Андрей Ваганов
Президент РАН Владимир Фортов выступает с трибуны Чрезвычайной конференции научных сотрудников РАН, 29 августа 2013 г. Фото автора
27 июня 2013 года произошло событие, о котором с начала 1990-х годов говорили, но в реальность которого не очень-то верилось: академическая наука в лице трех ведущих академий приобрела статус общественной организации, клуба заслуженных ученых. С декабря 1991 года именно против этого всеми возможными способами боролся бывший президент Российской академии наук Юрий Осипов. Почти четверть века ему удавалось отводить эту «угрозу превращения академии в клуб». В конце мая 2013 года новым президентом РАН выбран академик Владимир Фортов. Было очевидно, что на его президентство достанется еще более трудный временной отрезок. Но никто не рассчитывал, что так быстро…
Краткая хронология реформы
Именно в этот день, 27 июня, 10 лет назад заседание правительства РФ совершенно неожиданно началось с заявления премьер-министра Дмитрия Медведева о том, что будет рассмотрен подготовленный правительством законопроект о реформе системы российской академической науки. Подробности того, что ожидает российскую академическую науку, сообщил министр образования и науки РФ Дмитрий Ливанов: «В РФ создается основанное на членстве общественное государственное объединение «Российская академия наук». В новую академическую мегаструктуру объединялись Российская академия наук (РАН), Российская академия сельскохозяйственных наук (РАСХН) и Российская академия медицинских наук (РАМН).
Согласно первому варианту законопроекта, Российская академия наук подлежала фактической ликвидации (упразднению). За нею оставляли, по сути, лишь символические функции – «общественное государственное объединение «Российская академия наук».
28 июня 2013 года правительство РФ внесло в Госудуму РФ проект Федерального закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации».
Первый, самый радикальный вариант законопроекта удалось несколько смягчить и откорректировать благодаря авторитетному академическому лобби – академикам Евгению Примакову, Жоресу Алферову, президенту РАН Владимиру Фортову. Слова о ликвидации РАН были исключены из законопроекта. (Однако, как справедливо отмечала в 2014 году эксперт в области государственной научно-технической политики (ГНТП), доктор экономических наук Ирина Дежина, «в 2013 году в результате молниеносной реформы академия прекратила свое существование в прежнем историческом виде, утратив основную часть своих функций и привилегий».)
Для управления имуществом РАН предполагалось создать специальный орган – Агентство научных институтов РАН. Планировалось передать этому агентству те научные организации, которые подчинялись на тот момент РАН, РАМН и РАСХН. То есть академиков отделили от распределения денег на научные исследования, от бюджетного процесса. Имущество это, надо сказать, огромное. В РАН, например, входило на тот момент 436 научных институтов и организаций, в которых работало 48 тыс. только научных сотрудников.
25 июля 2013 года нобелевский лауреат, академик Ж.И. Алферов обратился к президенту РФ Владимиру Путину с открытым письмом (цитирую по агентству Интерфакс): «Предложенный «в пожарном порядке» закон о реорганизации РАН и других государственных академий наук «отнюдь не решает задачу повышения эффективности научных исследований». Алферов считал также абсолютно надуманным объединение РАН с Российской академией медицинских наук и Российской академией сельскохозяйственных наук. По мнению ученого, «абсолютно надуманы и не имеют смысла» и тезисы о том, что организация РАН соответствует 30–40-м годам прошлого столетия и не соответствует XXI веку.
18 сентября 2013 года правительственный законопроект был принят Госдумой в третьем, окончательном чтении.
27 сентября 2013 года президент РФ Владимир Путин подписал закон о реформе РАН. Одновременно подписан указ президента РФ «О Федеральном агентстве научных организаций». «Руководство деятельностью Федерального агентства научных организаций осуществляет правительство Российской Федерации; руководитель Федерального агентства научных организаций назначается на должность правительством Российской Федерации по согласованию с президентом Российской Федерации», – говорилось в документе.
