Широкого фронта научных исследований в России сейчас нет

Председатель Совета по науке при Минобрнауки, член-корреспондент РАН Юрий Ковалев, заместитель министра образования и науки РФ, академик Григорий Трубников и вице-президент РАН Алексей Хохлов обсуждают готовящийся проект нового закона о науке. Фото Наталии Деминой

В интернет-версии «НГ» от 16.01.18 была опубликована статья «Государство отказалось от широкого фронта научных исследований», в которой комментировалось решение Президиума Российской академии наук провести аттестацию тем государственных заданий, которые выполняются в академических институтах. После аттестации каждой теме будет дана оценка. Признанные бесперспективными темы будут закрыты. О значащих деталях такого решения с автором этой статьи Андреем ВАГАНОВЫМ беседует вице-президент РАН, академик Алексей ХОХЛОВ.

– Алексей Ремович, насколько я понимаю, вы, и в вашем лице – Президиум Российской академии наук, категорически не согласны с заголовком моей статьи – «Государство отказалось от широкого фронта научных исследований»...

– Прежде всего я хотел бы подчеркнуть, что наша цель – сделать более понятной для общества политику Российской академии наук. Зачастую в прессе появляются материалы, которые не только искажают позицию Академии наук по тому или иному вопросу, но больше напоминают какие-то конспирологические теории. Мы сейчас полностью открыты и готовы на любые вопросы отвечать. И, конечно, нам важно, чтобы вопросы научной политики освещались адекватно тому, что на самом деле есть.

Теперь что касается вашей статьи.

Вы пишите: «Помимо сугубо «прикладных», если можно так сказать, последствий для нескольких тысяч исследователей это решение отчетливо демонстрирует еще и эволюцию в подходах и государства, и самой РАН к формированию государственной научно-технической политики. В частности – политики в области фундаментальных исследований. Ведь лозунг «широкий фронт науки» исторически всегда был отличительной особенностью отечественной академической науки».

Я, честно говоря, вообще не понимаю, какое отношение имеет то, что мы будем наконец отчеты по темам научных академических институтов проверять – подчеркиваю, отчеты не по грантам, а по госзаданиям, – к тому есть широкий фронт или нет широкого фронта исследований. Исторически ситуация сложилось так, что отчеты по грантам Российского научного фонда, Российского фонда фундаментальных исследований обязательно оцениваются, по ним принимаются соответствующие решения. А вот отчеты по госзаданиям… Это было непонятно что.

И вот фактически первый раз мы решили провести ревизию и оценку этих госзаданий. И государство здесь совершенно ни при чем, никто нас не просит об этом. Просто руководство Федерального агентства научных организаций (ФАНО) обратилось к Российской академии наук, чтобы мы провели такой анализ.

– Значит, это была инициатива ФАНО?

– Это совместная инициатива. Эта инициатива родилась в результате разговоров и переговоров нового руководства Российской академии наук и руководства Федерального агентства научных организаций.

– Этот как-то связано с тем, что летом и осенью прошлого года была проведена аттестация научных академических институтов?

– Это совсем другое. Во-первых, аттестация институтов еще не закончена. Сейчас идет процесс апелляций. Аттестация – это распределение институтов: первая, вторая, третья категории. Институтам-лидерам, предполагается, будут выделены дополнительные деньги на программу развития. Есть институты, которые добросовестно, хорошо выполняют свою работу. И третья категория – это институты, у которых есть определенные проблемы.Но этот процесс аттестации не имеет никакого отношения к тому, что сейчас будет.

– И что же будет?

– Логика такая. Мы говорим: Российская академия наук – по закону! – должна согласовывать госзадания академическим институтам. ФАНО не имеет права – опять-таки по закону № 253 Российской Федерации – финансировать какие-то исследования по теме госзадания без того, чтобы РАН дала свое положительное заключение.

Но как это до сих пор происходило? В конце года, обычно в ноябре, когда уже все сверстано и ничего изменить нельзя, нам присылали эти темы. И единственное, что мы могли сделать, – поставить галочки: пусть работы по этой теме продолжаются. Были случаи, когда отделение РАН хотело какую-то тему не утвердить, но у ФАНО рушилась вся отчетность, и технически это нельзя было сделать.

В ходе работы с ФАНО мы сказали, что это неправильно, это профанация. Надо в начале года, в первом квартале, посмотреть отчеты за предыдущий год. К 1 февраля 2018 года эти отчеты должны были быть присланы…

– Простите, Алексей Ремович, но каждый год академические НИИ присылают отчеты по госзаданиям. И вы хотите сказать, что до 2018 года эти отчеты никто не смотрел, не анализировал?

