Никита Куркин Когда эксперты говорят о степени модернизированности того или иного общества, они обычно приводят в пример определенные технологические показатели: насколько те или иные сектора экономики овладели различными новейшими образцами техники и в какой мере они избавились от ручного труда. Однако под «модернизацией» политической обычно понимают «демократизацию» политических институтов. На частое отождествление этих двух явлений модернизаторы «технологические» отвечают демонстрацией производственных и инновационных успехов таких авторитарных государств, как Китай или Сингапур.
Возникает ощущение концептуального разрыва, который препятствует разработке идеологически отрихтованной стратегии модернизации. «Политические» критерии иногда вступают в острое противоречие с «технологическими» показателями развития, и в этой полифонии мнений теряется понимание того, что необходимо предпринять стране для ее дальнейшего развития.
Забвение интеллектуалов
В целях связки всех этих плохо сочетаемых аспектов можно предложить еще один показатель модернизации – «социальный». Согласно «социальному» критерию общество может быть названо развитым («модернизированным») в том случае, если в нем сохраняет численность, влияние и престиж «интеллектуальный класс». Речь идет о той сравнительно малой группе людей, которая своим постоянным трудом поддерживает непрерывное существование цехов производства нового знания, самых разных его отраслей – от классической филологии до молекулярной химии. О тех, кто это знание производит, систематизирует и транслирует новым поколениям.
Сами эти цеха интеллектуального производства у нас в стране пришли в крайнее запустение. А те, кто продолжает в них работать, вызывают уже не уважение, но чаще всего жалость. Влияние на общество «интеллектуального класса» сократилось до минимума. Это легко увидеть хотя бы на примере массовой культуры. В советское время огромная часть произведений искусства была посвящена жизни представителей «интеллектуального класса». Все 1960-е и 1970-е годы режиссеры и писатели избирали именно ученых основными положительными персонажами своих произведений.
Достаточно вспомнить хотя бы героическую сагу Михаила Ромма «Девять дней одного года», воспевшую труд физиков-ядерщиков. В постсоветскую эпоху «интеллигент» по какой-то таинственной причине перестал интересовать искусство. Многочисленные сериалы снимаются в основном о «ментах и бандитах», в лучшем случае – об отважных предпринимателях. Если в фильме в качестве персонажа появляется какой-нибудь профессор, то чаще всего это абсолютно оторванный от реальности самовлюбленный чудак, не знающий и не понимающий «реальной» жизни, в которой он уже давно не играет центральную роль (очень наглядный пример – герой Олега Янковского в фильме «Любовник»).
Едва ли такая утрата интереса искусства к «интеллектуальному классу» объясняется вкусами аудитории и соответственно соображениями коммерции. Голливуд постоянно снимает картины об американских интеллигентах, в том числе остросюжетные и широкоформатные, а университетский городок, или кампус, является обыденным местом действия самых популярных блокбастеров. Нельзя найти никаких убедительных причин, почему отечественному зрителю было бы неинтересно смотреть фильм или сериал про приключения героев типа Индианы Джонса и профессора Лэнгдона – людей, захваченных процессом познания, пусть и в несколько авантюрной его версии, только с российскими именами и на русской земле.
Думаем, причина такого невнимания к «интеллектуальному классу» состоит в убеждении, что Россия бесповоротно выпала со «столбовой дороги исторического прогресса» и более на нее не вернется. В нашем обществе, согласно этому распространенному мнению, наука уже никогда не будет играть центральную роль, а производящий новое знание класс будет оставаться жалкой попрошайкой государственных дотаций или зарубежных грантов.
Однако модернизация окажется успешной только в том случае, если удастся покончить с этим молчаливым консенсусом относительно будущего нашей страны.
Борьба за постиндустриальное лидерство
Создание российского интеллектуального класса представляется для России задачей весьма значимой по одной важнейшей причине – именно его наличие и мощь гарантируют достойную роль нашей страны в хит-параде постиндустриального лидерства. По мнению известных американских экономистов Пола Ромера (Стэнфордский университет) и Одеда Шенкара (Университет штата Огайо), до того момента, пока не началась новая научно-техническая революция, имитация, копирование свежих инноваций являются делом в принципе легкодоступным, к тому же помогающим прогрессу. Но вот создание матрицы подобного производства или социальной инновации, ее рецепт, лучший по сравнению с конкурирующими аналогами, которому следуют и который копируют, является уделом лидеров. Именно лидеры «экономики знаний» – «хозяева книги рецептов» – будут определять, что годно для развития, по какому пути должна идти эволюция, как бы это ни звучало высокомерно. Отказ от лидерства в постиндустриальном производстве, в производстве знаний не может в полной мере компенсировать даже воссоздание собственной индустрии. Это означает только возможность копировать чужие достижения.
Отечественные либералы сегодня постоянно рассуждают о «модернизационном меньшинстве», отличном от «консервативного большинства». Можно со стопроцентной уверенностью сказать, что под этим меньшинством они имеют в виду отнюдь не академический «интеллектуальный класс», по их мнению, сидящий на шее у государства, но бизнесменов, а также обслуживающую его интересы экспертократию. Соответственно критерием модернизированности выступает способность существовать автономно от государства, не полагаясь на его поддержку.
Между тем после финансового кризиса стало проблематичным говорить о том, что бизнес-класс может и в самом деле обходиться без помощи со стороны государства и что он обладает достаточной степенью автономии от его интересов и приоритетов. Но дело, разумеется, не только в данном, весьма сомнительном критерии. Если принять с учетом всех корректировок мнение о том, что в сегодняшней экономике важнейшую роль играют технологические инновации, то, как бы ни называть господствующий уклад – «индустриальным» или «постиндустриальным», – основную стоимость в этом укладе производят именно те люди, кто добывает новое знание, пускай это знание часто имеет прикладной характер. А эти люди, представители академической сферы, в российских условиях и в самом деле вынуждены во многом полагаться на государственную поддержку, что ни в малой степени бросает тень на их социальную полноценность именно с «модернизационной» точки зрения. Эти люди должны в конце концов осознать свои права и свое место в обществе, отбросив все эти либертарианские представления о том, что жить за счет рынка более почетно, чем жить на государственную зарплату.
Инновационная экономика не просто полагается на прогресс в области знания, она может развиваться только в особой духовно насыщенной атмосфере, в которой центральную роль продолжает играть интеллектуальный прогресс. Кстати, вне этого развития в рамках цехов производства знания оскудевает и художественное творчество: мы видим, что качество российских фильмов и литературных произведений снижается параллельно с деинтеллектуализацией их героев.
По этой причине нужно резко изменить всю направленность разговоров о «большинстве» и «меньшинстве». Российской модернизации нужна ориентация не только на бизнес-класс, но и на то хорошо забытое «меньшинство», интересы которого отнюдь не противоположны интересам «большинства», а находятся во взаимодополнении с ним.
Несомненно, что российскому «интеллектуальному классу» потребуется собственная идеология, если он хочет претендовать на весомую роль в модернизации России. И подобной идеологией вполне могла бы стать новая версия прогрессизма, аналогичного прогрессизму левого крыла американской Демократической партии. И это рациональное государственничество, характерное для прогрессистской идеологии, которое опиралось бы на широкие слои «интеллектуального класса», могло бы уравновесить естественную склонность бизнес-класса к своего рода ситуативному либертарианству, выражающемуся в стремлении требовать в хорошие дни независимости от государства, чтобы в дни тяжелые взывать к его поддержке.
