Андрей Ваганов
Удастся ли сохранить российскую фундаментальную науку в условиях информационной изоляции – вопрос, сам по себе требующий научного подхода. На снимке – исследовательский ядерный реактор ПИК, г. Гатчина. Фото сайта www.atomic-energy.ru
Через несколько дней, с 30 мая по 3 июня, пройдет Общее собрание Российской академии наук. На нем – впервые с 2019 года – будут избираться новые действительные и члены-корреспонденты РАН. Это, так сказать, ближайший горизонт событий для академии.
Три линии горизонта
В конце сентября предстоят выборы президента РАН. В этом смысле для академии лето будет горячим и турбулентным: официальные и неофициальные (вернее, публичные и непубличные) мотивы и механизмы выдвижения и самовыдвижения кандидатов на этот пост, обнародование ими своих предвыборных программ, усилия по продвижению этих программ в академические и бюрократические «массы», лоббистская борьба внешних акторов вокруг кандидатов в президенты РАН – все это требует терпения, денег, творческого подхода и здоровья от любого серьезного претендента. И это – немного более дальний горизонт событий.
Еще более отдаленная (хотя и не слишком) перспектива – празднование в 2024 году 300-летия создания Российской академии наук (Распоряжение президента РАН от 20 января 2020 года: «О создании Организационного комитета РАН по подготовке и проведению празднования 300-летия Российской академии наук»). Сейчас РАН с этим граничным рубежом связывает большие надежды. Действительно, возможно, это последняя попытка (повод) для академии обратить на себя внимание со стороны государства. Сейчас видится такая развилка:
1) все остается как есть;
2) академия де-факто и де-юре становится ведущей научной организацией страны.
Первый случай (в академических кулуарах с тревожной иронией рассматривается как наиболее вероятный: «отпраздновали – и с глаз долой») фактически означает постепенную, но необратимую деградацию статуса этой организации – РАН. В буквальном и точном смысле слова – перевод академии в status «клуба ученых».
Второй вариант практически означает пересмотр и отмену результатов реформы академической науки 2013 года. При сложившейся на данный момент структуре (институциональное устройство) и составу научно-бюрократической элиты, определяющей государственную научно-техническую и технологическую политику, такое представляется весьма маловероятным. Но даже в случае реализации такой траектории уже возникают сомнения в способности самой РАН двигаться по ней.
Очень аккуратно говорит об этой ситуации и действующий президент РАН Александр Сергеев: «Изменились коллективы, администрации исследовательских институтов, многие директора не являются членами РАН. Надо заново выстраивать отношения через получение функционала научного руководства институтами… Так что и академии самой в этом отношении предстоит сложная, тяжелая работа. Прямо могу сказать, что кое у кого в РАН и были, и есть сейчас настроения, которые можно назвать «итальянской забастовкой»: вы лишили нас всякого функционала, вот мы и сидим ждем, когда вы наконец убедитесь, что вы сделали плохо. Есть и такая психология».
Наконец существует и обозначенный уже официально третий горизонт событий. Как и полагается в случае более или менее долговременных планов, этот горизонт несколько размыт. 25 апреля 2022 года президент РФ Владимир Путин объявил 2022–2031 годы в России Десятилетием науки и технологий. «Определить, что основными задачами проведения Десятилетия науки и технологий являются:
а) привлечение талантливой молодежи в сферу исследований и разработок;
б) содействие вовлечению исследователей и разработчиков в решение важнейших задач развития общества и страны;
в) повышение доступности информации о достижениях и перспективах российской науки для граждан Российской Федерации», – отмечается в указе.
Все это могло бы, конечно, на ближайшее десятилетие занять умы экспертов, аналитиков, прогнозистов и лоббистов. Но объективная реальность такова, что для игр разума сегодня актуальна другая тема.
Погружение в информационный вакуум
С начала апреля 2022 года компания CrossRef перестала регистрировать новые префиксы, а также новые коды для российских пользователей. Предлог для этого решения, как пояснил вице-президент РАН Алексей Хохлов, проверка, «нет ли среди издателей журналов организаций, в отношении которых введены санкции. В результате возникают проблемы с получением DOI (цифрового идентификатора статей) для статей, выходящих в российских журналах».
По словам академика Хохлова, решить проблему вполне реально, использовав код идентификации EDN (eLIBRARY Document Number) Научной электронной библиотеки. Он присваивается каждому документу, регистрируемому в Российском индексе научного цитирования (РИНЦ). «EDN можно использовать вместо DOI, причем в отличие от DOI этот код выдается бесплатно. EDN будет автоматически связан с DOI после восстановления услуг CrossRef, – подчеркивает Алексей Хохлов. – Таким образом, техническую проблему цифровой идентификации журнальных статей можно эффективно решить уже сейчас… Для российских научных журналов, издаваемых РАН, будет применен именно этот подход».
