Андрей Мартынов
Подаваться ли в повстанцы, решали всем селом. Кадр из фильма «Жила-была одна баба». 2011
Поражение осенью 1920 года войск генерал-лейтенанта Петра Врангеля не означало конца Гражданской войны. Задолго до завершения противостояния с колчаковцами и деникинцами в котле русской смуты постепенно возникал еще один фронт – крестьянский. К 1920 году он стал основным, зачастую превысив своими размерами вооруженные силы белых. Напомню, в восстании в Самарской губернии («Чапанная война») (весна-лето 1919 года) приняло участие, по разным сведениям, от 100 до 150 тыс. человек, а в «вилочном» мятеже в Закамье (февраль-март 1920 года) и Антоновском на Тамбовщине (август 1920 – июнь 1921) – по 50 тыс., что существенно превышало боевые составы Северо-Западной армии генерала от инфантерии Николая Юденича (18,5 тыс. человек) или Русской армии все того же Врангеля (не больше 35 тыс.).
|
|
Владимир Безгин, Антон Посадский, Дмитрий Сафонов. Вооруженный протест в советской деревне 1920–1922 гг.: региональное измерение.– М.: Квадрига, 2022. – 448 с. |
В рассматриваемой книге ученые пишут о Тамбовском восстании и бунтах в Поволжье и на Южном Урале. Особое внимание уделяется биографии лидеров мятежей, их стратегии и идеологии. Отдельно рассматриваются особенности протеста на этапе завершения «военного коммунизма» и начала Новой экономической политики (НЭП). Исследователи убедительно опровергают устоявшееся в историографии утверждение, будто демократизация экономики разрушила социальную базу повстанчества, так как отвечала интересам значительного числа крестьянства. В реальности объявленные декларации не всегда соблюдались и не всегда соответствовали ожиданиям деревни. Например, приводимая учеными 2-я статья Земельного кодекса объявляла, что «все земли в пределах РСФСР, в чьем бы ведении они ни состояли, составляют собственность Рабоче-Крестьянского Государства», в то время как сам крестьянин мечтал быть собственником обрабатываемой им земли. Поэтому не удивительно, что и последние восстания периода НЭПа, например, командира 20-го отдельного кавалерийского дивизиона Охранюка (Охранюка-Черского), который был направлен на подавление бунта, но перешел на сторону повстанцев, практически до завершения представляли опасность для местных властей и постоянно пополнялись новыми добровольцами. Как там у Владимира Маяковского:
Черт
ему
теперь
родня!
Головы –
кочаном.
Пулеметов трескотня
сыпется с тачанок.
Интересен и социальный состав повстанчества. Его основу составляли не зажиточные крестьяне (кулаки), как утверждали все в той же советской историографии, а середняки, что в значительной степени делало протест общекрестьянским. Поэтому, как справедливо отмечают исследователи, «решение об участии в повстанческом движении или выбор формы содействия партизанам зависели от приговора сельского схода». Поддержка местным населением «была обусловлена тем, что их действия осуществлялись в интересах всех жителей села».
Были ли у мятежников шансы победить? Вряд ли. «Единственно возможной формой противостояния коммунистическому режиму являлась партизанская война. Этим же был обусловлен и выбор тактических действий повстанцев. Использование повстанцами всех преимуществ методов «малой» войны не могло предотвратить неизбежность их военного поражения в силу модернизационного превосходства армии противника».
Ибо, как говорил Джон Харингтон в вольном переводе Маршака:
Мятеж не может кончиться
удачей,
В противном случае его
зовут иначе.
Дарья Гармоненко 
комментарии(0)