Моя маленькая венедиктиана

Слава Ерофеева была уже при жизни поистине неслыханной. Фото Анатолия Морковкина/ТАСС

Эпохальным оказалось практически все, им написанное. А написано было, увы, совсем немного. Настолько немного, что вместилось в два томика малого формата, выпущенных ныне покойным издательством «Вагриус» в 2007 году, собрания сочинений Венедикта Ерофеева.

При этом слава Ерофеева – или, если хотите, известность – была уже при жизни поистине неслыханной. Много лет назад рукопись поэмы «Москва – Петушки» прочитала – как водится, за ночь (в Париже, заметим) – Белла Ахмадулина. И заключила: прочтенное ею – сирота, единственность, не имеющая даже двоюродного родства с остальными классическими сочинениями. Оценка обладавшей строгим вкусом поэтессы оказалась на редкость верной. Такого в отечественной словесности еще не появлялось.

Поэма в прозе – как и гоголевские «Мертвые души» – отправилась в свое триумфальное странствие в начале 70-х. О ней говорили, ее цитировали, потрепанную машинопись передавали друг другу, даже переписывали от руки. Мало искушенные читатели углядели только вершину айсберга-сюжета: в электричке, следующей из Москвы в Петушки, герой поэмы, как и автор – Веничка Ерофеев, выпивает и беседует с попутчиками, которые также выпивают. Более продвинутые восхитились интеллектуальным – при очевидном дурачестве – содержанием поездных дискуссий, где присутствовали и Фридрих Шиллер, который опускал ноги в ледяную ванну, наливал шампанского и писал, «пропустит пять бокалов – готова трагедия в пяти актах»; и Луи Арагон с Эльзой Триоле, оказавшиеся, впрочем, Жан-Полем Сартром и Симоной де Бовуар, прочие деятели литературы и искусства. От самых подкованных не ускользнул религиозный подтекст произведения.

Между тем Венедикт Ерофеев, если верить этому мистификатору и мастеру розыгрышей, написал легендарное сочинение чуть не за два месяца, «нахрапом», как он выразился, нащупав собственный стиль. Сам он утверждал, что поначалу поэма замышлялась для домашнего, так сказать, пользования, для развлечения дюжины знакомых и друзей, с шутками, байками, литературными аллюзиями и пр. И лишь когда стремительно, как горная лавина, стала расти слава машинописного текста и его автора, Ерофеев осознал, что он создал нечто поистине великое.

Каждый, кто по достоинству оценил «Петушки», находил в поэме что-то особенно привлекательное. Кого-то забавляла и восхищала история железнодорожного ревизора Семеныча, который брал с безбилетников по грамму за километр; кто-то гомерически хохотал над страницами с рассказом об октябрьских «пленумах»; цитировали, разумеется, рецепты Веничкиных коктейлей – «Слезы комсомолки», «Поцелуя тети Клавы» или «Ханаанского бальзама». И, конечно, главу «Серп и Молот – Карачарово», состоящую из единственной фразы: «И немедленно выпил».

И – страшное пророчество, финал поэмы. «Они вонзили мне свое шило в самое горло». Словно предвидел, что через два десятка лет скончается от рака горла в Московском онкологическом центре на Каширке...

* * *

В 1971 году советский физик Борис Цукерман получил разрешение на выезд в Израиль. В его багаже была микропленка с машинописным текстом ерофеевской поэмы. А уже в начале лета 73-го года израильский журнал «Ами» опубликовал на русском языке «Москву – Петушки». В предисловии говорилось: «Машинопись эта с большим успехом обращается в течение последних двух лет в широких кругах обычных потребителей самиздата. Для нас, отнюдь не порвавших все нити, связывающие нас с нашей бывшей родиной, такая рекомендация имеет немалый вес.

Однако поэма В. Ерофеева говорит и сама за себя. Книга раскрывает специфические аспекты российской действительности, которые очень важно понять тем, кто нынешнюю Россию познает главным образом по литературным источникам. Может быть, хотя бы в небольшой мере, прояснится фундаментальная загадка современной России».

Потом появятся переводы «Петушков» на иностранные языки, публикации за границей и в метрополии, а в перестроечные времена – даже театральные постановки. А тогда автор поэмы по-прежнему вел полубродячий образ жизни, мучился безденежьем.

«Паспорта у Венички не было, и получить он его не мог, поскольку давно потерял так же, как и военный билет, – рассказывала мне живущая в Париже правозащитница Ирина Делоне. – Но вот какое чудо, в которое трудно сегодня поверить, однажды произошло в августе 75-го. Я достала в «Березке» огромную бутылку какого-то сверхдефицитного заграничного джина или коньяка и, главное, невиданный тогда складной японский зонтик, и по наводке Вениных друзей мы с ним поехали в Павлово-Посадское отделение милиции. Мои подарки буквально сразили начальника паспортного стола, и он в течение одного (!) дня – фотокарточки мы предусмотрительно захватили с собой – выписал Ерофееву настоящий паспорт гражданина Советского Союза! Мы не верили своим глазам, но факт был налицо».