Но это было только начало… На Западе решили «ампутировать» российскую науку от тела науки глобальной (интернациональной). «Жить – это прежде всего участвовать», – заметил однажды Сальвадор Дали.
Вот именно от участия в глобальных научных проектах и вообще в мировой научной жизни (конференции, семинары, стажировки, гранты) российскую науку и устранили.
Можно, конечно, утешать себя контр-афоризмом не менее харизматичного Владимира Набокова: «Изоляция означает свободу и открытия». Однако теперь участие нашей науки и ученых в этом интернациональном поиске новых знаний в лучшем случае минимизировано. Посмотрим, кто из классиков оказался прав…
Еще раньше, в марте, российскую науку «отключили» от журналов, индексируемых в реферативных базах данных Web of Science (аббревиатура – WoS, уже мем; владеет этой базой американская компания Clarivate Analytics) и Scopus (владелец – научное издательство Elsevier). Эти и многие другие научные журналы и издательства приняли решение приостановить доступ к подписке на свои материалы для российских организаций.
Тогда же в интервью «НГН» академик Алексей Хохлов пояснил: «Да, журнальные публикации, которые учитываются при оценке эффективности труда ученых, – это статьи в тех журналах, что индексируются в базах данных Web of Science и Scopus. Но журналы издаются независимо от этих баз данных. А реферативные базы данных Web of Science и Scopus из всего громадного количества научных журналов просто отбирают лучшие и индексируют статьи в этих журналах… Я не слышал, чтобы какой-то западный журнал отказывался принимать к публикации статьи российских ученых. Количество статей, которые наши ученые публикуют в зарубежных журналах, растет. Сказать, что здесь есть какая-то дискриминация? До сих пор я этого не слышал.
Подчеркиваю, пока никаких сигналов, что нас как-то дискриминируют в зарубежных журналах, нет. Это просто обязанность любого международного журнала: если поступила статья – необходимо ее объективно отрецензировать. Если издание не будет этого делать, оно перестанет быть международным научным журналом» (см. «НГН» от 23.03.22).
Тем не менее уже в мае Clarivate Analytics все-таки отрезала доступ пользователям из РФ к базе данных Web of Science. Руководитель лаборатории клеточных технологий Института общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН Сергей Киселев в интервью радио Business FM так прокомментировал ситуацию: «За каждую статью, с которой мы бы хотели ознакомиться в полнотекстовом допуске, это платеж в среднем 30–40 долл. Но это только денежная сторона вопроса, придется очень много платить. Совсем будет плохо, если в принципе отключат допуск к этим базам данных, поскольку это мировая коллекция научной информации, где сложены все публикации последних 100 лет. И если ограничат доступ к этой базе данных, то мы окажемся полностью отрезанными от мировых тенденций в науке, от мировой научной мысли и при этом не будем знать, как, что и с помощью чего делается в США и Европе, поскольку это американские и европейские базы данных».
В общем, систематический аналитический обзор того, что у нас в стране любят называть «передним фронтом науки» (в последние несколько лет, впрочем, используется другая метафора: «прорывные исследования»), как жанр для нас умер. Это печально. Теперь придется довольствоваться обрывочной информацией. Впрочем, и в лучшие времена те, кто формировал государственную научно-техническую политику, пользовались возможностями WoS только для подсчета отечественных публикаций в журналах из этой базы.
Это серьезно. Возможно, даже более серьезно, чем отставание отечественной научной приборной базы от мировых стандартов. И уж точно более критично, чем невозможность участвовать в международных научных конференциях.
Суверенная наука
Но возможно, происходящее на наших глазах информационное «капсулирование» российской науки ставит еще более жесткий вопрос: а так ли уж интернациональна и глобальна наука в принципе?
Похоже, интернациональность науки как глобальной республики ученых не выдержала краш-теста. По крайней мере не выдержал краш-теста тот подход, на котором в России принято акцентировать внимание публики (да и самих ученых тоже): наука – это интернациональное интеллектуальное занятие в принципе.
Она, наука, действительно, по-видимому, глобальна. Только теперь на этом «глобусе» нет России. Подобное должно было случиться. Этот экзистенциальный гнойник нарывал давно, и вот – прорвало. И оказалось, что никакой «мировой науки» нет. Только сугубо национальные, групповые интересы. Наука оказалась не только причастной к политике, она сама стала политикой. И уж точно наука сегодня – это инструмент политики. Научные знания – да, возможно, они общемировое достояние... Вот от них-то нас и отключили. На всякий случай…
Мацей Гурный, профессор Института истории Польской академии наук в Берлине, в своей монографии «Великая война профессоров. Гуманитарные науки. 1912–1923» (2014, русское издание 2021) пишет: «…большинство аргументов говорит в пользу рассмотрения этого явления (великая война профессоров. – А.В.) как нерегулярного цикла вспышек национализма в науке, каждая из которых неразрывно связана с ужасом войны, поражений и насилия».
