Aнатолий Козак Путешествовать по Англии мне доводилось не раз. В результате – сотни фотографий. С каким удовольствием, уже дома, раскладываешь на письменном столе этот красочный пасьянс!
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, НИКТО НЕ ЗАБЫТ...
Здесь, среди портретов людей, перспектив улиц, видов замков, парков, экспонатов музеев, пейзажей лугов и дубрав есть несколько снимков особого рода. Они вызывают невольный вздох, ощущение горечи и, если хотите, – печали. Это – памятники солдатам, сложившим свои головы вдали от родины на полях сражений Первой и Второй мировых войн. В каждом городе на главной площади обязательно стоят монументы – бронзовые, гранитные, в виде стел, человеческих фигур с поименными списками павших, уроженцев этих мест.
Интересная подробность: англичан погибло на фронтах Первой мировой значительно больше, чем во время Второй.
Особое впечатление произвел на меня памятник в курортном Лемингтон Спа. Все стороны постамента, на вершине которого стоял бронзовый солдат, были заполнены именами героев двух мировых войн. А ниже – отдельная строчка упоминала о войне в Корее в начале 1950-х – всего три имени. И совсем внизу – всего одно имя┘ Участник военной операции на Фолклендах, далеких островах в Южной Атлантике. Восемнадцатилетний рядовой М. Салливан.
А в элегантном, похожем на Одессу Челтнеме на центральном бульваре Променад высится на постаменте фигура солдата, напоминающая об одной из колониальных войн, вести которые не раз приходилось англичанам.
Странное дело, ни один из бронзовых воинов, которых я видел в Британии, не выглядит так, как солдаты на наших памятниках. Английский Томми не зовет в немом крике своих товарищей в атаку, не застывает в момент броска гранаты, не рвет на груди тельняшку. Он просто стоит, склонив голову над городом, в котором родился и куда ему не суждено было вернуться. Ни капли пафоса. Без героизма. Без подвига. Надо было – взял в руки винтовку и отправился в Индию, в Бирму, в Бельгию┘
Таков и солдат в Челтнеме. Он с винтовкой. Но она перевернута стволом вниз. Как у нас сказали бы: «штык в землю». Солдат положил обе руки на приклад винтовки, голова в пробковом шлеме опущена┘ Так обычно выглядит человек в тяжелом раздумье.
Что это? Минута прощания с погибшими товарищами? Горечь утрат, без которых не обходится ни одна война?
Бронзовый солдат на Променаде в Челтнеме и есть тот самый пехотинец, тысячи которых остались в могилах в Южной Африке. Война с бурами на стыке XIX и XX веков была одной из самых кровопролитных.
Может быть, поэтому так невесел этот Томми, уткнувший ствол своей винтовки в землю? А может быть, здешние солдатские памятники не кричат о подвиге и мужестве потому, что английские пушки стреляли по большей части не у родного порога? И ни одну из войн Соединенного Королевства никогда не называли отечественной?
И тем не менее в песках Эль-Аламейна, в джунглях и болотах Бирмы, на побережье Нормандии, в горах и лесах Арденн британский солдат одинаково истово выполнял свою работу, несмотря на то что его командир не кричал: «Ни шагу назад! За нами Лондон!»
В МУЗЕЕ
В маленьком Алдершоте, который называют военным городом, мне удалось посетить музей британской армии. В его тихих, почти безлюдных залах с удивительной скрупулезностью воссоздана фактически история могучей некогда колониальной державы, созданной во многом благодаря человеку с ружьем.
Портреты виднейших полководцев и пушки, санитарные повозки и чучела кавалерийских коней, мушкеты и скорострельные автоматы, боевые знамена и походная койка, на которой ночевала, посетив армию королева Виктория, бамбуковые трубки, через которые стреляли в завоевателей отравленными стрелами туземцы Бирмы┘ И все это озвучено музыкой маршей, которая сопровождает кадры кинохроники на больших телеэкранах┘ Интересно? Да. Но мне почему-то больше всего запомнилась восковая фигура солдата, который сидел в полутемной палатке, склонившись над листком бумаги.
Это было письмо из дома.
Я надолго задержался возле этого рыжеватого как будто живого парня и мысленно поблагодарил оформителей музея за этот великолепный фрагмент, который говорит о войне намного больше, чем гаубицы и танки.
А ГДЕ ЖЕ ВОЕННЫЕ?
Но странное дело: военных в Британии вы можете увидеть разве что только на памятниках. Больше нигде вы не встретите человека в погонах, если не считать полицейских.
Невольно возникает вопрос: а есть ли солдаты и офицеры в стране? Или армия состоит из невидимок?
Как-то услышал такое объяснение: военнослужащие обязаны появляться вне казармы только в гражданской одежде.
В России, где так же, как и когда-то в СССР, военные фуражки, шинели и погоны бросаются в глаза на каждом шагу, подобное правило кажется на первый взгляд странным. В самом деле: мундиром надо гордиться, а не прятать его от постороннего взора.