Как случилось это знакомство и последовавшая за ним дружба поэта и правозащитника Вадима Делоне и его жены Ирины с автором «Петушков»? Вот эта история, как ее изложила Ирина в данном мне интервью:

«С Веничкой Ерофеевым познакомились мы (Вадим и я) в 1974 году. В это время мы обитали у Надежды Яковлевны Шатуновской, известной московской правозащитницы, и Венедикт часто нас навещал, а иногда и жил по нескольку дней. Нужно сказать, что «Москву – Петушки» мы прочитали с восторгом еще задолго до нашего знакомства, и Вадим часто цитировал книгу в подобающие моменты и чаще всего в застольях. А летом все мы обитали на просторной даче у Деда, академика Бориса Делоне. Венедикт очень любил Абрамцево, особенно прогулки с Дедом в лесу по 20 км и походы за грибами. С высочайшего позволения Бориса Николаевича, который запрещал любые огородно-цветочные мероприятия на дачной территории леса, для Ерофеева было сделано исключение, и он сажал там укроп, петрушку и еще какие-то загадочные цветы».

* * *

Вернемся, однако, к истории зарубежных публикаций Венедикта Ерофеева.

«В начале 1975 года, – свидетельствует Ирина Делоне, – до нас дошли слухи из Франции, что одно из издательств (как потом оказалось, «Альбин Мишель») готовит к печати французский перевод «Москвы – Петушков». Веня этим обстоятельством был весьма озадачен, поскольку никаких переговоров с ним не велось, и попросил меня представлять его авторские права за границей. С помощью друзей его подпись на доверенности, передающей мне права на издание «Москвы – Петушков» за рубежом, была заверена в американском посольстве.

По приезде в Париж в начале 1976 года я заключила договор с французским издательством Albin Michel. По контракту издательство должно было передавать мне часть доходов от продажи ерофеевской книги. Я регулярно получала подробные отчеты, а деньги передавала Ерофееву с оказиями. Доллары посылать было опасно, поэтому мы ездили в Швейцарию, где можно было поменять валюту на рубли. Переводчица при посольстве Франции, милейшая Ирина Зайончек, часто приезжала к Ерофееву с деньгами, вещами и книгами (хотя по советским законам дело это было незаконное), и он нам об этом сообщал».

* * *

Несколько лет назад в городе Апатиты Мурманской области вышел номер альманаха «Живая Арктика», целиком посвященный жизни и творчеству Венедикта Ерофеева. Стараниями редактора и составителя Валерия Берлина был собран ценнейший материал, предоставленный ближайшими родственниками и друзьями покойного писателя, среди которых – его сын, Венедикт-младший, сестры Тамара и Нина, брат Борис, а также Ольга Седакова, Наталья Шмелькова, Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Лев Кобяков и др. Перелистаем эту драматическую хронику, малодоступную из-за мизерного тиража:

«1988, 20 августа. Ерофеев получает свежий номер «Континента» с «Вальпургиевой ночью».

1988, 21 октября. В Центральном доме архитектора – творческий вечер Ерофеева, посвященный 50-летию писателя. В программе: первый акт «Вальпургиевой ночи» в исполнении актеров Студенческого театра МГУ, несколько глав из «Москвы – Петушков» читают друзья Венедикта – Алексей Зайцев и Жанна Герасимова. Звучит запись «Петушков» в исполнении автора поэмы.

1988, 22 ноября. Звонок из «Литгазеты» с просьбой выслать в редакцию «хоть что-нибудь» или позволить напечатать с купюрами 2–3 главы из «Петушков».

1988, декабрь – 1989, январь–март. Журнал «Трезвость и культура» впервые в СССР печатает в сокращенном виде поэму «Москва – Петушки».

1989, январь. В польском журнале «Диалог» публикуется пьеса «Вальпургиева ночь, или Шаги командора». Пьеса издается также в Нови-Саде (Югославия).

1989. Поэма «Москва – Петушки» выходит отдельным изданием в московском издательстве «Прометей» (стараниями издателя Анатолия Лейкина. – «НГ-EL»).

1990, январь. В квартире на Флотской – представители ВААП. Ерофеев подписывает польский (варшавский) и итальянский (туринский) издательские договоры.

1990. Издательство «Интербук» (Москва) выпускает поэму «Москва – Петушки» общим тиражом 450 тысяч экземпляров.

1990, 23 апреля. Ерофеева в больнице навещает приехавший из Парижа Владимир Максимов, главный редактор журнала «Континент», – для обсуждения предстоящих публикаций».

...16 мая 90-го года мне позвонил знакомый поэт и сообщил, что сегодня – похороны Венедикта Ерофеева, скончавшегося 11 мая в Онкоцентре на Каширском шоссе. Отпевание состоялось в храме Ризоположения на Донской улице. Последнее упокоение Венедикт Васильевич нашел на Кунцевском кладбище.

Недавно был там. Недалеко от кладбищенской конторы нашел могилу Ерофеева. Увы, там царило запустение...