Он соперничал в славе с самим Жуковым

Иван Конев.
Юрий Рубцов В конце минувшего года – 28 декабря – исполнилось 110 лет со дня рождения Маршала Советского Союза Конева. Однако центральные российские СМИ, к сожалению, не уделили этому юбилею должного внимания. Между тем победы Ивана Конева на полях сражений Великой Отечественной побудили некоторых историков назвать его военным гением. Хотя начало карьеры в Красной армии вовсе не предвещали ему блистательной полководческой стези. Вступив в РККА в августе 1918-го, он всю Гражданскую войну прошел комиссаром: сначала – уездного военного комиссариата Северного края, затем бронепоезда, бригады, дивизии... ОТ КОМПОЛКА ДО КОМФРОНТА Не отказать в наблюдательности Клименту Ворошилову, который в бытность командующим войсками Московского военного округа, заявил при встрече с военкомом 17-й стрелковой дивизии: – Вы, товарищ Конев, по нашим наблюдениям, комиссар с командирской жилкой. Это счастливое сочетание... И предложил ему перейти с политической на командную работу. Эту «жилку» Иван Степанович, безусловно, ощущал и сам, вот почему долго уговаривать его не пришлось. В июле 1926 года он был назначен командиром-военкомом полка. А уже через 10 лет командовал 58-м особым стрелковым корпусом, потом – армией, Забайкальским и Северо-Кавказским военными округами. Много позднее Иван Степанович в мемуарах предельно ясно изложил собственное понимание того, как стать полноценным военачальником. Такового может создать только долгая ратная школа, прохождение без перепрыгивания всех ее ступеней – основательное, связанное с устойчивой любовью к пребыванию в войсках, к действиям в поле, к непосредственному руководству подразделениями, частями, соединениями. Подобный путь прошел и другой выдающийся полководец, с которым Иван Степанович тягался славой, – Георгий Жуков. Их жизненные дороги периодически пересекались, давая современникам немало поводов для сравнения этих двух в высшей степени неординарных людей. Впервые это произошло в дни Московской битвы. В сентябре 1941-го после Смоленского сражения Конев был назначен командующим войсками Западного фронта. И уже через две недели немцы начали генеральное наступление на столицу СССР. 4 октября генерал Конев доложил Сталину об угрозе выхода крупной германской группировки в тыл подчиненных ему 19-й, 16-й и 20-й армий, а также о прорыве обороны на участке Резервного фронта, который вместе с Западным защищал Москву, в районе Спас-Деменска. «Сталин выслушал меня, – вспоминал Конев, – однако не принял никакого решения. Связь оборвалась, и дальнейший разговор прекратился...». Тогда Иван Степанович позвонил начальнику Генштаба маршалу Борису Шапошникову и попросил доложить Ставке его просьбу об отводе войск, дабы уберечь их от окружения. Ответа из Москвы не было. А 7 октября противник сумел прорваться к Вязьме и замкнуть кольцо вокруг 19-й, 20-й, 24-й, 32-й армий и группы генерала Ивана Болдина. По оценке Георгия Жукова, спешно назначенного командующим Западным фронтом, это была настоящая катастрофа. Разгневанный Сталин был готов отдать Конева под суд военного трибунала и уже прислал в штаб фронта комиссию во главе с Вячеславом Молотовым. Дело могло кончиться расстрелом. Но Жуков сумел отговорить Верховного, заявив, что «Конев умный человек и еще пригодится». Более того – настоял на его назначении своим заместителем, который руководил бы группой войск на отдаленном Калининском направлении. На новом месте генерал Конев не подвел. Организованные им активная оборона и контрудары войск правого крыла фронта сорвали намерения немцев окружить имевшиеся в районе Калинина силы, чтобы затем обойти Москву с севера. Во второй половине октября Ставка образовала здесь самостоятельный Калининский фронт, во главе которого был поставлен Иван Степанович. КТО ПЕРВЫЙ? От сражения к сражению все более отчетливо проявлялись лучшие качества полководческого стиля Конева – оригинальность мышления, редкая интуиция, тонкий расчет, непреклонная воля в достижении поставленной цели. Ведомые им войска неизменно действовали на важнейших стратегических направлениях и отличились в Курской битве и битве за Днепр, Кировоградской, Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Берлинской и Пражской операциях. В битве за Берлин Жуков и Конев выступали как равные, находясь в одинаковых должностях. Именно силами их фронтов – 1-го Белорусского (Жуков) и 1-го Украинского (Конев) – велся штурм германской столицы. В конце марта для доклада о готовности к операции командующих вызвали в Ставку. Естественно, каждый думал не только о выполнении задачи, но и о том, как первым ворваться на берлинские улицы. Прославленным маршалам, так же, как и простым смертным, не была чужда страсть к соперничеству. Тем более что к этому их побуждал сам Сталин. В мемуарах Конева читаем: «Ведя... линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен (60 км юго-восточнее Берлина. – Ю.Р.)... Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов┘ Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность. Во всяком случае, не исключаю ее». Дальнейшие события лишь подтвердили правоту такого допущения. Поскольку 1-й Белорусский фронт не смог, как планировалось, уже в первый день (16 апреля) взломать главную полосу обороны противника, инициатива перешла к 1-му Украинскому. Противостоящая ему оборона немцев оказалась значительно слабее, поэтому войска здесь могли наступать быстрее. Конев потребовал от командующих 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями Павла Рыбалко и Дмитрия Лелюшенко не ввязываться в затяжные бои, а решительно обходить вражеские опорные пункты: «Стремление только вперед. Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ великого Сталина». К утру 19 апреля, перемолов основные силы обороняющихся на Зееловских высотах, уже и войска Жукова получили возможность стремительно рвануть к фашистской столице. Соперничество командующих перешло в новую фазу, борьба развернулась уже не за выигранные дни, а буквально за часы. 20 апреля в 19 часов 40 минут Конев отдал командующим танковыми армиями следующий приказ: «Войска маршала Жукова [находятся] в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести». В тот же день, но в 21 час 50 минут, похожий приказ командующему 2-й гвардейской танковой армией Семену Богданову отдал уже Жуков. Однако именно из штаба 1-го Украинского фронта ушла в Москву первая телеграмма о вожделенном успехе, пусть пока и частичном. 22 апреля в 22 часа Сталину было доложено, что армия Рыбалко передовыми бригадами ворвалась в южную часть Берлина, ведет бои за Тельтов-канал и в центре района Ланквиц. Перед соединениями обоих фронтов – 3-й гвардейской танковой армией (1-й Украинский) и 47-й общевойсковой армией (1-й Белорусский) – Москва поставила задачу соединиться в районе Бранденбурга, замкнув тем самым с запада кольцо окружения Берлина. Первыми городка достигли опять-таки подчиненные Конева, о чем было тут же доложено в Ставку. Азарт, охвативший командующего 1-м Украинским фронтом и подчиненных ему генералов, оказался настолько велик, что стал приносить вред. Желая утвердить свое первенство (а как иначе объяснить последовавшие события?) танкисты генерала Рыбалко, форсировав Шпрее, оказались в тылу боевых порядков 8-й гвардейской армии Василия Чуйкова и 1-й гвардейской танковой армии Михаила Катукова, входивших в состав 1-го Белорусского фронта. Из-за возникшей путаницы добавились напрасные жертвы. Но лишь через два дня Конев поставил перед Жуковым вопрос о принятии совместных мер, чтобы прекратить возникшую неразбериху. Причем суть его предложений сводилась к тому, чтобы Жуков в одностороннем порядке изменил направления, по которым вели наступление армии Чуйкова и Катукова. Получив обращение Конева, Жуков направил доклад Сталину. Он просил установить четкую разграничительную линию между войсками фронтов или даже «разрешить мне сменить части 1-го Украинского фронта в г. Берлине». Как видим, это радикально отличалось от предложений Конева и может даже рассматриваться как попытка вывести того из «игры»... БЫЛО И ТАКОЕ... В середине 1950-х годов служба вновь соединила двух полководцев. С назначением Георгия Константиновича в 1955-м министром обороны СССР Конев занял должность его первого заместителя. Подчас от столкновений их самолюбий искры летели. Не беремся судить, насколько они носили принципиальный характер. Но, так или иначе, Иван Степанович оказался в лагере гонителей Жукова, когда в октябре 1957 года Никита Хрущев осуществил политический расстрел маршала Победы, обвинив того в бонапартизме. Презрев факт, что Георгий Константинович несколько раз буквально спасал его, Конев включился в недостойную кампанию по дискредитации своего фронтового соратника. Широкий резонанс имела его статья в «Правде», содержавшая много несправедливых обвинений в адрес Жукова. В речи Конева, как и других маршалов, на октябрьском пленуме ЦК КПСС, увы, в полной мере проявился парадокс: отвага, решительность и даже дерзость в противоборстве с противником – и недостаток гражданского мужества в дни мира, во взаимоотношениях с партийными инстанциями. В прессе последних лет со ссылкой на бывшего порученца маршала не раз публиковалась информация о том, как много позднее Конев пытался повиниться перед опальным сослуживцем, но тот категорически отверг эту попытку. Впрочем, дочь маршала, Наталья Ивановна, этот факт отрицает, и, вероятно, имеет для этого основания. Сложнее с другим эпизодом. Пишут, что подпись Конева под пресловутой статьей в «Правде» была поставлена без его согласия, да и сам текст маршал увидел уже в газете. Понятны добрые побуждения людей, вступающихся за репутацию маршала. Но – «┘истина дороже»: в Архиве президента РФ автор этих строк видел письмо Конева в ЦК КПСС с просьбой утвердить текст злосчастной статьи. И написано оно за несколько дней до октябрьского пленума┘
Юрий Рубцов – доктор исторических наук, профессор.Портрет из книги «Фельдмаршалы и маршалы»

