Игорь Дуардович
Евгений Степанов. Профетические функции поэзии, или Поэты-пророки.
– М.: Вест-Консалтинг, 2011. – 84 с.
Одним из критериев истинного поэтического дарования, и не только в России, всегда было трагическое мироощущение, разговор со смертью на «ты». Тема мистического предчувствия или пророческого видения в поэзии многие годы лежала на поверхности, ее затрагивали, но она по-прежнему нуждалась в развитии. Вот фрагмент из произведения классика немецкого романтизма, поэта-философа и прозаика Фридриха фон Гарденберга, писавшего под именем Новалис: «Чувство поэзии имеет много общего с чувством мистического. Это чувство особенного, личностного, неизведанного, сокровенного, должного раскрыться, необходимо-случайного. Оно представляет непредставимое, зрит незримое, чувствует неощутимое и т.д.». Или, например, в литературоведческих статьях встречаются типичные концовки: «┘как истинный художник, предвидящий свою судьбу, она, увы, не ошиблась в пророчествах и скончалась во цвете лет» – Александр Носов про Мирру Лохвицкую.
Евгений Степанов в своей новой книге, где слова «поэт» и «пророк» становятся синонимами, стремится положить начало подробным литературоведческим исследованиям, притом исключительно за счет привлечения внимания к общей теме, то есть работу Степанова нельзя назвать глубоко научной: «Мистифицировать (демонизировать) профетизм поэтов не стоит, его следует изучать. Следует хотя бы привлечь к нему внимание┘»
Еще во вступлении Степанов неожиданно противопоставляет русскую поэзию версификации Нострадамуса, деятеля французской эпохи Возрождения, который был в первую очередь астрологом и алхимиком. И все-таки не на этом мимолетном противопоставлении построена книга, а на фактах профетической функции в стихах русских поэтов и метакоммуникации (термин, предложенный Степановым в книге) от Александра Пушкина до легендарных поэтов советской и постсоветской литературы.
Углубляясь в историю, Степанов сопоставляет стихотворные, и не только, отрывки разных авторов и рассматривает их не как случайность, а как систему. Доказательствами становятся и очевидные, известные примеры, и открытые самим Степановым, и другие, спорные, скорее всего основанные на субъективном впечатлении: «Максимилиан Волошин не сделал сенсационных и сбывшихся конкретных предсказаний, как, например, Лермонтов, Хлебников или Бальмонт, но он, несомненно, был поэтом-пророком». Если быть точнее, то в ряд поэтов-пророков поставлены не только таинственные гении, но и поэты, остро чувствовавшие и выражавшие свое время: «Цой, посетивший «сей мир в его минуты роковые», как настоящий блаженный, на невнятном, сумбурном, нестройном языке выразил безысходность, отчаяние этноса (точнее – суперэтноса)┘»
Во второй главе книги, названной «Современники», в единой статье вкратце сказано о Татьяне Бек, Борисе Рыжем, Александре Ханьжове и Анне Альчук. И не зря профетические стихи Ханьжова приведены в самом начале: «В стихотворении «О палиндромах» он написал: «Я умер в палиндромный год, / И возраст мой был палиндромен┘» Так и произошло – поэт скончался в 2002 году в возрасте 55 лет». Пожалуй, это один из самых будоражащих примеров.
В послесловии Степанов делает несколько выводов, которых можно ожидать на протяжении всей книги и почти отчаяться найти: «Полагаю, что сводить творчество поэтов к предсказаниям (сбывшимся и несбывшимся) немыслимо. В конце концов, не в этом их предназначение» – и в следующем абзаце – «Любое вульгарное толкование творчества приводит к коммерциализации искусства, к притягиванию за уши определенных событий».
Если идеи книги Степанова будут подхвачены и получат развитие или сам Степанов продолжит свой труд в изучении профетизма, то русская поэзия должна будет стоять в полновесном контексте с зарубежной. А это не только Средние века, но и Античность: например, древними христианами считалось, что Вергилий предсказал появление Христа в четвертой эклоге «Буколик» примерно за 40 лет до того, как «воссияла Вифлеемская звезда».
Это уже где-то говорилось, что место ветхозаветных пророков постепенно заняли поэты?
