Герман Гецевич  |
| Более доброго и внимательного человека, чем Георгий Балл, было не найти. Фото автора |
В моей жизни был Балл. Нет, не танцевальный, не штормовой и не оценочный, а самый настоящий, человеческий, чей масштаб ума и таланта способен вместить целую галактику.
В 1991 году в Коктебеле поэт Генрих Сапгир познакомил меня с Георгием Александровичем Баллом. Это был не самый легкий период в его жизни. В 1989 году трагически оборвался земной путь его сына, замечательного художника-сюрреалиста Андрея Демыкина, а в 1990-м он потерял жену – Галину. Это была замечательная творческая семья, каждый из членов которой был человеком искусства и самодостаточной личностью.
Говорили в тот вечер больше о литературе. Не замечая, как постепенно уменьшался в стеклянной трехлитровой банке коктебельский рислинг. Георгий Александрович был мрачен, цитировал Осипа Мандельштама, вкладывая в слова поэта свои чувства и размышления. Казалось, Георгий Александрович обращался этими стихами к самому себе. Его могучее телосложение, сократовский лоб и раскатистый голос сразу же заполнили все пространство литфондовской веранды.
Обычно курортные знакомства недолговечны, но наша встреча стала исключением из правил. И вот однажды московским вечером в моей квартире раздался телефонный звонок: «Герман, здравствуйте! Это Георгий Балл. Я хочу пригласить вас на презентацию и подарить вам книгу рассказов, оформленную моим сыном». Так книга «Дом из дождя» стала путеводителем нашей дружбы. На книге автограф: «Дорогому Герману, поэту, которого я очень люблю». Теперь это уже раритет.
Я не раз бывал у него в гостях. Он обладал цезаревской особенностью – совершать несколько действий одновременно: слушать «Травиату» Верди, работать над текстом, разговаривать с гостем, ухаживать за больной тещей – Эллой Яковлевной. Эта особенность жизни не могла не найти отражения в творчестве. В его рассказах органично сочетаются несколько сюжетных линий, разные времена, события и судьбы, где одно действие сменяет другое, создавая объемную метафизическую картину мира. Мне казалось, что он вел меня по каким-то витиеватым закоулкам своего воображения, словно по туннелям незримых лабиринтов. Он умел совмещать высокое и низменное, небесное и земное так, что любая невидимая часть бытия становилась отчетливой и обозримой. Это был писатель чеховской природы, мастер короткого рассказа, философской миниатюры…
Одной из самых главных тем, которая проходит красной нитью через все его литературное творчество, была еврейская тема. Его рассказ о собаке «Сара» можно сравнить с «Каштанкой» Чехова. Та же боль и глубина эмоционального переживания… Не случайно именно этот рассказ переведен на многие европейские языки.
Потрясает его умение подбирать названия своим произведениям. Когда-то Борис Пастернак выразил концепцию Джона Кейджа строкой: «Тишина – ты лучшее из всего, что слышал». Одна из книг Балла, «Вверх за тишиной», подтверждает тот факт, что тишина является не окончанием, а продолжением музыки. Меня всегда поражала удивительная работоспособность этого человека. Я даже не знаю, когда он успевал спать, потому что работал 25 часов в сутки.
Настоящего художника трудно классифицировать. Его творчество не умещается в узкие рамки наукообразных «измов». Георгий Балл – поэт в прозе, эпическая фигура в истории современного словесного искусства. Поэзия прозы Балла всегда отличалась наивысшей степенью эмоционального воздействия. Он был великолепным фразистом. Подобно поэту, Балл филигранно оттачивал каждую букву, каждый звук, работая над каждым словом… Он искал и находил новые, незатасканные формы словесного выражения. Некоторые его строки напоминают оголенные провода под высоким напряжением. Иногда он мог быть абсолютно жестким человеком в своих суждениях и оценках. Когда же эту твердость проявлял я по отношению к «собратьям по цеху», он всегда одергивал меня и говорил: «Герман… Ну, он же не ворует, а стихи пишет…» На что я ему отвечал: «Лучше бы воровал! Полезнее было бы…»
Когда я возвращал книгу стихов его покойной жены Галины Демыкиной, то выразил ему восхищение ее самобытной манерой письма, на что Балл категорично ответил: «А вы что думали, с вас, что ли, поэзия началась? И вами закончится?» Но я никогда не обижался на эти высказывания, потому что знал, что более доброго и внимательного человека, чем Георгий Александрович, не найти. Он умел дружить. Однажды я заболел в Доме творчества в Переделкине и лежал с высокой температурой. Георгий Александрович пришел меня навестить и сказал: «Я тут вам принес кое-что почитать». В руках у него были тарелка с супом и компот. Потом он открыл сумку и вывалил на стол кучу фруктов.
В этом году Георгий Балл отметил бы свое 90-летие. Его давно уже нет рядом с нами, но есть реальное ощущение земного присутствия. Мне выпало счастье общаться с классиком современной литературы, быть баловнем Балла… Два раза в год – в день рождения и в день смерти писателя в квартире на Мытной улице собираются все, кто любит и помнит этого удивительного человека, без которого наша русская словесность не только обеднела, но и осиротела. В области малой прозы ему нет равных. Он поднял литературную планку так высоко, что еще долгие годы потребуются для осмысления тех интеллектуальных пространств, в которых жил и работал Георгий Балл. Его неповторимая и ни на кого не похожая интонация до сих пор звучит во мне, являясь ключом для этого понимания.