Подразумевалось, что агентство будет обеспечивать всю финансово-хозяйственную часть деятельности институтов академии, а собственно РАН – научное и методическое руководство институтами.
Все решения, касающиеся деятельности институтов, должны приниматься на основании так называемого принципа «двух ключей».
Причем изначально, под телевизионные камеры, президент РФ Владимир Путин предложил возглавить ФАНО действующему президенту РАН Владимиру Фортову. И опять же – под ТВ-камеры, академик Фортов дал согласие. Но что-то не срослось в хитросплетениях околонаучных интриг, в борьбе противоборствующих групп влияния. В итоге ФАНО возглавил квалифицированный финансист, хотя и без ученой степени, заместитель министра финансов РФ Михаил Котюков.
Идея освободить ученых от «ЖКХ и бухгалтерии» выглядела, в общем-то, разумно. (Хотя, заметим в скобках, еще никто не смог обосновать априорную эффективность устранения ученых от распределения средств на науку.)
С другой стороны, в Законе «О Российской академии наук…» была закреплена давно лелеемая претензия РАН на статус «главного экспертного органа правительства России»: «Российская академия наук осуществляет свою деятельность в целях… экспертного научного обеспечения деятельности органов государственной власти, научно-методического руководства научной и научно-технической деятельностью научных организаций и образовательных организаций высшего образования». Казалось бы, надо только радоваться...
Однако совершенно неожиданно (или, наоборот, очень ожидаемо) Академию наук отделили не только от распределения средств из бюджетного потока, но и собственно от науки. Функцию определения перспективных исследований, достойных финансирования, взяло на себя ФАНО. «Мы анализируем, как работают наши организации, это наша прямая обязанность», – заявлял в 2014 году Михаил Котюков.
Решения в ФАНО принимали на основе цифровых показателей – прежде всего на основе негеометрических данных, индекса Хирша, в частности. (Кстати, заметим, мировая статистика свидетельствует: меньше 1% научных публикаций находит сколько-либо значительный круг читателей.) А принцип «двух ключей», который предполагает со стороны Академии наук консультирование и рекомендации, практически не исполнялся.
Фантомное ФАНО
Но главным в деятельности ФАНО было даже не то, что агентство – непонятно на каких основаниях – изначально считало себя одним из главных субъектов формирования государственной научно-технической политики. Главное в другом: своей деятельностью ФАНО вольно или невольно разрушало субъектность единственной и последней организации, которая могла выражать консолидированное мнение научного сообщества – Российской академии наук.
Возможно, это и было главной целью людей, инициировавших реформу? Один из них, доктор физико-математических наук, сегодня – ректор Московского физико-технического института Дмитрий Ливанов накануне 10-летия начала реформы академической науки ответил на несколько вопросов «НГ».
– Дмитрий Викторович, по прошествии 10 лет как вы сейчас оцениваете результаты реформы академической науки?
– Если кратко – результаты еще не достигнуты. Тот процесс, который начался 27 июня 2013 года, предполагал этапность. По сути, был осуществлен только первый этап. То есть изменение верхнеуровневой системы управления. А потом предполагалось, что будут произведены очень серьезные изменения, касающиеся самих условий работы исследователей, тех людей, которые делают науку: с точки зрения оплаты труда, с точки зрения оснащения оборудованием, кадровой системы, которая стимулировала бы приток молодых… Но это все – дело будущего.
