Бумажный носитель. Пандемия COVID-19 не мешает научному книгоизданию

С выбором книг в сегодняшний выпуск БН все очень просто: пандемия пандемией, а книги все равно издаются. По крайней мере научные – точно!

СУДЬБА КРЕМНЕЗЕМА

Стишов С.М. Высокое давление (история открытия).– Москва–Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2020. – 152 с. 20,8 х 15,2 см. Тираж 100 экз.

В СССР и сегодня в России изучение малых групп ученых, их внутренней коммуникации, связи этих групп с внешним миром – редкая тема в науковедческих работах. Что это: нежелание, отсутствие навыка, интереса? Это сама по себе достойная тема для социолога науки. Так или иначе этот явный пробел в какой-то степени всегда компенсировала переводная литература: Джеймс.Д. Уотсон. Двойная спираль. Воспоминания об открытии структуры ДНК. / Пер. с англ. – М.: «Мир», 1969. – 152 с.; Гилберт Дж., Малкей М. Открывая ящик Пандоры: Социологический анализ высказываний ученых. / Пер. с англ. – М.: Прогресс, 1987. – 269 с.; Латур, Бруно. Пастер: Война и мир микробов. / Пер. с фр. – СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2015. – 316 с.

А здесь – исследование истории конкретного научного достижения (синтез необычной формы кремнезема, соответствующей температуре и давлению глубинам Земли в несколько сот километров) в конкретном научном коллективе (лаборатории Института физики высоких давлений АН СССР), конкретно – с фамилиями, психологическими характеристиками действующих лиц, с датами, с привлечением редких архивных документов. Но прежде всего, конечно, на основе собственных записей главного действующего лица – академика Сергея Михайловича Стишова.

Итак, поступление в 1955 году на геологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Со второго курса – исследовательская работа. «Важно подчеркнуть, что вся эта деятельность была полностью самостоятельной. Я не был лаборантом или учеником при ком-либо. Проводимая мной работа не входила ни в какие научные планы, и никто, кроме меня, не был в ней заинтересован».

Это к разговору о сегодняшнем «бесии» планирования, когда научный результат прочно ассоциируется с безукоризненно составленным бюрократическим отчетом. Тема сама по себе исторически и прагматически очень интересная: планирование науки. Жаркие дискуссии велись в СССР еще с середины 1920-х годов. И уж совсем немыслимое сегодня: «Я помню, что на четвертом курсе университета мы, студенты, настояли, чтобы в спецкурс по термодинамике был включен раздел о влиянии высоких давлений на вещество и химическое равновесие».

Окончание университета, поступление в аспирантуру, прикомандирование к Институту физики высоких давлений. И начинается цепь событий и встреч, которые обычно историки науки не берут в расчет в своих теоретических построениях. Несколько зарисовок...

Страница из лабораторного журнала С.М. Стишова. 1961 г. Фото из рецензируемой книги.

Лаборатория в ИФВД, куда приходит молодой аспирант: «А что же остальные: шестеро механиков, инженер, техник, лаборант, наконец, сам А.А. Семерчан (руководитель лаборатории. – А.В.)? Двое ученых могли за­грузить механиков работой приблизительно на 5, ну от силы на 10% их рабочего времени. В остальное время вся команда не де­лала просто ничего, систематически, днями, неделями и месяца­ми. Впрочем, эпизодически механиков захватывала какая-нибудь эпидемия. Все делали магнитофоны, или люстры, или торшеры. Благо, материал был под рукой. В общем, люди дошли до такой степени безделья, что их естественное самоуважение начинало давать трещины. Поэтому они с жадностью старались сделать что-нибудь полезное и с большой готовностью выполняли мои просьбы…»

И, несмотря на запутанность, а часто и просто абсурдность планового управления наукой – «Главный принцип советской науки – движение стройными рядами под руководством несменяемых лидеров», – Академия наук СССР все же обеспечивала межинститутский обмен: образцы кварца для своих экспериментов аспирант Стишов брал на кафедре в МГУ; рентгеноструктурные исследования – в соседней лаборатории ИФВД; необходимые имерсионные жидкости для анализа новой фазы кремнезема – в Институте геологии рудных месторождений АН СССР; измерение микротвердости образцов – в Институте минералогии, геохимии и кристаллохимии редких элементов; обсчет полученных диаграмм – совместно с Институтом кристаллографии РАН… Сейчас под единой «крышей» Министерства науки и высшего образования РФ такое вряд ли возможно. Да еще простому аспиранту.