В конце минувшего года – 28 декабря – исполнилось 110 лет со дня рождения Маршала Советского Союза Конева. Однако центральные российские СМИ, к сожалению, не уделили этому юбилею должного внимания. Между тем победы Ивана Конева на полях сражений Великой Отечественной побудили некоторых историков назвать его военным гением. Хотя начало карьеры в Красной армии вовсе не предвещали ему блистательной полководческой стези. Вступив в РККА в августе 1918-го, он всю Гражданскую войну прошел комиссаром: сначала – уездного военного комиссариата Северного края, затем бронепоезда, бригады, дивизии...

ОТ КОМПОЛКА ДО КОМФРОНТА

Не отказать в наблюдательности Клименту Ворошилову, который в бытность командующим войсками Московского военного округа, заявил при встрече с военкомом 17-й стрелковой дивизии:

– Вы, товарищ Конев, по нашим наблюдениям, комиссар с командирской жилкой. Это счастливое сочетание...

И предложил ему перейти с политической на командную работу.

Эту «жилку» Иван Степанович, безусловно, ощущал и сам, вот почему долго уговаривать его не пришлось. В июле 1926 года он был назначен командиром-военкомом полка. А уже через 10 лет командовал 58-м особым стрелковым корпусом, потом – армией, Забайкальским и Северо-Кавказским военными округами.

Много позднее Иван Степанович в мемуарах предельно ясно изложил собственное понимание того, как стать полноценным военачальником. Такового может создать только долгая ратная школа, прохождение без перепрыгивания всех ее ступеней – основательное, связанное с устойчивой любовью к пребыванию в войсках, к действиям в поле, к непосредственному руководству подразделениями, частями, соединениями.

Подобный путь прошел и другой выдающийся полководец, с которым Иван Степанович тягался славой, – Георгий Жуков. Их жизненные дороги периодически пересекались, давая современникам немало поводов для сравнения этих двух в высшей степени неординарных людей.

