Разгневанные волны

Наводнение 200-летней давности стало самым разрушительным за всю историю Северной столицы. Федор Алексеев. 7 ноября 1824 года на площади у Большого театра. Государственный Русский музей

Осенью нынешнего года исполняется 200 лет со дня самого разрушительного наводнения за всю историю Санкт-Петербурга. Оно известно главным образом по описанию в поэме Пушкина «Медный всадник». Это событие нашло отражение и в других литературных произведениях, а также в работах краеведов. Так, Николай Анциферов еще в предреволюционные годы водил экскурсии по местам, где живут герои и разворачиваются события пушкинской поэмы. Этой теме он посвятил главу своей знаменитой книги «Душа Петербурга».

Неуправляемая водная стихия была настоящим бедствием для Северной столицы с момента ее основания. Уже летом 1703 года случилось наводнение, едва не разрушившее только что заложенную Петропавловскую крепость. А сильнейший потоп ХVIII столетия произошел в год рождения будущего императора Александра I – 1777-й. Подобные происшествия порождали в народе всевозможные поверья и пророчества: дескать, город, построенный царем-деспотом в неподходящем месте, обречен на гибель вместе со всеми своими жителями. Частые шторма, болотистый ландшафт и сырой климат усиливали мистические настроения.

С вечера 6 (18) ноября 1824 года в Петербурге дул сильный юго-западный ветер. К утру следующего дня он превратился в настоящую бурю, которая повернула Неву вспять. Вода поднялась более чем на 4 м и хлынула на городские улицы, затапливая подвалы, амбары, нижние этажи домов, сметая шаткие постройки. В считаные минуты был разорван на части и унесен потоком наплавной Исаакиевский мост. С кладбищ смыло кресты, и они плыли по Неве, наводя на горожан суеверный ужас. В течение двух часов под водой оказалось две трети города. Обитатели деревянных домов пытались спастись на лодках и плотах, но ветер легко переворачивал эти суденышки. Самым надежным убежищем оказались верхние этажи кирпичных построек. Люди, застигнутые внезапным бедствием на улице, карабкались на фонари и деревья. Один горожанин, как рассказывали, проявил недюжинную ловкость и взобрался на мраморную фигуру льва у дома князя Лобанова-Ростовского (эту байку слышал Пушкин и использовал в «Медном всаднике»). После четырех часов буйства вода начала спадать. Убыток, нанесенный городу, составил почти 20 млн руб. По официальной статистике, погибло около 500 человек, но многие тела, смытые в море, не были найдены и учтены.

От наводнения серьезно пострадали Выборгская сторона, Коломна, Адмиралтейская часть и ряд центральных районов. Самый же сокрушительный удар стихии пришелся на западную, низменную часть Васильевского острова. Именно там, «почти у самого залива», жила несчастная подруга пушкинского героя. Счет полностью разрушенных домов здесь шел на сотни.

Как повествуют историки Петербурга, эту местность начали обживать и осваивать примерно за 100 лет до ужасного происшествия. В 1722 году Петр I повелел соорудить здесь Галерную гавань – прямоугольный бассейн с каналом для выхода в Финский залив. Через два десятилетия поблизости возникла Гребная верфь, строились склады, мастерские, эллинги, казармы морских служащих и кораблестроителей… В конце ХVIII века по соседству с Гаванью, в Чекушах, стал складываться промышленный район. Открывались прядильные и кожевенные фабрики, винокурни, пороховые и механические заводы. Но, по слову краеведа, там «постоянной была угроза наводнений, повторявшихся на низменном плоском берегу даже при небольших подъемах воды». Поэтому в Гавани периодически производились подсыпка и укрепление берегов.

Другие части Васильевского острова находились несколько выше, и это спасало их от затоплений. Так, на набережной, ныне носящей имя лейтенанта Шмидта, еще с петровских времен строились особняки и дворцы знатных персон. Здесь в ХVIII–ХIХ веках жили, в частности, генерал-прокурор Сената Яков Шаховской, генерал-полицмейстер Василий Салтыков, графы Андрей Остерман и Бурхард Миних, командующий Балтийским флотом адмирал Дмитрий Сенявин, поэт и вице-президент Берг-коллегии Михаил Херасков, морской министр Павел Чичагов, видный ученый Леонард Эйлер. Именно на Васильевском острове Петр I планировал устроить административный центр города, но после его смерти эта идея постепенно угасла: остались лишь наброски чертежей в архиве.

Будущего создателя «Медного всадника» не было в Петербурге во время наводнения 1824 года: он жил под надзором в Михайловском. Зато гнев стихии видел своими глазами другой Александр Сергеевич – Грибоедов. О событиях того драматического дня он написал очерк «Частные случаи петербургского наводнения». Происшествие застало автора «Горя от ума» близ канала, который в 1920-е годы назовут его именем. (В том же районе, кстати, снимал «уголок» и пушкинский Евгений.) От воды драматургу пришлось спасаться на чердаке дома, ибо два нижних этажа были совершенно залиты. Через слуховое окно Грибоедов видел всю картину буйства волн и городских разрушений. На его глазах потоки воды снесли Кашин мост, уносили из соседских дворов дровяные запасы на зиму и прочий хозяйственный скарб. Мимо беспрерывно проплывали «отломки от строений, дрова, бревна и доски – от судов ли разбитых, от домов ли разрушенных, различить было невозможно». На следующее утро он пошел осматривать последствия наводнения. Перейдя Пряжку по полуразрушенному мосту, Грибоедов пришел на берег, откуда открывался безрадостный вид на Васильевский остров. У разбитых продовольственных и винных складов уже рыскали мародеры. В домах Коломны он видел вынутых из воды утопленников…

Спустя много лет великое наводнение попало на страницы романа Дмитрия Мережковского «Александр I» (1911). Родоначальник русского символизма окрасил это событие в апокалиптические тона. «Я всегда говорил: нельзя жить людям там, где могут быть такие бедствия. Когда-нибудь участь Атлантиды постигнет Петербург», – говорит один из персонажей, секретарь императрицы. В другой сцене герои романа на лодке выехали на Сенатскую площадь: «Здесь еще сильнее выла буря, а над белеющей во мраке пеною возвышался памятник: на бронзовом коне гигант с протянутой рукой. И нельзя было понять, что значит это мановенье: укрощает или подымает бурю?»

Мережковский все-таки напророчил: через шесть лет после написания романа в Петербурге грянула буря, затмившая собой все стихийные катаклизмы.