Каратели с идеями и без

Антонина Макарова (в замужестве Гинзбург) – недоброй памяти «Тонька-пулеметчица». Фото 1979 года

История отечественной коллаборации в годы Великой Отечественной войны до сих пор в значительной степени остается белым пятном, зловещей terra incognita и без того кровавой военной истории.

Отчасти это было связано с тем, что на Западе (и, естественно, в западной историографии) в контексте холодной войны власовцы и полицаи стали органичной частью идеологического противостояния с восточным блоком. Как следствие, недавние каратели и служащие концлагерей мыслились «идейными борцами» со сталинской диктатурой и представали на страницах прессы русского зарубежья и научных университетских изданий в форме извода ревизионистской концепции о «чистом вермахте». Дескать, преступниками были политические руководители гитлеровской Германии и СС, а остальные лишь с «отвращением» «выполняли приказы».

Увы, не лучше дело обстояло и в советской историографии. Во-первых, сам вопрос предпочитали замалчивать. Во-вторых, те немногие публикации, которые все-таки появлялись, воспроизводили рассуждения о «презренных трусах». При этом никто не думал, что трус вряд ли будет просить оружие и рваться на передовую или в контрпартизанский отряд. Также не освещались причины предательства. В какой степени социальные эксперименты и катаклизмы после 1917 года, в первую очередь репрессии и раскулачивание, создали мотивационную (и идеологическую) базу для последующей измены.

Дмитрий Жуков, Иван Ковтун. Бургомистр и палач. Тонька-пулеметчица, Бронислав Каминский и другие. – М.: Пятый Рим (ООО «Бестселлер»), 2017. – 576 с.

Ведь действительно при «проклятом царизме» даже во время серьезных военных неудач – как начальный этап Отечественной войны или завершившиеся поражением Крымская и Русско-японская войны – не было такого процента предателей.

Появившиеся после 1990 года статьи и книги частично заполнили эту лакуну. Но многие темы еще остаются не до конца освещенными, а какие-то только еще ждут «своего Пимена».

Новая книга московских историков Дмитрия Жукова и Ивана Ковтуна посвящена одной из самых драматических страниц войны – репрессивной деятельности 29-й дивизии СС, более известной как Русская освободительная народная армия  (РОНА). Дивизия была создана из отрядов самообороны городка Локоть (тогда Брянская область) осенью 1941 года. В дальнейшем, став сначала бригадой, а затем дивизией СС, ее чины участвовали в карательных акциях на территориях Гродненской и Витебской областей, завершив свой путь вне пределов Советского Союза – подавляя Варшавское восстание. К этому периоду коллаборанты довольно серьезно разложились, они не только убивали и грабили местных граждан (в том числе не примкнувших к восстанию), но и совершали нападения на немецких военнослужащих. В итоге командир дивизии, бывший советский гражданин ваффен-бригадефюрер, генерал-майор СС Бронислав Каминский был расстрелян своими хозяевами. Чтобы как-то дисциплинировать его сброд (определение, данное самими немцами), пришлось казнить еще 150 офицеров РОНА. Остатки дивизии были переданы на формирование вооруженных сил власовского комитета освобождения народов России.

Книга Жукова и Ковтуна рассматривает историю русских эсэсовцев сквозь призму просопографии – то есть биографии входивших в состав дивизии лиц. Они реконструируют жизнь Каминского и Антонины Макаровой – недоброй памяти «Тоньки-пулеметчицы». Авторы обращают внимание на различную мотивацию людей, ставших изменниками. Если Каминский действительно был идейным врагом (до войны его репрессировали за троцкизм и наличие родственников за границей), то сержант Красной армии Макарова, не попади осенью 1941-го в плен, вряд ли стала бы жестоким карателем. Вероятнее всего, она запомнилась бы всем обычным уважаемым ветераном…

Нечто подобное происходило и в других частях коллаборантов. Ближайшие сподвижники Андрея Власова генерал-майоры Виктор Мальцев и Василий Малышкин были осуждены в ходе так называемого большого террора. Еще один власовский генерал – Сергей Буняченко, по некоторым сведениям, перебежал к немцам, опасаясь наказаний за военные неудачи. Сам Власов, правда, репрессиям не подвергался – его оппозиция советской власти была продуктом довольно долгой рефлексии. А вот таких, как Тонька, в его армии было много. В начале войны они сдавались немцам, видя в них единственную реальную силу (тоска по сильной руке), а когда ситуация на фронте изменилась в пользу Кремля, их относительная боеспособность резко пошла вниз, а сами изменники стали предавать своих недавних хозяев, переходя на сторону Красной армии.

Впрочем, и наличие искренней идейности не оправдывало коллаборантов. Цена, которую они были вынуждены платить за сотрудничество с нацистами, обесценивала любые первоначальные намерения. Все-таки максиму о слезинке ребенка никто не отменял. Достоевский был прав.