Спрашивается: ну и кому это интересно? Зачем это надо? Оказывается, очень даже надо! «По крайней мере Рас Хемли, молодой и очень успешно работающий сотрудник Геофизической лаборатории (Вашингтон), на мой встречный вопрос о причинах интереса к тем далеким временам ответил: «Нас интересует, как работает советская наука».

ВОЕННО-ХИМИЧЕСКАЯ ЭПОПЕЯ

Супотницкий М.В., Петров С.В., Ковтун В.А. Химическое оружие в Первой мировой войне.– Москва: НП ИД «Русская панорама», «СПСЛ», 2020. – 446 с. 22 х 14,5 см. Тираж 1000 экз.

Историей химической войны – а именно таковой, как оказывается, следует считать Первую мировую войну – еще никто так системно не занимался. Кропотливый, детальный разбор боевых операций с использованием химического оружия (ХО) на полях Первой мировой. С точностью до килограммов отравляющих веществ (ОВ) и минут их применения! Три автора: Михаил Васильевич Супотницкий– главный специалист 27-го Научного центра МО РФ, кандидат биологических наук, Станислав Вениаминович Петров – доктор технических наук, генерал-полковник в отставке, начальник Химических войск СССР (1989–1991), начальник войск РХБ защиты (1992–2001), и Виктор Александрович Ковтун – полковник, начальник 27-го НЦ МО РФ, кандидат химических наук, – создали самый настоящий научно-технологический (техно-научный) триллер. Или, лучше сказать, документальную эпопею. Причем доскональный анализ архивных источников – важный сам по себе; около 250 библиографических ссылок, – нужен авторам прежде всего для того, чтобы реконструировать изменение стратегии и тактики ведения боевых действий как функции от научно-технологических факторов.

Первую мировую часто называют «войной моторов». В начале войны у Франции, например, было 110 грузовиков, 50 тракторов и 132 аэроплана. А в 1918 году французский парк грузовиков составил 70 тыс. единиц и 12 тыс. аэропланов! Добавьте к этому 100 тыс. грузовиков британской и американской армий. К концу войны родилось даже крылатое выражение: «Победа союзников над Германией – это победа грузовика над паровозом» (Иголкин А.А. Источники энергии – экономическая история (до начала ХХ века). – М.: Ин-т росс. ист. РАН, 2001. – 212 с.). И лишь мимолетно, вскользь упоминается всегда о другой стороне этой мировой бойни – соревновании воюющих держав в создании отравляющих веществ (ОВ) и способов их эффективного применения.

Но вот оказывается, что с не меньшим основанием можно считать, что это была победа химической науки и химической технологии союзников. А ведь летом 1914 года никто не мог даже предположить, что так все обернется. «Русских офицеров беспокоила не сама война, а возможность ее быстрого окончания, что могло бы помешать получить «хотя бы Анну 4-й степени». Армии, вступившие в войну в 1914 году, по своему составу и вооружению в основном были массой пехоты, представлявшей собой однообразно организованные и однообразно вооруженные единицы. Пехотный полк имел на своем вооружении всего 6–8 громоздких пулеметов, шесть телефонных аппаратов и 18 км кабеля. Этим и исчерпывался весь технический арсенал пехоты. Недостаточность телефонного имущества вытекала из убеждения в том, что телефон непригоден как средство связи в бою, команды проще отдавать голосом. Почти 44 года мирного сосуществования европейских государств и колониальные войны не стимулировали развитие артиллерии».

Тем более интересно проследить, как эти начальные и граничные условия – очень быстро! – изменились под влиянием появления ХО. Чему, собственно, и посвящена книга «Химическое оружие в Первой мировой войне».

