Огонь души моей иссяк

Николай Заболоцкий неоднократно составлял своды своих произведений, заодно редактируя их в расчете на возможное издание.  Фото из книги Николая Заболоцкого «Стихотворения и поэмы»

Есть ли кто презренней труса,

удрученного борьбой,

Кто теряется и медлит,

смерть увидев пред собой?

Чем он лучше слабой пряхи,

этот воин удалой?

Лучше нам гордиться славой, 

чем добычею иной.

Смерть сквозь горы и ущелья

прилетит в одно мгновенье,

Храбрецов она и трусов – всех

возьмет без промедленья.

И детей и престарелых 

ожидает погребенье…

Почему он выбрал из обширного текста поэмы именно этот кусок, прямо скажем, не самый подходящий для такого места и случая? Известно, что Заболоцкий отличался обдуманностью и тщательностью во всем, иной раз доходившими у него до педантизма (итальянскому слависту Анджело Рипеллино он в ту пору напомнил бухгалтера или фармацевта). Впрочем, педантизм не был лишен лукавства, когда, например, поэт наотрез отказывался от книг, преподносимых ему в подарок молодыми авторами, якобы из‑за того только, что это может нарушить идеальный порядок в его книжном шкафу. 

Какая причина побудила 55-летнего поэта вдруг публично, со сцены заговорить о смерти? Имелась ли у него такая причина вообще? С внешней стороны жизнь Заболоцкого к весне 1958 года в значительной мере наладилась. После тюремно‑лагерных лет, после мытарств по дачам друзей он получил собственную квартиру в Москве и был востребован в качестве поэта‑переводчика. Годом ранее Государственное издательство художественной литературы тиражом 25 000 экз. выпустило четвертую книгу его стихов, теперь, в атмосфере оттепели, благожелательно встреченную не только ценителями поэзии, но и официальной критикой. Статус Заболоцкого как признанного литератора подтвердила его поездка за рубеж, в Италию, в составе авторитетной делегации советских писателей. Дома практически уладился семейный разлад. К декаде Заболоцкий получил два приятных сюрприза – орден Трудового Красного Знамени, что было важно в первую очередь как страховка от неприятностей, и сигнальный экземпляр двухтомника грузинской поэзии в его переводах, вскоре вышедшего из печати. Да, пошаливало сердце после перенесенного четыре года назад инфаркта, но работа над переводом сербского эпоса летела к концу, а впереди ждала обширная «Песнь о Нибелунгах», которая, помимо чисто эстетического удовольствия от творческого взаимодействия с выдающимся литературным памятником, надолго обеспечивала материальную стабильность.

Итак, внешней причины как будто не было. Однако тяжелое предчувствие не покидало поэта. Летом, в Тарусе, покончив с сербами, он с обычной своей скрупулезностью приступил к «Нибелунгам», на полутора десятках страниц черновика варьируя одну и ту же первую строфу в поисках наиболее выразительного способа передачи по‑русски духа и стиля германского эпоса. Там же, под впечатлением от прогулок по берегу реки Таруски, родилось стихотворение «На закате». Вот его начало:

Когда, измученный работой,

Огонь души моей иссяк,

Вчера я вышел с неохотой

В опустошенный березняк.

(… )

Был тот усталый час заката,

Час умирания, когда

Всего печальней нам утрата

Незавершенного труда…

Не тогда ли и возникла у автора мысль, что труд, если уж нельзя его завершить, нужно поскорее привести в порядок? Так или иначе, по возвращении в Москву он сразу приступил к осуществлению этой задачи. Надо сказать, что такая работа, часто оказывающаяся не по плечу стихотворцам, не представляла для Заболоцкого ничего необычайного. Начиная с 1929 года – года выхода его первой книги «Столбцы», принесшей ему первый серьезный успех у читателей и давшей толчок масштабной критической автора травле в официозной печати, – Заболоцкий неоднократно составлял своды своих произведений, заодно редактируя их в расчете на возможное издание. Так, уже к упомянутому году относится проект неосуществленного сборника «Ночные беседы», а к 1932‑му – «Стихотворения 1926–1932», также не вышедшего. В то время как тонюсенькая, выпотрошенная цензурой «Вторая книга» (1937) не носила репрезентативного характера, составленный 1936 году машинописный сборник «Стихотворения и поэмы 1926­–­1936» зафиксировал важный поворот в лирике Заболоцкого – тот поворот, который философ Яков Друскин впоследствии близоруко спутал с «наступлением традиционного трафарета», но который в действительности отразил закономерное развитие чрезвычайно требовательного к себе литератора, начало его перехода на качественно иной уровень версификации.