Но, поразмыслив, начинаешь находить, что в таких порядках есть свой резон. Военная форма ведь особая одежда, она – признак определенной профессии. Точно так же, как спецодежда шахтера, токаря, хирурга┘
И ведь не ходят же по улицам и не ездят в автобусах люди с фонариками на лбу, в рабочих комбинезонах или в медицинских белых шапочках и халатах.
Вот и английский сержант, выйдя из казармы, сливается с окружающими, ничем не выделяясь. Он – такой же гражданин, как все окружающие. Огорчительно ли это для него?
Не знаю. Об этом надо спросить у самого английского Томми.
Однако главной причиной отказа от униформы вне казармы стали волнения в Северной Ирландии – каждый военный считался потенциальной мишенью для террористов.
А между прочим, английские военнослужащие даже в полевых условиях выглядят замечательно. Я увидел их случайно в одном из телесюжетов BBС. Плоские фуражки, френчи особого покроя с накладными карманами, галстуки┘ Особенно интересно было смотреть на офицера, который, беседуя с телерепортером, то снимал, то надевал мягкие дорогие перчатки, хотя дело было в июне. Перчатки – это традиция.
И конечно же, впечатляют военные парады и военные посты. Здесь уже армия предстает во всем великолепии, описать которое в двух словах просто невозможно. Даже на территории королевской резиденции в Виндзоре невольно обращаешь внимание на дежурных офицеров, подлинных джентльменов, черно-красная форма которых на редкость элегантна и по-своему нарядна.
С одним из таких офицеров мне даже удалось сфотографироваться, на что он охотно согласился.
ПОСТ № 1
Уже при выходе со двора замка, где шумела и лепетала на разных языках пестрая толпа туристов, я увидел военный пост, который про себя назвал «Пост № 1». У высокой каменной стены под навесом, напоминающим крышечку скворечника, застыл часовой. Прямо скажем, он не отличался гренадерской статью. Низкорослый паренек, довольно-таки щуплый в черной с красным околышем фуражке, в черном кителе и в тяжелых черных башмаках. И даже лицо у него было черное, как и положено африканцу.
В Британии и такое бывает – почетный караул у ворот, через которые проезжают члены королевской семьи, доверяют не представителю «государствообразующей, коренной нации», а потомку туземцев Родезии или Уганды.
Еще один английский парадокс.
Чернокожий Томми стоял не шевелясь, по стойке смирно, руки в белоснежных перчатках по швам, пятки вместе, носки врозь. Все, как полагается, как и у нас у Вечного огня в Москве, как когда-то у Мавзолея. Разумеется, я его сфотографировал, хотя японцы, немцы, итальянцы, израильтяне, финны, переполненные впечатлениями от обзора королевских апартаментов, солдата, кажется, даже не замечали.
А я задержался. Мгновенно вспомнилось, нет, это не то слово, моментально ожило это ощущение тяжелой, принудительной скованности, насильной привязанности к одному месту, когда ты на два часа становишься оцепеневшим истуканом. Чем-то вроде памятника, выставленного на всеобщее обозрение. Вот так же стоял и я шестьдесят лет назад – курсант военного училища┘
Но тут вдруг окаменевший солдат взялся за карабин, стоявший, оказывается, рядом, сделал три притопа своими пудовыми башмаками, карабин на плечо, поворот налево и десять шагов вдоль стены. И столько же – назад.
Очевидно, по уставу британской караульной службы эта ритуальная разминка полагается часовому через каждые десять или двадцать минут, и выполнял он ее с автоматической четкостью. На минуту человек с ружьем ожил и зашагал... Как шагали когда-то его товарищи по оружию, чьи косточки лежат под крестами по всему белому свету┘
И тут на сцену явилась толпа ребятишек, пришедших на экскурсию с двумя учительницами. Вначале они просто таращились на неподвижного часового. Потом в их сознании произошел сдвиг, и они с визгом и улюлюканьем бросились к нему, размахивая руками, словно желая коснуться его, заставить пошевелиться. И когда он зашагал, эта стайка маленьких негодяев побежала рядом, гримасничая и визжа.
– Назад! Назад! Отойдите от него! – крикнул я по-русски, но они моментально отступили и смолкли, а их учительницы стали им что-то говорить, как мне хочется думать, упрекая.
Меня тронул за руку мой спутник-англичанин:
– Напрасно ты┘ Я уже тебе говорил – детей у нас трогать нельзя.
– Но┘ это же┘ это┘ – я не мог подыскать нужных слов, я еще задыхался, такой гнев охватил меня только что.
– Пошли, пошли, – мой спутник увлек меня к воротам,– какие вы, русские, странные. Посмотри вокруг, никто на это даже внимания не обратил, а ты┘
Как-то в Москве я рассказал об этом случае одной своей знакомой.
Она покачала головой, разделяя мое возмущение поведением английских детей.
И помолчав, призналась с улыбкой:
– Когда нас, пионеров из Кемерова, когда-то привозили в Москву к Мавзолею Ленина, скажу честно, так хотелось потрогать часового, чтобы он пошевелился! Было, было такое, чего уж тут скрывать.
