать о родном городе даже в маленькой злободневной статье, подпустив сюрреалистического туману, мог только он) и, конечно, о поэзии. Внешне немного манерный, с волосами до плеч, громким, по-юношески открытым голосом он читал свои стихи и прозаические миниатюры так, что они сразу надолго застревали в памяти хотя бы потому, что в них была завораживающая смесь узнаваемой городской реальности и чего-то нездешне мистического, вызывающего холодок под кожей.

Моя любовь не знает

расстояния

Во времени. Серьезное

предание,

Ведические вещи,

женский плач,

Король Артур

и ястребок-трубач.

О нет, я не живу в двадцатом

веке,

Я пьянствую один

в библиотеке,

Как Дон Кихот

в дурацком колпаке,

С бутылкой отвратительной

в руке.

В стихах нашего героя, как будто и не окрашенных в темные цвета, похожих скорее на разоренный книжный стеллаж (не зря же он одно время работал в библиотеке), где имена античных философов легко чередуются с фамилиями любимых рок-музыкантов и персонажами детских сказок, часто незримо под разными масками присутствует смерть. Что это было? Предчувствие собственной ранней гибели? Если отбросить всю сопутствующую мистику, то время на сломе эпох было такое, что смерть почти стала страшным мейнстримом. Горячие точки, криминальные разборки, международный терроризм со смуглым лицом и убийства журналистов. Этого было достаточно для того, чтобы напророчить себе любую трагическую внезапность. Видимо, потому и жил он словно на ускоренной перемотке, взахлеб, стараясь вобрать в себя все тайное и явное, что есть в мире, в культуре, в простой обыденности. И вовсе не собирался умирать, строя громадье журналистских, литературных и жизненных планов. 2002-й – разгар весны, тогда верилось, что все лучшее еще впереди, что будет еще много ярких строк, признания, тусовок с друзьями, книг... Но кому-то очень этого не хотелось. Пестрая лента жизни оборвалась в ночь на 25 апреля 2002 года.

Мы пьем портвейн,

глядим через плечо,

Летим как птицы

по растерзанной отчизне,

Где только смерть

не знает ничего

О долгой, долгой

и счастливой жизни.

Однажды филолог из Австрии Патрик Валох совершил почти невозможное – перевел стихи Шевченко на немецкий язык. В 2016 году мне довелось это слышать. Никогда не думала, что немецкий может звучать так разнообразно-эмоционально. Но восхитило и другое. Эти стихи, хоть и вобрали в себя одним махом всю мировую культуру (судя по почти вездесущему неймдроппингу), – сугубо русские. Они выросли из нашего советского и постсоветского, из тех культурных и поколенческих слоев, которые невозможны в какой-либо другой стране. С этим надо прожить в тиши библиотек или в дворовом детстве. Потому то, что сделал Патрик, почти подвиг.

В сборник «Забвению в лицо» вошли стихи разных периодов творчества поэта – от юношеских опытов до едва ли не самых последних стихотворений, а также три статьи (помимо эссе Елены Ластовиной и мемуарной зарисовки Татьяны Бек есть статья Марины Кудимовой, в которой дано филологическое и философское осмысление творчества Шевченко).

Самый плодовитый для Леонида – 1997 год. Если попытаться осилить книгу в один присест, легко словить передозировку от обилия героев разных эпох и субкультур, проносящихся сквозь сознание с быстротой демонической карусели, почти не оставляя в голове и в душе ответа на вопрос – что они все тут делают? Но вдумчивое чтение введет вас в мир, где все они спокойно сосуществуют или воюют, философствуют, спорят, любят и ненавидят, говорят нечто важное. Заставляют что-то вспомнить или никогда не забывать. Они – среди нас. Стоит только вглядеться повнимательнее в жизнь столичных улиц или любого провинциального города, где еще ходят трамваи, скрежеща и подвывая на кольце, где этот звук встречает по утрам. И уже бесстрашно идешь по щербатой тротуарной плитке, мимо серых домов, таящих неведомую опасность. Но в эти моменты нет ни времени, ни пространства, потому что все происходящее – немножко поэзия.