Современный столпник

К 100-летию замечательного художника – автора загадочных натюрмортов – наконец-то дождались масштабной выставки в Московском музее современного искусства. А также выхода небольшой изящной книжечки, которая необыкновенно расширяет и углубляет контекст разговора об Илье Табенкине (1914–1988).

Книжка только-только вышла, а датой выхода значится прошлый год – след многолетней кропотливой подготовки издания. Честно говоря, думалось, что эта книжка не выйдет никогда! На такой «пессимизм» настраивало общение с составителем. В беседе с ним я вскользь обмолвилась о крошечной статье Леонида Бажанова, посвященной Табенкину и прочтенной мною много лет назад, о знакомстве художника с композитором Григорием Фридом и музыкантом Михаилом Воскресенским. И вот последующие несколько лет составитель «охотился» за статьей Бажанова (пока так и не нашел!), беседовал с Воскресенским, отыскивал мемуары Фрида о Табенкине… Ему хотелось найти все! Но эта кропотливость и дотошность, которые несколько даже раздражали, дали превосходный результат – максимальный охват ближайших друзей и знакомых художника, а также подробнейший комментарий, выстраивающий панораму российского искусства 1960–1970-х годов. Да даже и искусства поколения «учителей» – замечательных довоенных живописцев. В книге неоднократно упоминаются Михаил Соколов, узник ГУЛАГа, один из важнейших учителей художника, Роберт Фальк и Александр Тышлер, на которых Табенкин всю жизнь равнялся.

В книге и впрямь есть что комментировать! Положение Ильи Табенкина в московском искусстве 1960–1970-х годов было парадоксальным. Об этом хорошо сказал Бажанов в беседе с составителем. Радикальные художники из андеграунда Табенкина не замечали. Он был не из их «тусовки». Но и в МОСХе его считали чужаком, художником «второго» ряда. Искусствовед Александр Морозов, автор каталожной статьи единственной московской персональной выставки художника, признался, что у него даже возник в свое время такой синдром – на выставке московских художников он отыскивал самый неудобный угол и обнаруживал натюрморт Табенкина.

Близкий друг Ильи Львовича, художница Екатерина Григорьева, вспоминает, как в 1988 году им обоим морозной зимней ночью «выкинули» из какого-то сарая непринятые московским выставкомом картины, и они, два немолодых человека, потащили их домой. Я помню Илью Львовича, который пришел ко мне в гости (его мастерская была над моей квартирой) совершенно больной, задыхающийся. Я тогда подумала, что он привез картины после закрытия выставки. А их, оказывается, просто не взяли! Через несколько дней Илья Табенкин умер.

Так что же, сплошной минор? Был, конечно, и минор, но больше какой-то наивной детской радости, до которой так был охоч этот немолодой, с детства горбатый человек, успевший до войны посидеть в сталинской тюрьме. Тихая радость и покой наполняют и его таинственные натюрморты. Да ведь и само положение «между станами» – знак подлинной талантливости, неподвластной «тусовочным» интересам. И это ощущение «дара» не могло не греть! Все близкое окружение, сливки творческой интеллигенции Москвы, высоко ценило его талант. (И книга это демонстрирует!)

Илья Табенкин. Мысли художника. Свидетельства родных. Воспоминания современников / Сост., интервью, подготовка текста и комментарии М. Дзюбенко. – М., 2013. – 346 с.

Много внимания в книге уделено громкому аукциону «Сотбис», проходившему в Москве в 1988 году, на котором Илья Табенкин оказался единственным пожилым участником. Это был миг его торжества. В квартире, как говорила его жена, замелькали «лорды». Впрочем, надежды на Запад оказались эфемерными. Художница Ирина Затуловская, хорошо знавшая Илью Львовича по творческим семинарам в Тарусе, пишет, что выставлялась в лондонской галерее Мэтью Бауна, который выставлял и Табенкина. И что же? Выставка художника никого не заинтересовала. Баун объяснил это «непостижимой силой рынка».

Но Илья Табенкин, к счастью, никогда и не возлагал надежд «на рынок» или, положим, на государственные закупки. Пианист Михаил Воскресенский хорошо запомнил, что Табенкин был вне денежных расчетов («деньгами не интересовался и картин не продавал»). Это, конечно, не совсем так. Надо было зарабатывать на жизнь. Но важнейшим приоритетом оставалась творческая составляющая и личное отношение к тому, кто «приценивался» к его картинам. Об этом хорошо рассказывает в серии смешных и грустных историй о Табенкине коллекционер и художник Аннамухамед Зарипов, собравший большую коллекцию работ мастера. Табенкин его ценил, поэтому брал с него за картину по минимуму. Неимущим, каким в то время был Бажанов, он свои картины просто дарил. Кстати, дарил и мне, и многим другим своим друзьям.

Этот внешне слабый человек был в искусстве, как назвал его художник Юрий Злотников, подлинным «столпником», мужественно отстаивающим приоритеты таланта и подлинности, а не моды и рынка.

В книгу помещены письма к нему его матери и сестры, приоткрывающие трагические эпизоды военной жизни молодого «Илюши». Без самоотверженной любви матери, отправившей его учиться живописи в военный Самарканд, Табенкин едва ли состоялся бы как художник. Эта нота любви и самоотверженности пронизывает всю книгу.

Любовь и талант в этой семье как бы передаются по наследству, чему примером служит сын художника – Лев Табенкин, написавший прекрасные воспоминания об отце. Об удивительных отношениях отца и сына, двух замечательных художников, размышляют почти все авторы книги. И это, может быть, самый впечатляющий урок – пронесенный сквозь время, через трагические изломы истории, – факел любви и живого искусства!