Егор Холмогоров Сущность марксизма может быть резюмирована в трех кратких положениях. Первое – почти несомненное. Человеческая история представляет собой по преимуществу процесс производства. Второе – более спорное. Процесс производства превращает историю в поле борьбы производственных классов – эксплуататоров и эксплуатируемых. Третье, совсем сомнительное – борьба классов устранима, в конечном счете в истории восторжествует класс, который сможет обойтись без эксплуататоров.
Удивительным образом, построить марксистскую эстетику почти никто не пытался. Был опыт Михаила Лифшица, который создал цитатник Маркса и Энгельса об искусстве в оправдание героического реализма. Но это была энциклопедия эстетических пристрастий классиков марксизма, а не марксизма как учения. Эстетическую теорию собственно марксизма попытался оформить А.Ф.Лосев в своей «Истории античной эстетики», но выходила книга уже тогда, когда марксизм мало кого интересовал, тем более в России. Так что над Лосевым только посмеялись, а самые прыткие попрекнули в приспособленчестве.
Между тем марксистское учение о классовой борьбе является нечем иным, как вывернутым «идеалистическим» учением о соотношении материи и формы. Или, если хотите, идеалистическое учение о материи и форме является вывернутым отражением межклассовых отношений. Так или иначе, при любом общественном строе, при котором возможно хоть сколько-нибудь эффективное производство, налицо конфликт между производящим, эксплуатируемым классом, представляющим собой материю, и господствующим классом, вносящим в производство форму, смысл, содержание. Форма овладевает материей, материя вынуждена подчиняться форме, хотя и пытается освободиться из ее пут.
Для каждой из общественных формаций характерно свое соотношение материи и формы. Рабовладение – это прямое подчинение слепой материи утонченной форме. Феодализм – это зависимость материи от формы, поскольку эта форма представляет собой монополиста на истину, добро и красоту. Капитализм – форма покупает материю за деньги (тот же Лосев указал, что деньги безусловно являются «идеей», если отнестись к экономике диалектически – идеальность денег в том, что эту форму может приобрести при капитализме все что угодно), соблазняет ее выгодами оформленности┘
Марксизм создал утопию «коммунизма», утопию о материи, которая является формой самой себя. И эта утопия реализовалась, в критической и деструктивной, правда, своей части. Материя вышла из-под гнета формы, в этом состоял пафос прямо или косвенно марксистского модернистского искусства. И┘ рассыпалась, распалась, как и положено неоформленной материи, ибо стать формой для самой себя она не смогла. Там, где материи удалось вырваться из-под власти денег, как в СССР, она если и смогла обрести форму, то лишь через власть, через новое принуждение.
Это не отменяет общей объяснительной силы марксизма и его революционного значения, состоявшего и состоящего в сопротивлении универсальности денежного «оформления» материи при капитализме. Однако утопия свободной от отчуждения самооформляющейся материи, похоже, уже полностью рассеялась, ведь даже тогда, когда соблазн оформиться за деньги для материи исчезнет, диктат формы никуда не денется. Напротив, этот диктат станет изощренно жестоким. В его основе будет лежать не принуждение, не зависимость, не подкуп, а страх. Страх материи перед бесформенностью, отчаянное желание обрести свой смысл.
Впрочем, может быть, именно такой общественный строй и предполагал хитроумный революционер Маркс для своих подопечных пролетариев? Ленин его послание расшифровал в своем учении о партии, а потом зашифровал вновь. Так или иначе марксизм бы первой и пока что самой впечатляющей попыткой интеллектуалов, прикрывшись пролетариатом, перехватить гегемонию у буржуазии. Первой, но не последней. Вскоре мы увидим, постигнет ли утопию самоматериализующейся формы судьба утопии самооформляющейся материи.
