Сергей Мищенко Статья: Политология умирает в отсутствие публичной политики
С подачи Владислава Суркова создан политический вакуум – непременный участник чрезмерной централизации власти. Вот, на мой взгляд, итог сепарации статьи, сухой остаток. Действительно, грош цена всем политологическим прогнозам, ни один не сбылся. Видимо, только политические психологи могут претендовать на их производство, бихевиористы сиречь. Скажите, будет ли терапевт принимать роды? Будет, если дело в степи или в самолете происходит и нет никого более. Может ли человек владеть несколькими политическими науками как профессиями? Может, если он нероссийский человек. Российские пока не могут. Практики, знаете ли, свидетельствуют. Ни один прогноз не сбылся, а прогнозируют регулярно. Стыдно, господа. Вы же не шарлатаны! Или я не прав? Все мы имеем представление о том, что политик бывает величайшее множество, в том числе «реальная» от Глеба Павловского, но есть ли собственно «публичная»? Если ее рассматривать «как социальное явление, выраженное в искусстве посредничества между людьми или группами людей, для уменьшения издержек и противоречий в межчеловеческих отношениях, упорядочения и согласования действий людей ради своего спокойствия и социальной стабильности», то таковая должна быть. Обязана, уверен А.Мельвиль. Но есть ли? А.Самарина утверждает, что отсутствует. К.Шмитт писал, что «политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей». Видимо, в условиях сегодняшней России «степень интенсивности ассоциации» людей настолько низка, что дает нам право принять тезис А.Самариной чуть ли не априори. Итак, публичной политики нет. А какая есть? Совсем без политики политиков не бывает, а их у нас тучи. Значит, что-то подпитывает политические индивидуумы и заставляет их все-таки сбиваться в ассоциации: политические партии, общественные движения? Мотив понятен – жажда власти, закамуфлированная под борьбу за общественное благо. Но весь фокус в том, что некая мощная сила в лице государства не даст ассоциациям набрать необходимую «степень интенсивности», регулирует в интересах существующих властных групп. Демократично ли это? Вполне. Это и есть подлинный ракурс российской демократии, в котором отчетливо видно убийство публичной политики, а следовательно, и науки о ней. Ибо нет науки о мертвых, она им не нужна.
Вот и все. То есть мы имеем некий терминологический гибрид: государственную публичную политику. Но совсем без публичной политики невозможно. Это действительно будет означать полное отсутствие политики, что возможно только на заброшенном кладбище. Вспомним, что помимо К.Шмитта М.Вебер тоже говорил о политике как общественном (публичном!) предприятии. И бихевиористы, в своем понимании политики опустившись до микроуровня, то есть от систем подойдя к человекам, обнаружили, что те своими действиями-взаимодействиями выстраивают некую политическую сферу, производят некую суммарную политическую активность. Публичную политику. Или не выстраивают и не производят в нужном количестве и надлежащем качестве. Спорное, казалось бы, утверждение об отсутствии публичной политики обрело понятийную серьезность. Значит, нам есть о чем поговорить. В частности, зреют ли «гроздья гнева»? Видимо, да, но в очень латентной форме. Потому что в нищей духом и интеллектом стране идеи воруют в первую очередь. Но как-то странно это делают: толком ни украсть не могут, ни подкараулить. Возьмите, например, политическую идеологию «социальный консерватизм». Откуда она в свое время появилась на скрижалях «Единой России»? Как она могла быть официально объявлена таковой одними лицами, а другие лица, в частности пресс-секретарь Б.Грызлова, не менее официально посетовал, что не нашел упоминаний о социальном консерватизме в интернете? Святая простота. Откуда ему было знать, что термин был вброшен на заседании Высшего совета партии О.Морозовым, исполняющим обязанности идеолога, одобрен и моментально пошел гулять по страницам СМИ, не имея автобиографии и паспорта. А эти документы были и остались собственностью Центра теории и практики политического действия, чьи интересы я представляю. Потом единороссы даже создали собственный Центр социально-консервативной политики, не имея в принципе идеологии как таковой, но обзавестись хотелось. И хорошо, и славно, но потом вдруг (в одночасье!) от такой идеологии (а была ли она?) отказались в пользу идеологии суверенной демократии, которая и как концепция еще не сложилась. Впору и центр переименовывать, поскольку одноименной политики не будет. Темная история. Нет повести печальнее на свете, чем повесть об идеях в интернете. Легко отказаться от того, чего нет. Впрочем, это совсем другая история о жизни и смерти политологии в России. И мы ее, надеюсь, продолжим, если не умрем.
