В геенне огненной

Лев Зиновьев. Англия, 1944 год.  Иллюстрация из книги

Это была действительно геенна огненная. Сумасшедший вихрь 1917 года, который Солженицын назвал «Красным колесом», принесший горе миллионам подданных Российской империи. Либо погибшим, либо оказавшимся в изгнании. И те, кого потом стали так красиво называть русским зарубежьем, вольно или невольно размышляли над одним и тем же вопросом: как же так все это случилось? Почему?

Помню, как более 10 лет назад мы говорили об этом в Лондоне с Кириллом Львовичем Зиновьевым, переводчиком, специалистом по русской литературе, внуком губернатора Санкт-Петербурга. Он, проживший всю жизнь в Англии, рассказывал мне о тех, кого встречал на жизненном пути. Вспоминал, к примеру, о том, какое впечатление производила Анна Павлова. «…У нее было совершенно еврейское, какое-то поистине библейское лицо, – говорил он. – Еще она была очень верующей, при любой возможности ходила на службы. И беспрерывно крестилась».

И, конечно, он рассказывал о своем отце, депутате IV Государственной думы, офицере лейб-гвардии Конного полка, известном деятеле земского движения Льве Александровиче Зиновьеве, умершем в Англии в 1958-м. К примеру, как тот, находясь во главе кавалерийского эскадрона в Кровавое воскресенье на Дворцовой площади, видел, как внезапно был открыт огонь по манифестантам. И как после штурма Зимнего большевиками Лев Александрович сумел пробраться в Зимний и уговорить матросов и солдат выпустить захваченных медсестер.

Обо всем этом и об очень многом другом сегодня можно узнать, взяв в руки книгу его воспоминаний. Мемуары эти увидели свет благодаря внуку их автора Себастьяну Зиновьеву-Фицлайону.

«Я решил, что пришло время разбирать старые бумаги, которые лежали и собирали пыль на чердаке дома в Лондоне. Там я нашел разные документы, связанные с дореволюционной Россией, и коробку с рукописью. Как выяснилось, это были неопубликованные воспоминания моего любимого деда», – читаем мы в предисловии Себастьяна.

Сам Фицлайон, специально принявший такую фамилию (русская транскрипция французских слов, которые можно перевести как «сын льва»), после перестройки связал свою жизнь с Россией, долго работал в Санкт-Петербурге. Ныне он почетный консул Австралии в РФ. И всегда ощущал свой долг перед памятью близких. Что и исполнил, подготовив к изданию книгу деда.

Перед нами – классические воспоминания представителя русского зарубежья. Они берут начало от дореволюционной жизни в Санкт-Петербурге и Нарве и заканчиваются бегством из Страны Советов в Эстонию: «Мы не осознавали тогда, не отдавали себе отчета, что оставляли Россию навсегда. Да у нас и не было чувства, что мы покидаем Россию, во-первых, потому, что были уверены, что очень скоро вернемся в Петербург, а во-вторых, Эстония не была для нас чужестранным государством, какой-то самостоятельной республикой, а была частью России, Эстляндской губернией, где мы всегда жили по летам в нашей собственной даче…»

Лев Зиновьев. В огне трех революций: Воспоминания.  – М.: Русский путь, 2017.  – 312 с.

Наверное, чтобы понимать современные проблемы, хорошо иногда обращаться к свидетельствам прошлого.

Мы читаем воспоминания Льва Зиновьева об отце – губернаторе Санкт-Петербурга, об учебе в Пажеском корпусе, о службе в Конной гвардии. Ярко, точно он описывает полковые праздники, быт. И в то же время мемуарист снова и снова возвращается к причинам русской трагедии, расколовшей жизнь его поколения: «…Офицер был для солдат чужд, был барин. Я думаю, в этом находятся корни причин зверского отношения солдат к офицерам после революции, когда армия превратилась в разнузданную, никем и ничем не сдерживаемую, а, наоборот, науськиваемую… Это была нелюбовь, основанная на зависти мужика к барину – считавшего, что земля должна быть его, а не помещика».

Особое внимание, я думаю, вызовут строки мемуариста, посвященные работе в Государственной думе, и личные воспоминания о встречах с Витте и Столыпиным. Причем в отличие от большинства мемуаристов своего круга он нашел теплые слова об обоих. Зиновьев подчеркивал способность Столыпина «зажигать» депутатов Думы и вести с ними совместную работу.

Интересен, конечно, и портрет последнего российского самодержца. Основной ошибкой Николая II Зиновьев считал стремление во что бы то ни стало сохранить самодержавие без всяких изменений. И еще он не слишком высоко ставил личные качества государя: «Самолюбив он был очень, хотел, чтобы весь народ осознавал и понимал, что все хорошее делается в России, исходит от него… Отсюда его ненависть к Витте, нелюбовь к Столыпину в конце его карьеры и даже к великому князю Николаю Николаевичу, когда последний был главнокомандующим».

Ну и, конечно, автор предоставляет бесценные исторические свидетельства о событиях 1917 года в Петрограде, свидетелем и участником которых он был.

До самой своей смерти на Британских островах и даже под фашистскими бомбами Лев Зиновьев писал мемуары и не переставал думать о своей Родине. О России, где наконец увидели свет его воспоминания.