Уже тогда было понятно, что это проект, который займет точно годы, а результаты будут понятны и очевидны только через десятилетия. Наука работает на будущее. Но тем не менее уже сейчас мы можем сказать, что, например, последние 10 лет устойчиво росло количество публикаций наших ученых. Причем оно росло темпами, превышающими общемировые. Вклад России в общемировой массив научных публикаций за десятилетие существенно вырос: с 1,6 до 2,5%. Мы серьезно прибавили. Безусловно, это нельзя приписать только изменениям в Российской академии наук. Очень большой вклад внесли меры, нацеленные на поддержку ведущих университетов, развития в них научной деятельности. Но тем не менее это один из значимых результатов реформы.
|
|
Реформа академической науки, начавшаяся de jure 27 сентября 2013 года, неминуемо должна была привести к периоду управленческой турбулентности. Протестующие у здания Президиума РАН, 2013 год. Фото автора |
– Но в том постановлении правительства от 27 июня 2013 года про этапность ничего не говорилось…
– Если бы мы жили в идеальной ситуации, все это нужно было бы обсуждать. Наверное, за несколько лет надо было бы начать серьезные дискуссии, вести диалог с академическим сообществом.
– Этого диалога не хотели со стороны Академии наук?
– Я сам участвовал во всех этих процессах начиная с 2004 года, когда пришел работать в Министерство образования и науки России к Андрею Александровичу Фурсенко и возглавил департамент государственной научно-технической и инновационной политики. Все происходило не просто на моих глазах, а я был активным участником этих процессов. Возможности для диалога тогда, по сути, не было. Поэтому он и не состоялся. В этом есть и свои плюсы, главный из которых в том, что реорганизация была быстро проведена. Но есть и минусы. Очевидно, что отсутствие коммуникации вряд ли когда-либо является положительным моментом. Когда люди не понимают, что происходит, это обычно вызывает отторжение, а не эмпатию.
– Я так понимаю, что создание ФАНО, Федерального агентства научных организаций, не предусматривалось изначально?
– Действительно, это было сиюминутное решение. Я в принятии этого решения участия не принимал и считаю, что оно было ошибочным. Это решение было принято просто для того, чтобы смягчить накал страстей.
Стакан наполовину…
В общем-то, уже достаточно давно стало понятно, что возвращения академических исследовательских институтов под полное, в том числе и административно-хозяйственное управление РАН, не будет. Уже и руководство РАН не поднимает этот вопрос. Очень характерно в этом смысле было Общее собрание РАН 23–24 мая нынешнего года. Вот несколько мнений, которые высказали некоторые участники собрания.
Академик Алексей Хохлов в своем Telegram-канале пишет: «По итогам прошедшего недавно Общего собрания РАН я переговорил с рядом коллег. Общее мнение состоит в том, что в процессе выстраивания конструктивных отношений с властями (что всячески подчеркивается руководством РАН, хотя конкретных результатов это пока не принесло) не стоило бы забывать о других важнейших функциях академии… Один из (немногих) запоминающихся моментов недавнего Общего собрания РАН – реплика академика Р.И. Нигматулина в начале заседания, после приветствия министра (науки и высшего образования РФ. – А.В.) В.Н. Фалькова».
Через несколько дней после Общего собрания РАН академик Роберт Нигматулин развернуто представил свою точку зрения: «При советской власти, когда были общие собрания Академии наук, приходили высшие люди из секретариата ЦК, отдела науки, слушали. А сейчас – придут, скажут приветственные слова, которые ничего не значат, и убегают тут же. И все это портит атмосферу, поэтому молодежь начинает видеть идеалы не в своем отечестве, а там, в западном мире».
Еще один участник Общего собрания РАН, попросивший не называть его имени, оказался фаталистом: «Не удивлюсь, если федеральное государственное бюджетное учреждение науки «Российская академия наук» в один прекрасный момент будет переформатировано. Например, вольется в состав Курчатовского института. И нас успокоят: мол, чего вы волнуетесь, институты никто не собирается трогать, расформировывать. Просто меняется их подчинение… Впрочем, уже и сегодня заседания Президиума РАН проходят практически без заинтересованных обсуждений. Собственно, и сугубо научные проблемы на них почти не обсуждаются».
