Сегодня меня обвинили бы в клевете

В центр романа-хроники надо было ставить Василия Розанова.  Лев Бакст. Портрет В.В. Розанова. 1901. ГТГ

Набор его первой документальной повести (1973) цензура требовала рассыпать. От автора потребовались изрядная смелость и немалая доля авантюризма, чтобы отстоять свое детище. Но борьба с Главлитом только начиналась…

Об этом Давид Гай подробно рассказывает в эссе-мемуаре, подводя своеобразный итог пройденного тернистого пути литератора.

«Гляжу на полку с книгами, на титуле мое имя, написал в разные годы, их более 30, примерно половина издана на родине, другая половина – в Америке. Радоваться бы, но я строго и иногда с сожалением оцениваю некоторые свои сочинения, на которых останавливается взгляд. Этот роман сегодня написал бы иначе, а у этого, изданного в советское цензурное время, по понятной причине затушеваны «крамольные» мысли. Но и тот, и другой навевают удивительные ассоциации: я общаюсь с книжками как с собственными детьми, вспоминаю их проделки, капризы, доставленные мне горькие и радостные минуты... Как они являлись на свет божий, каким образом рождался замысел и как иногда по ходу работы менялся, какие барьеры приходилось преодолевать на пути к читателям...»

В советские времена Гай выпустил художественные биографии крупнейших деятелей авиации. Авиация была его журналистской страстью. Начало цикла было положено книгой о выдающемся создателе вертолетов Миле. (Той самой, набор которой цензура готовилась уничтожить.) Его герои Петляков, Мясищев, Туполев и их соратники были узниками ГУЛАГа, делали самолеты в так называемой шараге, что оставило неизгладимый след в их характерах и стиле поведения. Перед Гаем возникла дилемма, известная многим, ибо, по его словам, «писать правду – значило поставить крест на выходе книг – их завернули бы в издательстве еще на стадии редактирования. Писать уклончиво, намеками – цензура поймает непременно».

Он болезненно переживал ситуацию. Одновременно он скрупулезно собирал и сохранял на будущее гулаговские воспоминания узников «шараги», когда обо всем можно будет писать, не таясь. Это был его долг. И такое время настало: уже будучи в Америке, он издал в России сборник из четырех повестей «Небесное притяжение», где поведал о лагерном периоде жизни и работы своих героев – знаменитых конструкторов.

Давид Гай. Я сам собою недоволен. – Бостон: M-Graphics, 2021. – 240 с.

Я с большим интересом узнавала из мемуара о головокружительных перипетиях создания таких, на мой взгляд, лучших документальных произведений автора, как «Десятый круг», в котором рассказывается о жизни, борьбе и гибели Минского гетто, и «Вторжение» (1991) – пожалуй, самой откровенной и честной книги о необъявленной войне Советского Союза в Афганистане. Гай увидел кровавую и бессмысленную войну, будучи в нескольких «афганских» командировках. И очень ко времени звучит его откровение: «Если бы такое издание появилось сегодня, нас с Володей (соавтор, журналист Владимир Снегирев. – М.О.) наверняка обвинили бы в искажении истории, непатриотизме, клевете на армию. Еще уголовное дело состряпали…»

Под одной обложкой в самом начале 90-х в России выходит роман-хроника «До свидания, друг вечный» (о любовной связи Достоевского и шестидесятницы Аполлинарии Сусловой) и повесть «Телохранитель» – о судьбе прозревшего сталинского охранника. В повести резко ставится вопрос: существует ли закон сохранения вины? Огромный тираж издания – казалось, о чем еще мечтать! Но Давид Гай не изменяет себе – в заметках на полях он признается: «Сегодня мой «Достоевский» мне активно не нравится, я бы переписал его с первой до последней страницы... Если бы я писал сегодня, то в центр романа-хроники поставил бы любовный треугольник – не пошлого ничтожного красавчика Сальвадора, испанского студента, с которым Суслова изменила Федору Михайловичу, а совсем иного человека – знаменитого философа и публициста Василия Розанова, совсем юнцом в горячке чувств женившегося на сорокалетней Аполлинарии и тем испортившего себе жизнь».

Далее цитирую автора: «…вижу контуры ненаписанного романа: повествование ведется от лица Розанова, видениями миража возникают сцены его кошмарного супружества, жена изменяет, мучает, издевается, Достоевский – лишь фоном. «Суслиха» вспоминает былую связь, дабы побольнее уязвить нового мужа, не щадит его смакованием подробностей: как одеяло Феденька сдирал с нее голой – «россияне не привыкли уступать», как принуждал к соитию: «Я первый у тебя, и это дает мне некоторое право…», и с особой ненавистью: как в последний год жизни Достоевского пришла к нему в шляпе с вуалью попросить совета: «Мне сорок лет, выхожу замуж за человека чуть ли не вдвое моложе меня, возможен ли такой брак, будем ли мы счастливы?», и он не узнал ее!»

Да, это была бы совсем другая книга…

В 1993-м Давид Гай эмигрировал в США. Этот период творчества оказался весьма плодотворным: написаны и изданы в Америке и России несколько романов – «Джекпот», «Сослагательное наклонение», 750-страничная семейная сага «Средь круговращенья земного…», «Линия тени».

И наконец, публикации последних лет, своеобразная трилогия о России: романы «Террариум», «Исчезновение» и «Катарсис». Сочетание реалистического повествования с элементами антиутопии, футурологии, сатиры...

Вашингтон