«Газопуск под Ипром 22 апреля 1915 г. показал большие возможности химического оружия, его применение стало не­отъемлемым тактическим приемом в наступлении на подготовленную полосу обороны. В 1915–1916 гг. применение химического оружия для преодоления первой линии обороны противника изменило построение боевых порядков путем их рассредоточения и переноса в глубину полосы обороны. Менялся и подход к выбору ОВ. Химическая война началась с использования инкапаситантов (бромацетон, бромметилкетон и др.) и малотоксичных удушающих ОВ – хлора или брома, постепенно приняла крайнюю форму, подразумевающую уничтожение противника ОВ смер­тельного действия. Масштабы применения химического оружия значи­тельно возросли – от разовых газопусков до включения в артиллерийские парки 30–80% химических снарядов различного тактического назначе­ния. Газобаллонные пуски не оправдали своими результатами сложности их подготовки и концу 1916 г. утратили свое значение. Применение же 50% и более химических снарядов считалось залогом успешности подавления обороны противника. В этом случае достигалась тактическая и оперативная внезапность. «Газовые прямоугольники» создавались на площадях в десятки квадратных километров, «ипритные желтые пространства» неделями занимали сотни квадратных километров территории противника».

(Пояснение из «Терминологического словаря», которым авторы очень благоразумно снабдили книгу: «Инкапаситанты – группы ОВ, временно (от нескольких часов до нескольких суток) выводящих из строя живую силу противника. У человека вызывают психические или физиче­ские отклонения, которые препятствуют выполнению поставленных задач. Смертельное действие для инкапаситантов нехарактерно. Выводящие из строя дозы примерно в 500–2000 раз ниже смертельных».)

Пример использования противогазовых масок с однослойным патроном образца 28/8. 1915 г. Фото из рецензируемой книги.

В итоге: «Всего за годы Первой мировой войны применено 125 тыс. т различных ОВ. В боевых условиях проверена поражающая эффективность 45 химических веществ. Только Германия произвела 76 тыс. т ОВ и снарядила ими 34 млн шт. снарядов. Абсолютное число потерь американской армии от ОВ составило 70 752 человека, или 27% общих потерь, составивших 258 752 человека». И тем не менее союзники «перехимичили» Германию.

Но что же все-таки было бы, если бы война продолжилась еще несколько месяцев? «По образному описанию начальника Военно-химического управле­ния РККА Я.М. Фишмана, сделанного им через 10 лет после окончания войны, «если бы война продолжалась еще лишь 6–8 месяцев, на поля битвы были бы выброшены (особенно американцами) фантастические количества иприта. На сотни километров в глубину тыл был бы отравлен, и на пораженной ипритом территории воинские части напрасно ис­кали бы чистого от газа уголка, где можно было бы снять маски и утолить жажду и голод».

УЧЕНЬЕ И СВЕТ

Фандо Р.А. Народные университеты Российской империи: от популяризации к организации науки – М.: Янус-К, 2020. – 344 с. илл. 24,3 х 17 см. Тираж 500 экз.

Не менее интересно оказалось проследить, как традиции народных университетов «проросли» в советской высшей школе и в эмиграции: «…обращение к истории негосударственного высшего образования дореволюционной России стало актуальным в связи с широким распространением частных вузов в настоящее время». Увы, в последние несколько лет в РФ наметилась обратная тенденция – массовое закрытие частных вузов…

А в начале ХХ в. «негосударственное образование в 1900–1917 гг. по темпам роста и возросшему интересу со стороны населения стало опережать систему правительственного высшего образования – за период с 1899 по 1917 г. в России были открыты 22 общественных вуза и только 7 государственных». И при этом – цветущее разнообразие форм: курсы, народные университеты, вольные школы...

Лаборатория экспериментальной зоологии Университета им. А.Л. Шанявского. Крайний справа – Н.К. Кольцов. Источник АРАН.Ф. 450. Оп. 4. Д. 85. Л. 8. Фото из рецензируемой книги.

Или вот не менее интересное исследование Земенгофа М.Ф. (1913): Согласно статистическим данным, убийства в деревнях составили 6,32% от общего числа преступлений, в городах – 2,92%, в столицах – 2,89%, кражи: 21,75% – в деревнях, 42,35% – в городах, 52,67% – в столицах, телесные повреждения: 21,07% – в деревнях, 9,28% – в городах, 6,25% – в столицах. Таким образом, от деревни к городу изменяется качественная характеристика преступности: от более «тяжелых» форм в сельской местности к более «легким» – преступления против личности, превалирующие в селе, заменяются в городе на преступления против собственности. «Город трансформирует преступность в сторону личной безопасности».

С этим и сегодня не поспоришь.