Что называется, в пандан этому – еще одно мнение, на этот раз не анонимное: «Я читал доклад вечером, в 8 часов. Были здешние профессора. Все они сонные, инертные, сидели как истуканы. У нас никакого энтузиазма к науке, я говорю о чисто научном энтузиазме. Такие забитые и голодные, так переутомлены халтурой. Такой инертной аудитории я еще никогда не видел». Эти слова принадлежат академику Петру Леонидовичу Капице, датируются они 25 ноября 1935 года.
Для баланса, конечно, надо привести и позитивные оценки происходившего на Общем собрании РАН 23–24 мая. Цитирую по Интерфаксу.
Степан Калмыков, вице-президент РАН, научный руководитель химического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова: «Российская академия активно встраивается во все государственные решения, что касается науки и технологий, и конечно, это экспертиза, совершенно перестроенная по сути».
Владислав Панченко, вице-президент РАН, научный руководитель Института проблем лазерных и информационных технологий РАН: «Совершенно новый стиль руководства возник в академии. Мы стали активно взаимодействовать с нашим правительством, нас поддерживают на всех уровнях».
Виктор Руденко, вице-президент РАН, председатель Уральского отделения РАН: «Происходит сближение Российской академии наук с институтами, которые находятся под ее научно-методическим руководством, меняется подход к самому научно-методическому руководству. Также хочу отметить проведение продуманной региональной политики».
Талия Хабриева, заместитель президента РАН, директор Института законодательства и сравнительного правоведения: «Академия использует новые форматы деятельности: у нас появился совершенно новый канал общения с президентом РАН, обратная связь с руководством, регулярные встречи с академиками-секретарями, это позволяет сверить ориентиры и поделиться научными результатами с тем, чтобы они достигли того уровня, которые могут быть использованы для принятия государственных решений, такую задачу ставит новое руководство академии»…
Уровень оптимизма вице-президентов и помощников президента РАН, конечно, не может не радовать. Но закончить эту главку придется все-таки криком души еще одного анонима, присутствовавшего на Общем собрании РАН: «Ощущение конформизма… неизбывного. Я ожидал, что вот сейчас прозвучит с трибуны Общего собрания: «Возвращайте нам институты, хватит дурака валять!» Не прозвучало».
И уже вряд ли когда-нибудь прозвучит. Неслучайно еще в начале 2018 года тогда вице-президент РАН Алексей Хохлов заявил в интервью «НГ»: «Российская академия наук сегодня вообще никаких научных тем не ведет. РАН является федеральным государственным бюджетным учреждением, но РАН не является федеральным государственным бюджетным учреждением науки. У нас научных тем нет. У нас другая функция».
А накануне выборов президента РАН, в сентябре 2022 года, будущий победитель этих выборов академик Геннадий Красников в интервью «НГ» подчеркивал: «Статус, который сейчас у академии есть – федеральное государственное бюджетное учреждение, – позволяет делать все необходимые нам преобразования без коренной ломки. Мы же не просто ФГБУ – по нам есть отдельный закон, постановление правительства. И если мы хотим получить какие-то новые функции, их можно ввести постановлениями правительства как дополнения в Закон о Российской академии наук. Просто их нужно четко формулировать и настойчиво добиваться принятия их правительством» (см. «НГ-наука» от 14.09.22).
Человек из другого города
Вспомним еще раз слова академика Калмыкова: «…и конечно, это экспертиза, совершенно перестроенная по сути».
Действительно, у Академии наук сейчас есть уникальный шанс в условиях мобилизации науки укрепить свой авторитет. Хотя бы на поле экспертизы. Другого такого может и не представиться никогда больше. Возможно, именно сейчас происходит превращение РАН из исследовательской организации в экспертную. Меняется целевая функция – меняется содержание... Ближайший пример – ЕГЭ: всего-то введена тестовая система оценки. А в результате... Функционально грамотные молодые люди, то есть умеющие разбираться в расписании электричек и ориентироваться на местности в гипермаркетах.
