Молотом по голове

Трагедия Николаевска-на-Амуре 1920 г.: гибель «русской Помпеи» / Сост., науч. ред., вступ. ст. и примеч. Ф.А. Попов.– М.: Содружество «Посев», 2022. – 660 с.

В конце февраля 1920 года части партизан-большевиков под командованием бывшего прапорщика Якова Тряпицына вошли в город Николаевск-на-Амуре. По договоренности с командованием гарнизона, который в основном состоял из японских военнослужащих, защищавших живших в нем граждан Страны восходящего солнца, красные гарантировали соблюдение прав иностранцев. Сразу после захвата города новая власть произвела аресты белых и наиболее влиятельных лиц. Вскоре партизаны потребовали частичного разоружения японцев, которые неудачно попытались сопротивляться (в советской историографии эпизод получил название «провокационного выступления»). По окончании боев Тряпицын и его сподвижники организовали коммуну, которая, по мнению редактора и составителя книги Федора Попова, по духу и методам напоминала деятельность красных кхмеров в Кампучии (национализация имущества, отказ от денег, массовый террор). Репрессии захватили и самих революционеров (в итоге его жертвой стало командование партизан). Поэтому неудивительно, как вспоминали медики города, что к ним за ядом обращались не только чиновники и иные «бывшие» люди, но и комиссары, не желавшие попасть в ЧК. Опасаясь наступления японских интервентов и учитывая расположение города, который мог стать новой базой для неприятеля, Тряпицын в конце весны распорядился провести эвакуацию населения и организовать разрушение Николаевска. «В последние дни, когда город уже горел, не успевшие убежать или выехать из города жители столпились на пристанях в ожидании перевозочных средств. Ищущие спасения от огня не знали, что под пристанями заложено большое количество взрывчатого вещества». Из примерно 14 тыс. горожан некогда процветавшего города погибли как минимум 6 тыс. (по другим сведениям, также приводящимся в книге, из 15 тыс. погибли 8 тыс.). Для сравнения: в годы Большого террора были казнены или скончались в тюрьмах и лагерях 989 николаевцев.

Книга изобилует ужасными картинами расправ. «Лапта из солдат-кашевар, сподвижник Тряпицына, пьяный врывался на гауптвахту, топором бил заключенных направо и налево. Арестованный и посаженный на гауптвахту присяжный поверенный (случайно освобожденный) рассказывал, что в темноте он, ступая по полу, скользил, наутро только рассмотрел – весь пол был залит кровью, кровью обрызганы и стены». Еще одно свидетельство: «дом служащих Амурского пароходства находился недалеко от тюрьмы, жена одного агента, жившего в доме, рассказывала, что она из окна дома видела, как из тюрьмы выводили поодиночке заключенных через маленькие ворота, выходящие ко рву, и здесь молотом били по голове, тело убитого падало в ров, ее от виденной картины разбил паралич, сама она вылечилась, но одна рука осталась трясущейся, видно, так будет на всю жизнь». Впрочем, партизанский командир не жалел и своих подчиненных, жестоко карая за малейшую провинность. Вот его распоряжение некоему Буракову: «если еще раз во время разговора по прямому проводу вы влезете, будете отвечать по закону военного времени, то есть вас расстреляют».

В 1980-х, когда отечественному читателю стала доступна ранее запрещенная проза Андрея Платонова, автору рецензии не раз приходилось слышать вопрос-восхищение: из каких прозрений писатель придумал ужасающую реальность «Котлована» и «Чевенгура». Возможно, на замысел повлияла трагедия Николаевска-на-Амуре или другого кровавого эксперимента. Вот только жизнь оказалась страшнее книг.