– Смотрели, анализировали, высказывали замечания… Но прекратить какую-то тему по госзаданию уже нельзя было. Все финансовые документы к тому моменту, когда поступали эти отчеты, были уже технически сверстаны. То есть мы, конечно, исполнителям говорили о низком качестве работ по некоторым темам, но реально, технически мы не могли закрыть эти темы.

Поэтому мы и поставили вопрос перед ФАНО, чтобы они присылали нам отчеты институтов по темам госзадания в начале года. В первом квартале мы эти отчеты посмотрим: ладно уж, 2018 год пусть идет, как идет, чтобы в 2019 году устаревшие, неперспективные темы не продолжались.

– И много таких тем, по вашим оценкам?

– А я не знаю пока, отделения РАН будут решать. Думаю, что не меньше десяти процентов – это точно. Смысл оценки этих отчетов как раз состоит в том, чтобы понять, какие темы достойны продолжения (по ним много публикаций, есть патенты, обнародованы доклады на конференциях и так далее), а какие  из года в год продолжающиеся непонятные темы, которые, мягко говоря, неактуальны и ни к чему не приводят.

Вот смысл в чем! Какое это отношение имеет к высказываниям «широкий фронт научных исследований», «узкий фронт»?

– Но вы же сами сказали, что как минимум десять процентов тем будут закрыты?

– Выпадут десять процентов тем, которые заведомо не надо финансировать государству. У вас представление, что в Российской Федерации есть широкий фронт научных исследований. Это не так. Его давно уже нет.

Был фронт научных исследований, более или менее равномерный в Советском Союзе. А с 1990-х годов в мировой науке появилось громадное количество новых научных направлений. Никто их не отслеживал. И на самом деле во многих направлениях у нас просто нет ни одной лаборатории. А вот те направления, которые были актуальны в 50-е годы прошлого столетия, вот они-то продолжают финансироваться из года в год. Чтобы этого не было, и вводится проверка отчетов по темам госзаданий.

Подчеркну еще раз: широкого фронта научных исследований сейчас нет. Чтобы создать его, восстановить прорехи, будет создан следующий механизм.

После проверки всех отчетов  эта работа должна быть закончена к 1 апреля, какие-то темы будут признаны совершенно устаревшими, которые никому в мире уже не интересны. Эти темы в 2019 году финансироваться не будут. Во втором квартале 2018 года отделения РАН должны сформулировать: какие новые лаборатории нужно открывать на сэкономленные деньги?

Я, например, считаю, что обязательно должен быть проведен конкурс на открытие новых лабораторий. Причем приоритет должен отдаваться направлениям, которые до сих пор у нас не представлены, но которые актуальны с точки зрения развития мировой науки. Некоторые мои коллеги считают, что без всякого конкурса отделение РАН само должно принять решение, куда потратить сэкономленные средства. Но, так или иначе, какой-то механизм отбора перспективных направлений должен быть. Это соответствует и «Стратегии научно-технологического развития». Этот механизм сейчас в процессе обсуждения.

– Другой момент в моей статье, вызвавший несогласие со стороны РАН, звучит так: «…после 2013 года учредителем всех институтов и научных организаций РАН стало Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Собственно РАН – это 500 человек (с региональными отделениями – около 2 тыс.). Бюджет РАН сегодня – около 4 млрд руб. По-видимому, «внутри» этой суммы и предстоит запустить процедуру сепарации «перспективных» от «бесперспективных».

– Российская академия наук сегодня вообще никаких научных тем не ведет. РАН является федеральным государственным бюджетным учреждением, но РАН не является федеральным государственным бюджетным учреждением науки. У нас научных тем нет. У нас другая функция.

Речь идет, конечно, не о четырех миллиардах рублей…

– Четыре миллиарда – это деньги на программы фундаментальных исследований Президиума РАН?

– Нет. Программы фундаментальных исследований Президиума РАН –  полтора миллиарда, и это деньги ФАНО. А четыре миллиарда Президиума РАН – два с лишним миллиарда на стипендии академиков и членов-корреспондентов, а остальное –   оплата содержания принадлежащих РАН зданий, зарплата сотрудникам аппарата Президиума РАН, оплата экспертизы, издательской деятельности. Ничего другого нет.

