Андрей Мартынов
|
|
Маркса, Ницше и прочих мудрецов лучше вообще не читать. Иван Крамской. За чтением. Портрет Софьи Николаевны Крамской. 1863. ГТГ |
Но больше разговоров (а переписка между ними воспринимается прежде всего как беседа) посвящено писателям и философам. И Шестов противопоставлял философии литературу, ставя последнюю несоизмеримо выше. Для «настоящей философии» необходимо, по мнению автора «Апофеоза беспочвенности», чтобы «Евангелие и Шекспир были обязательны для всякого философа». Ведь «философ мыслитель, но не человек», даже если речь идет о лучших из них, как, например, Фридрих Ницше. Последний «говорит тоже неправду – ибо повторяет за наукой почти все ее нелепости, вернее одну о следствии и причине». Но искусство выражения ее у певца Заратустры «заключает столько поучительного, что только о нем и думаешь». Поэтому в одном из писем Ваве (как он называл Варвару Григорьевну) мыслитель призывал вообще не читать мудрецов: «Ницше и Маркс Вам ничего не дадут», как, впрочем (это уже из другого послания) и Кант.
Его корреспондентка была более терпима к наследникам Сократа и Гегеля. Рассказывая о встрече с Владимиром Соловьевым, Малахиева-Мирович характеризовала создателя «Трех разговоров» следующим образом: «Философ добродушный и строгий, похожий на васнецовских угодников; он же и стихотворец a la Тютчев». Хотя она выступала адвокатом не только мыслителей, но и поэтов. Правда, не перед Львом Шестовым, а перед Львом Толстым. Вот как Малахиева-Мирович описывала встречу с творцом «Крейцеровой сонаты»: «Зашла речь о стихах, между прочим, о стихах Сологуба, о которых он отозвался с резким осуждением.
|
|
Наталья Громова. Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах.– М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2021. – 416 с. |
– Прочтите что-нибудь вслух, что помните, – сказал Лев Николаевич.
Мне пришло на память одно из давних стихотворений:
Я люблю мою темную землю,
И в предчувствии вечной
разлуки,
Не одну только радость
приемлю,
Но смиренно и тяжкие муки.
Только воля Господня и есть…
Докончить мне не удалось. Лев Николаевич сердито и морщась в то же время, как от боли, прервал меня вопросом:
– Что это значит «темная земля», когда над нею светит солнце? И почему он знает, что разлука «вечная»? И потом – эти пошлые кражи из «Отче наш». Нет, нет – избавьте меня от ваших Сологубов».
Как дальше выяснилось из беседы, дело было не в поэзии создателя «Творимой легенды». «Я стихов и вообще не люблю, – добавил он, несколько успокоившись. – Одно на тысячу, нет, на 10 000, да и не 10 000, одно на 100 000 стихотворение годно для прочтения. Например: «Когда для смертного умолкнет шумный день». После чего граф и поэтесса вместе вслух прочли этот пушкинский шедевр.
Впрочем, в ряде случаев у корреспондентов совпадали оценки писателей и критиков. Шестов предостерегал Ваву от влияния Дмитрия Мережковского, а она, в свою очередь, неоднозначно оценивала его супругу поэтессу Зинаиду Гиппиус, которая оказалась «на рубеже между пошлым и небесным – полу-серафим, полу-кокотка и полу-химера». Не очень им нравился поэт и публицист Николай Минский. Из других общих знакомых со стороны Шестова регулярно доставалось историку литературы и критику Акиму Волынскому, которого он именовал «бумажным арлекином».
Книга дополнена воспоминаниями Малахиевой-Мирович и ее письмами к близкой подруге юности Леонилле Тарасовой, которые помогают лучше понять как взгляды корреспондентки Шестова, так и многие акценты в письмах самого мыслителя, столь не любившего философию.
комментарии(0)