Впервые это произошло в дни Московской битвы. В сентябре 1941-го после Смоленского сражения Конев был назначен командующим войсками Западного фронта. И уже через две недели немцы начали генеральное наступление на столицу СССР.

4 октября генерал Конев доложил Сталину об угрозе выхода крупной германской группировки в тыл подчиненных ему 19-й, 16-й и 20-й армий, а также о прорыве обороны на участке Резервного фронта, который вместе с Западным защищал Москву, в районе Спас-Деменска. «Сталин выслушал меня, – вспоминал Конев, – однако не принял никакого решения. Связь оборвалась, и дальнейший разговор прекратился...». Тогда Иван Степанович позвонил начальнику Генштаба маршалу Борису Шапошникову и попросил доложить Ставке его просьбу об отводе войск, дабы уберечь их от окружения. Ответа из Москвы не было. А 7 октября противник сумел прорваться к Вязьме и замкнуть кольцо вокруг 19-й, 20-й, 24-й, 32-й армий и группы генерала Ивана Болдина. По оценке Георгия Жукова, спешно назначенного командующим Западным фронтом, это была настоящая катастрофа.

Разгневанный Сталин был готов отдать Конева под суд военного трибунала и уже прислал в штаб фронта комиссию во главе с Вячеславом Молотовым. Дело могло кончиться расстрелом. Но Жуков сумел отговорить Верховного, заявив, что «Конев умный человек и еще пригодится». Более того – настоял на его назначении своим заместителем, который руководил бы группой войск на отдаленном Калининском направлении.

На новом месте генерал Конев не подвел. Организованные им активная оборона и контрудары войск правого крыла фронта сорвали намерения немцев окружить имевшиеся в районе Калинина силы, чтобы затем обойти Москву с севера. Во второй половине октября Ставка образовала здесь самостоятельный Калининский фронт, во главе которого был поставлен Иван Степанович.

КТО ПЕРВЫЙ?

От сражения к сражению все более отчетливо проявлялись лучшие качества полководческого стиля Конева – оригинальность мышления, редкая интуиция, тонкий расчет, непреклонная воля в достижении поставленной цели. Ведомые им войска неизменно действовали на важнейших стратегических направлениях и отличились в Курской битве и битве за Днепр, Кировоградской, Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Берлинской и Пражской операциях.

В битве за Берлин Жуков и Конев выступали как равные, находясь в одинаковых должностях. Именно силами их фронтов – 1-го Белорусского (Жуков) и 1-го Украинского (Конев) – велся штурм германской столицы. В конце марта для доклада о готовности к операции командующих вызвали в Ставку. Естественно, каждый думал не только о выполнении задачи, но и о том, как первым ворваться на берлинские улицы. Прославленным маршалам, так же, как и простым смертным, не была чужда страсть к соперничеству. Тем более что к этому их побуждал сам Сталин.

В мемуарах Конева читаем: «Ведя... линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен (60 км юго-восточнее Берлина. – Ю.Р.)... Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов┘ Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность. Во всяком случае, не исключаю ее».

Дальнейшие события лишь подтвердили правоту такого допущения. Поскольку 1-й Белорусский фронт не смог, как планировалось, уже в первый день (16 апреля) взломать главную полосу обороны противника, инициатива перешла к 1-му Украинскому. Противостоящая ему оборона немцев оказалась значительно слабее, поэтому войска здесь могли наступать быстрее. Конев потребовал от командующих 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями Павла Рыбалко и Дмитрия Лелюшенко не ввязываться в затяжные бои, а решительно обходить вражеские опорные пункты: «Стремление только вперед. Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ великого Сталина».

К утру 19 апреля, перемолов основные силы обороняющихся на Зееловских высотах, уже и войска Жукова получили возможность стремительно рвануть к фашистской столице. Соперничество командующих перешло в новую фазу, борьба развернулась уже не за выигранные дни, а буквально за часы.

