Ни жалости, ни состраданья

Лет пятнадцать назад довелось мне беседовать с внуком эмигрантов «первой волны». Сам потомок давно уже жил в Париже, но я знал, что родился он где-то в Южной Америке. В ходе разговора рассказ коснулся участия его деда в Чакской войне.

– За кого он воевал? – спросил я, смутно припоминая, что конфликт происходил между Боливией и Парагваем.

– За наших! – был гордый ответ.

– А кто из них наши? – Знаний, чтобы продолжать беседу, явно не хватало.

– Конечно же, за Парагвай, – отвечал визави, явно разочарованный моей дремучестью.

Проблема участия русских эмигрантов в вооруженных конфликтах стран рассеяния еще до конца не изучена. А ведь они сражались не только за Парагвай. Многие записались во Французский иностранный легион, в котором продолжили Гражданскую войну, подавляя мятежи в колониях. Как там писал непосредственный участник тех событий поэт Николай Туроверов:

Нам все равно, в какой стране

Сметать народное восстанье,

И нет в других, как нет во мне

Ни жалости, ни состраданья.

Другие погрузились в водоворот уже реальной гражданской войны в Китае, поставив себя на службу местных полевых командиров. Кому-то из них даже повезло одержать в такой войне (в отличие от боев в России) победу. А отряд эмигрантов под командованием полковника Кучука Улагая в Албании даже помог прийти к власти Ахмету Зогу.

Здесь следует напомнить, что для значительного числа из них это была не первая война. Немало офицеров успели пережить драму Русско-японской войны, когда сквозь череду поражений, вызванных ошибками в кадровой политике и планировании операций, армия тем не менее имела шансы переломить ход компании в свою пользу, но дипломатия не дала этого сделать. Спустя десятилетие ситуация повторится в ходе Первой мировой войны, правда победе помешают не ошибки во внешней политике, а революции…

А потом была трагедия Гражданской войны. И как тогда, на Дальнем Востоке, победа во многом достигалась не только в боях под Екатеринодаром, Царицыном или в ходе «полета к Волге» адмирала Колчака, а в решении социально-политических вопросов, начиная от функционирования институтов гражданской власти, аграрной реформы и заканчивая будущим строем восстанавливаемой российской государственности. Народ делал свой выбор в зависимости от привлекательности предложений со стороны враждующих сторон. Впрочем, неменьшую роль играла система устрашения. Сразу оговорюсь: автор этой статьи менее всего хочет оправдывать преступления, совершенные контрреволюцией. Но если белый террор как система распространялся только на коммунистов (соответствующие расправы санкционировались приказами Колчака и Врангеля), то красный террор изначально мыслился как ликвидация целого ряда классов и (наряду с экономическим принуждением) подчинением своей власти всех остальных страт общества. Да, конечно, у белых имели место и репрессии на местах, инициированные командирами дивизионного звена (например, Дроздовским, которого за это критиковал Деникин), но они при всей их массовости не несли системного, общеармейского характера в отличие от тотальности действий большевиков.

Тем не менее и репрессии сыграли не в пользу белых. Интересно, в эмиграции они вспоминали о них на службе в том же Иностранном легионе?