Очень спорный тезис. Что-то уж очень много таких «случайных» вспышек научного национализма. Такая повторяемость явления более адекватно объясняется, если ее рассматривать через оптику естественной закономерности. Хотя, конечно, сам пафос Гурного – всемирная республика ученых! – нельзя не приветствовать. Но в лучшем случае это только асимптотическое приближение к утопическому идеалу.
Достаточно вспомнить полемику между британскими и континентальными учеными (французами и немцами в основном) после опубликования в 1687 году ньютоновских Principia («Математические начала натуральной философии»). Знаменитый швейцарский математик, механик, филолог-классицист Иоганн Бернулли в сочинении «Новые мысли о системе Декарта» (1700) называл учение Ньютона системой, «о которой нельзя составить никакого ясного понятия»... «Мне кажется, – продолжал Бернулли, – что уже по одной этой причине должно изгнать ее из Физики, хотя бы посредством ее объяснялись все явления удовлетворительно. Особенно она не может быть допущена в Естественную Философию…»
Несмотря на все утверждения, что наука не имеет национальности, на практике она всегда оказывается глубоко и сугубо национальной. Интернационально научное знание, которое порождают эти национальные науки. Если только это именно научное знание, а не взвесь тавтологий и наукообразной политически обусловленной публицистики ad hoc.
«Трудно оспорить, что современная наука не представляет собой некую планетарную целостность с едиными целями, ценностями, мировоззренческими установками или идеологическими предпочтениями, а также образцами поведения ее представителей. Такое единство – давняя греза, которая, конечно, никогда не совпадала с реальностью, но все же когда-то принималась всерьез как возвышенный идеал. Он направлял если не действия ученых, то их самооценку: взяв роль флагманов всемирного прогресса, можно было считать себя вправе возвышать голос, когда человечество, казалось бы, остро нуждается в научных рекомендациях и предостережениях.
Отголоски грез о Большой или Единой науке еще звучат иногда, но это уже не меняет общей констатации: наука разобщена как система институций и сообществ, и барьеры между ними слишком прочны, чтобы надеяться на реальную возможность какого-то единого политического, тем более морального действия». И это пишут не разочарованные итогами Великой войны центрально-восточные гуманитарии в 1923 году, а два известных российских философа, профессора – Владимир Порус и Валентин Бажанов в 2021 году (Порус В.Н., Бажанов В.А. Постнормальная наука: между Сциллой неопределенности и Харибдой политизации знания // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2021. Т. 5, № 4. С. 15–33).
Это не значит, конечно, что в РФ наука умрет. Но это будет сугубо сервисная наука – обслуживать атомные станции и экологические помойки. Тот же Владимир Набоков был уверен: национальными бывают не книги, а народные промыслы. Перспектива стать вот таким «народным промыслом» замаячила сегодня и перед российской наукой.
И пафос Ф.М. Достоевского, утверждавшего, что Россия уже приняла от западной цивилизации «все то, что следовало, и свободно обращается теперь к родной почве», кажется тоже не очень оправданным. Но очень заразительным. В известном среди научной и образовательной аудитории ТГ-канале «НОП» через полтораста лет после Достоевского читаем почти парафраз высказывания русского романиста: «Обеспечение суверенитета, независимости и безопасности страны выходит сейчас в список первостепенных политических мер. Все три компонента сквозным образом проходят через все сферы – экономику, политику, цифру, науку и образование».
Вот только ситуация принципиально изменилась даже со времен 100-летней давности, когда Советская Россия тоже была под западными санкциями. 18 февраля 1920 года в интервью американскому информационному агентству Universal Service В.И. Ленин заявил: «Пусть американские капиталисты не трогают нас. Мы их не тронем. Мы готовы даже заплатить им золотом за полезные для транспорта и производства машины, орудия и пр. И не только золотом, но и сырьем… Мы за [экономический] союз со всеми странами, никого не исключая… Обмен машин на хлеб, лен, на другое сырье – может ли быть неблаготворным для Европы? Явно не может не быть благотворным…» Оказывается, может. Покупать за рубли наш газ кто-то еще будет какое-то время. Но с машинами – это теперь сами...
Можно сказать, что сейчас мы ставим полномасштабный натурный эксперимент: возможно ли создать (воссоздать) фундаментальную науку в одной отдельно взятой (и к тому же плотно упакованной в вакуумную информационную пленку) стране.
А светлое будущее российской науки известно: теперь оно называется светлым прошлым.
комментарии(0)