20 апреля в 19 часов 40 минут Конев отдал командующим танковыми армиями следующий приказ: «Войска маршала Жукова [находятся] в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести». В тот же день, но в 21 час 50 минут, похожий приказ командующему 2-й гвардейской танковой армией Семену Богданову отдал уже Жуков. Однако именно из штаба 1-го Украинского фронта ушла в Москву первая телеграмма о вожделенном успехе, пусть пока и частичном. 22 апреля в 22 часа Сталину было доложено, что армия Рыбалко передовыми бригадами ворвалась в южную часть Берлина, ведет бои за Тельтов-канал и в центре района Ланквиц.

Перед соединениями обоих фронтов – 3-й гвардейской танковой армией (1-й Украинский) и 47-й общевойсковой армией (1-й Белорусский) – Москва поставила задачу соединиться в районе Бранденбурга, замкнув тем самым с запада кольцо окружения Берлина. Первыми городка достигли опять-таки подчиненные Конева, о чем было тут же доложено в Ставку. Азарт, охвативший командующего 1-м Украинским фронтом и подчиненных ему генералов, оказался настолько велик, что стал приносить вред.

Желая утвердить свое первенство (а как иначе объяснить последовавшие события?) танкисты генерала Рыбалко, форсировав Шпрее, оказались в тылу боевых порядков 8-й гвардейской армии Василия Чуйкова и 1-й гвардейской танковой армии Михаила Катукова, входивших в состав 1-го Белорусского фронта. Из-за возникшей путаницы добавились напрасные жертвы. Но лишь через два дня Конев поставил перед Жуковым вопрос о принятии совместных мер, чтобы прекратить возникшую неразбериху. Причем суть его предложений сводилась к тому, чтобы Жуков в одностороннем порядке изменил направления, по которым вели наступление армии Чуйкова и Катукова.

Получив обращение Конева, Жуков направил доклад Сталину. Он просил установить четкую разграничительную линию между войсками фронтов или даже «разрешить мне сменить части 1-го Украинского фронта в г. Берлине». Как видим, это радикально отличалось от предложений Конева и может даже рассматриваться как попытка вывести того из «игры»...

БЫЛО И ТАКОЕ...

В середине 1950-х годов служба вновь соединила двух полководцев. С назначением Георгия Константиновича в 1955-м министром обороны СССР Конев занял должность его первого заместителя. Подчас от столкновений их самолюбий искры летели. Не беремся судить, насколько они носили принципиальный характер. Но, так или иначе, Иван Степанович оказался в лагере гонителей Жукова, когда в октябре 1957 года Никита Хрущев осуществил политический расстрел маршала Победы, обвинив того в бонапартизме. Презрев факт, что Георгий Константинович несколько раз буквально спасал его, Конев включился в недостойную кампанию по дискредитации своего фронтового соратника. Широкий резонанс имела его статья в «Правде», содержавшая много несправедливых обвинений в адрес Жукова.

В речи Конева, как и других маршалов, на октябрьском пленуме ЦК КПСС, увы, в полной мере проявился парадокс: отвага, решительность и даже дерзость в противоборстве с противником – и недостаток гражданского мужества в дни мира, во взаимоотношениях с партийными инстанциями.

В прессе последних лет со ссылкой на бывшего порученца маршала не раз публиковалась информация о том, как много позднее Конев пытался повиниться перед опальным сослуживцем, но тот категорически отверг эту попытку. Впрочем, дочь маршала, Наталья Ивановна, этот факт отрицает, и, вероятно, имеет для этого основания.

Сложнее с другим эпизодом. Пишут, что подпись Конева под пресловутой статьей в «Правде» была поставлена без его согласия, да и сам текст маршал увидел уже в газете. Понятны добрые побуждения людей, вступающихся за репутацию маршала. Но – «┘истина дороже»: в Архиве президента РФ автор этих строк видел письмо Конева в ЦК КПСС с просьбой утвердить текст злосчастной статьи. И написано оно за несколько дней до октябрьского пленума┘