В нашем случае исследовательские институты в этой системе становятся своеобразной тренировочной площадкой для экспертов-академиков. Тренажеры для поддержания интеллектуальной формы.
Экспертирование становится главной функцией РАН, каковая функция скоро будет еще более укреплена/подкреплена законодательно. Так, в принятой в конце мая нынешнего года Концепции технологического развития России до 2030 года (КТР) констатируется нынешний status quo: «Фактически научный сектор выполнял социальную функцию – предоставление рабочих мест и оплата труда научным сотрудникам. Это привело к тому, что научный сектор практически утратил способность быть источником инноваций».
Взамен предлагается «принцип концентрации, означающий переход от фронтального движения по широкому спектру вызовов научно-технологического развития страны к приоритезации ограниченных ресурсов на выбранных, в том числе в рамках Концепции, задачах и механизмах их решения». Функционал Академии наук с учетом заявленных целей и средств тоже обозначен вполне конкретно: «В отборе технологий должно участвовать федеральное государственное бюджетное учреждение «Российская академия наук»…
Что ж, экспертом быть приятно. Во-первых, это тешит самолюбие – тебя признали за специалиста до такой степени, что начинают интересоваться твоим мнением. Во-вторых, не исключено, что высказанное тобой мнение материализуется, пусть и в обезличенной форме, в виде каких-то практических последствий. Это тоже приятно – сознавать, что от тебя что-то зависит (возвращение субъектности). Наконец, в-третьих, экспертом быть приятно потому, что это твое экспертное мнение порой неплохо оплачивается.
Может быть, это как раз один из тех неизвестных нам пока этапов реформирования академической науки, о которых говорил Дмитрий Ливанов (см. выше). По крайней мере правительство не просто предлагает нагрузить РАН некими экспертными задачами, но и создает механизм для решения этих задач: «…формирование в системе федерального государственного бюджетного учреждения «Российская академия наук» научных советов по приоритетным направлениям критических и сквозных технологий. Их функция – целеполагание, мониторинг и проведение экспертизы научных исследований в интересах технологического развития. Такие советы должны включать главных конструкторов и главных технологов по соответствующим технологическим направлениям…» Где их взять – «главных»? Механизм и правовая сторона их деятельности?
Как бы там ни было, именно за этот функционал сейчас и ратует руководство РАН: «целеполагание, мониторинг и проведение экспертизы научных исследований», но строго «в интересах технологического развития».
«Академии наук следует придать статус главного экспертного центра страны, ответственного за научную обоснованность государственной экономической, социальной, научно-технической политики», – настаивал еще лет 15 назад академик Сергей Глазьев. И вот – цель достигнута. «В отборе технологий должны участвовать федеральное государственное бюджетное учреждение «Российская академия наук», – отмечается в КТР.
Эволюция налицо. Со времен Галилея и Ньютона человека, познающего законы Природы, принято было называть «ученым»; в 20–30-х годах прошлого века в связи с рождением так называемой большой науки (НИИ, КБ и проч.) происходит рождение и нового субъекта, объясняющего окружающий человека вещный мир, – «научный сотрудник»; к концу XX – началу XXI века в осадок выпал новый социальный тип – «эксперт», то есть человек, объясняющий сегодня то, что случилось бы завтра, если бы не случилось то, что случилось вчера.
У социологов есть ироничная поговорка: эксперт – это человек из другого города. Государству действительно остро необходимы эксперты, которые могли бы помочь государственным чиновникам более или менее адекватно ориентироваться в мире стремительно развивающихся технологий, чтобы не заблудиться в них, не сломать ногу или голову. Но это уже и не наука, а как раз экспертиза.
Политика без власти
Но как бы там ни было, взаимоотношения научного и экспертного знания диалектичны. То, что ученые мозги и экспертные мозги – это две большие разницы, легко иллюстрируется огромным количеством примеров из истории науки. Вот один… «Атомом для практических целей овладеть невозможно». Эрнст Резерфорд, 1919 год. Одним словом, «эксперт – это человек, который больше уже не думает; он знает».