А программы Президиума РАН, о которых вы говорите, это деньги ФАНО, 1,5 миллиарда, которые они выделяют. Я думаю, что процедура, связанная с влиянием РАН на научную тематику институтов, изменится. То, что я вам изложил выше, фактически и есть новая форма программ Президиума. То есть Академия наук говорит: финансируйте такую-то лабораторию. А программы Президиума в том виде, в котором они сейчас существуют, это профанация: на многие темы дают от 70 до 100 тысяч рублей в год. Что можно на эти деньги наработать… Это чтобы вы понимали, о чем идет речь, и порядок цифр. А бюджет ФАНО сейчас около 80 миллиардов. Уже в этом году он будет еще больше.

– Все-таки чтобы расставить, по крайней мере для себя, все точки над «i»: инициатива провести ревизию отчетов по госзаданиям была одновременной – и РАН, и ФАНО?

– У нас, академии, – научно-методическое руководство. А в чем оно заключается, если институты ФАНО дают нам готовые сверстанные планы в ноябре? Мы ничего не можем сделать. Поэтому это была инициатива наша, конечно. Но ФАНО, надо отдать им должное, с этой инициативой согласилось.

– Еще бы не согласились: экономия средств всегда интересна для ФАНО…

– Они говорят так: высвободившиеся средства – это средства Академии наук. Слова, которые они говорят сейчас: мы, ФАНО, технические клерки, мы делаем то, что говорит нам Академия наук. Руководитель ФАНО Михаил Котюков много раз подчеркивал: без вас мы ни копейки потратить не можем. Мы, ФАНО, только оформляем их правильно, мы финансисты, мы умеем правильно это делать, а вы, ученые, не умеете этого делать. Вы нам скажите во втором квартале 2018 года, на что направить деньги в 2019 году, и мы направим.

– Но реально из регионов, например, поступают жалобы о насильственном объединении институтов РАН, происходит закрытие институтов… Это же не Академия наук делает, а ФАНО.

– Понимаете, ФАНО всегда подчеркивает: без решения ученых советов тех или иных институтов ни одного объединения институтов в научно-исследовательские центры не проводилось.

Но, конечно, у ФАНО есть понимание или иллюзия понимания того, как эта система, с точки зрения организационной, должна функционировать. Я вполне допускаю, что они, как управленцы, лучше видят, с точки зрения финансов, с точки зрения бухгалтерии, что некоторые институты нужно объединить. И поэтому они стараются в этом направлении работать, всякие «пряники» дают институтам, если они объединятся. Один из «пряников», безусловно, состоит в том, что те институты, которые проходят реорганизацию, были освобождены от процедуры аттестации, о которой мы с вами говорили выше.

В основном такое объединение институтов проходит в провинции. Я разговаривал с рядом коллег. И они говорят, что в таком объединении есть плюсы. Помимо экономии на бухгалтерии.

Пример. Возьмем какой-нибудь богатый регион. Есть там университет, мощный, авторитетный. И есть там 12 маленьких академических институтов – они не «видны» для местного руководства. Но, если эти 12 академических НИИ объединены в кластер и какой-то энергичный, компетентный человек представляет интересы всего этого кластера, его вес сразу становится равным весу ректора местного университета. И это очень важно. Это дает возможность, особенно для богатых регионов, получить финансирование из регионального бюджета.

– То есть сейчас вопрос о возвращении институтов в Академию наук из ФАНО не актуален?

– Академия наук должна иметь какие-то ресурсы, чтобы влиять на научное руководство институтами. Эта программа реализуется. В том числе через механизм проверки выполнения институтами госзаданий. Но это совершенно не означает, что институты надо ставить под эгиду РАН. Не было такого пункта в программе нынешнего президента РАН Александра Сергеева.

– Возвращаясь к тому, с чего мы начали наш разговор. Сколько всего предстоит оценить тем госзаданий?

– Объем работы колоссальный! Тем госзаданий – около 11 тысяч… Если каждую тему отдать на рецензию хотя бы двум экспертам, это значит, надо 22 тысячи рецензентов привлечь. Конечно, возникнет вопрос: а что делать с людьми, которые работали по ликвидированным темам? Но это уже  вопрос ФАНО. Кадровики пусть этим занимаются. Мы лишь даем научную оценку.

– Получается, РАН постепенно адаптировалась к тому, что ее бывшие институты вышли из-под финансового управления Академии наук?

– Я считаю, что это нормально. Ведь реально ученые делают громадное количество ошибок, когда пытаются разобраться во всех этих финансово-бюрократических хитросплетениях. Голова ученого должна быть занята другим.