В дальнейшую эволюцию Заболоцкого вмешались внешние обстоятельства: в 1938 году поэт был арестован, подвергнут истязаниям на следствии, осужден по вымышленному делу и отправлен в лагеря, в Сибирь и Казахстан, где всякая литературная работа исключалась. Два небольших стихотворения – вот все, что было создано им в заключении; не смея записать текст, он выучил стихи наизусть.

Свод 1948 года, составленный параллельно с выходом сборника «Стихотворения», после того как Заболоцкий по отбытии срока сумел перебраться в Москву и добился восстановления в Союзе писателей, показывает, какой пробел внесла советская репрессивная система и в биографию, и в творчество одного из лучших, тончайших мастеров русской философской лирики. Все еще не имея возможности полноценно публиковаться, в 1952 году Заболоцкий составил новый свод и в последующие годы постепенно вносил в него изменения. Работа, растянувшаяся без малого на 30 лет, осенью 1958‑го была практически завершена. Хотя современный читатель пока не имел возможности увидеть творчество Заболоцкого целостным и совершенным, лишенным нехарактерных для него и случайных черт, однако для читателя будущего это отныне стало возможным.

6 октября, чувствуя, что дни его сочтены, Заболоцкий взял чистый лист, вывел на нем: «Внимание!» – и подчеркнул это слово, чтобы оно сразу бросилось в глаза тем, кто будет вскоре разбирать оставшиеся после него бумаги. Ниже ровными, аккуратными, как в гроссбухе, строчками написал текст литературного завещания: «Это должна быть итоговая рукопись полного собрания стихов и поэм. Я успел перепечатать только поэмы и часть стихотворений. Название:

Н. Заболоцкий. Столбцы и поэмы. Стихотворения. Делится на две части:

Часть первая. Столбцы и поэмы (1926–1933).

Часть вторая. Стихотворения (1932–1958).

Следует допечатать:

Все Столбцы по венецианской книжке. Там все тексты в порядке. Заполнить Стихотворения по оглавлению, которое лежит в черном бюваре с застежкой. В тетрадях этого бювара найдутся все тексты, перечисленные в оглавлении. Таким образом составится полная рукопись столбцов, поэм и стихотворений. Стихов примерно 170 и поэм 3. В конце рукописи надо сделать следующее примечание.

Примечание. Эта рукопись включает в себя полное собрание моих стихотворений и поэм, установленное мной в 1958 году. Все другие стихотворения, когда‑либо написанные и напечатанные мной, я считаю или случайными, или неудачными. Включать их в мою книгу не нужно. Тексты настоящей рукописи проверены, исправлены и установлены окончательно; прежде публиковавшиеся варианты многих стихов следует заменить текстами, приведенными здесь».

Под документом он поставил подпись и дату. 14 октября, несмотря на запрет врача, Заболоцкий через силу поднялся, пошел в ванную, побрился. Там он почувствовал себя совсем плохо и дойти до постели уже не смог. Последние его слова были: «Я теряю сознание…» На письменном столе остался лист с наброском плана поэмы: «1. Пастухи, животные, ангелы». Поэтического завещания не требовалось – оно было заранее обдумано и предусмотрительно написано загодя, в 1947‑м, сразу по возвращении из «мест не столь отдаленных»:

Когда на склоне лет иссякнет

жизнь моя

И, погасив свечу, 

опять отправлюсь я

В необозримый мир туманных

превращений,

Когда мильоны новых 

поколений

Наполнят этот мир 

сверканием чудес

И довершат строение 

природы, –

Пускай мой бедный прах 

покроют эти воды,

Пусть приютит меня 

зеленый этот лес.