До 2013 года только Российская академия наук, несомненно, оставалась единственным стратегическим субъектом государственной научно-технической политики (ГНТП). Поэтому, кстати, и нет ничего удивительного в том, что за период 1990–1998 годов в численности занятых исследованиями и разработками доля академического сектора повысилась в 1,7 раза (с 9,9 до 17,1%), а в численности исследователей и техников – в два раза (с 10,0 до 19,9%).
В перспективе же научно-технологической политики до 2030 года ее, Академию наук, аккуратно приучают к мысли, что рядом с ней появится несколько других субъектов, специально предназначенных для «интеграции научно-исследовательской и производственно-технологической деятельности». Скажем, правительство в Концепции технологического развития ставит задачу «…закрепление в законодательстве Российской Федерации новой организационно-правовой формы – исследовательский консорциум». Впрочем, похоже, РАН и сама готова включиться в этот процесс. По крайней мере в предвыборной программе нынешнего президента РАН Геннадия Красникова это было подчеркнуто: «Академия должна быть не только ответственна за фундаментальные и поисковые исследования, но и обязана формировать основу для эффективного взаимодействия с прикладной наукой, высокотехнологичным производством».
Безусловно, всегда будут люди, которые предпочтут возможность создания «карты распределения электрического потенциала на оболочке коронавируса», или выяснение «почему чукотские киты плохо пахнут» (темы реальных исследовательских работ) патентованию «тележки грузового вагона» или даже «способа изготовления фотоэлектрического преобразователя». И они, эти люди, изучающие «антиинсулиновый белок, который продлевает жизнь муравьям», какое-то время все еще будут концентрироваться вокруг/в РАН. Но скорее всего это уже затухающий процесс.
Вообще такие повороты, развороты и перевороты, как начавшаяся de jure с 27 сентября 2013 года реформа Российской академии наук, неминуемо приводят к периоду управленческой турбулентности. Как показывает история науки, именно в таких зонах турбулентности возникают и исчезают новые институции, уходят в небытие старые лидеры, в информационном поле появляются новые лидеры общественного мнения. Последним, впрочем, никто не гарантирует и постоянного статуса ньюсмейкера. Так было с Академией наук в 1917 году, в 1964-м, так произошло и в 2013-м.
По замечанию французского историка Роже Шартье, «положение, когда политике без власти противостоит власть без авторитета», очень опасно. Отстраненной от управления государством РАН, не имеющей влияния на решения политических органов власти, не остается ничего другого, как заниматься «научно-методическим руководством» и «экспертизой». Как следствие – отстраненные модели государственного и академического устройства генерируются с пугающей частотой.
Лишенная окончательно своих институтов, РАН становится неким штабом (клубом), хотя и довольно большим – около 2 тыс. человек действительных и членов-корреспондентов РАН. Кстати, фактически с этой констатации и начинается программа Геннадия Красникова, с которой он шел на выборы в 2022 году: «РАН – главный интеллектуальный штаб российской фундаментальной науки, организующий и выполняющий фундаментальные исследования, направленные на создание основы для устойчивого развития Российской Федерации в условиях непрерывного политического и экономического давления на нашу страну». Чтобы вести клубную историю, нужна клубная администрация: историограф, архивариус, библиограф... В нашем случае это Президиум РАН и его аппарат, не более 500 человек.
«Мутация» РАН из исследовательской организации в экспертно-технологическую – это событие вне опыта. Еще 15 лет назад никто не мог предсказать этого, хотя многие «ванговали» в эту сторону... Но именно это и оставляет шанс на «оптимизм», то есть на очередное событие вне опыта. Поэтому прогнозы по поводу перспектив Академии наук – это больше психологический фактор, помогающий примириться с существующей реальностью.
