Василий Окулов
Хороший повар – даже больше, чем просто друг.
Кадр из фильма «1001 рецепт влюбленного кулинара». 1996
Осенью 1958 года, во время проведения одного из оперативных мероприятий, ливень загнал нас с товарищем в таверну. Как хорошо, что кафе, бистро, бары и таверны в Париже на каждом шагу. Это еще Николай Михайлович Карамзин оценил, путешествуя по Франции в 1789–1790 годах: «Что может быть счастливее этой выдумки. Вы идете по улице, устали, хотите отдохнуть: вам открывают дверь в залу, чисто прибранную, где за несколько копеек освежитесь лимонадом, мороженым, почитаете газеты… Люди небогатые осенью, зимою находят тут убежище от холода, камин, светлый огонь, перед которым могут сидеть, как дома, не платя ничего, и еще пользоваться удобствами общества».
Мы вошли в небольшой, светлый, со вкусом отделанный зал. За стойкой бара – хозяйка, интеллигентная седовласая женщина лет 60 с живыми глазами и доброй улыбкой.
УКРАИНЕЦ – ЗНАЧИТ УЖЕ ПОВАР
Мы сели за столик и заговорили. Услышав русскую речь, хозяйка подняла голову, по-свойски весело подмигнула нам и скрылась за шторой, отделяющей зал от служебных помещений. Несколько минут спустя к нам вышел широко улыбающийся мужчина чуть старше дамы и, приветливо протянув руки, мягко и певуче произнес: «Здравствуйте, как я рад, что у меня русские гости! Я давно не говорил ни по-русски, ни по-украински. Моя жена русский язык понимает, но говорить не может. Она австриячка, и русский ей не дается. Моя фамилия Мироненко. Родом я из-под Полтавы». Он радушно пригласил нас пообедать «по-домашнему». Мы согласились: жены и дети были на даче, готовить самим не хотелось, да и скучно одним. А тут хозяин, приветливый и разговорчивый. Может, что-нибудь интересное расскажет. А может, и сам пригодится когда-нибудь на что-нибудь.
Поставив на стол бутылку вина, хозяин пошел распорядиться на кухню. Вернувшись, подсел к нам. Узнав, что мы советские дипломаты, он рассказал, что на Украине живет его сводный брат. Во время Великой Отечественной войны он командовал партизанским отрядом, теперь – председатель колхоза. «Извините, что сел к вам, но мне приятно поговорить с соотечественниками и, что греха таить, хочется выговориться». Выпив за встречу, он поведал нам о своей жизни, полной необыкновенных приключений.
Родился Мироненко в крестьянской семье на Украине недалеко от Полтавы. Учился в сельской школе, потом – в начальном техническом училище. В 1914 году был призван в армию. Начал войну на границе, был ранен, а после госпиталя попал во 2-й полк 1-й бригады Русского экспедиционного корпуса, в составе которого в 1916 отбыл воевать во Францию – в благодатную провинцию Шампань.
Храбро воевал солдат Мироненко: был награжден Георгиевским крестом и французской медалью. В сентябре 17-го, после подавления мятежа солдат и офицеров Экспедиционного корпуса в лагере «Ла Куртин» и проведенной французами «сортировки» русских военнослужащих он был отправлен на каторгу в Африку. (Тут наш хозяин снова отлучился на кухню и вернулся с мясной кулебякой, наваристым борщом и графинчиком водки, настоянной на каких-то травах.)
«К счастью, – продолжал он, – в Марселе при выгрузке из эшелона мне удалось бежать. Несколько дней скрывался на свалках, а потом через пролом в заборе проник в порт. Мне повезло: нанялся матросом на пароход, отходивший в Венесуэлу. Капитану позарез нужен был человек, он даже документы мои не посмотрел… Матрос из меня не вышел, но были оценены мои кулинарные способности. Простые люди всюду одинаковы, и латиносы с удовольствием ели мои галушки, котлеты. Даже борщ им варил, только без старого сала».
ЖИЗНЬ В КАРАКАСЕ
В Венесуэле Мироненко списался с парохода и какое-то время жил случайными заработками, ночевал в парках, пока не нашел место рабочего в одном из ресторанов в центре Каракаса. Делал всю черную работу, ни от чего не отказывался, тем, видно, и понравился хозяину.
«Он помог мне и вид на жительство выправить. С поварами и официантами ресторана тоже добрые отношения сложились. И однажды на своем плохом французском я попросил у хозяина разрешения приготовить на кухне угощение для моих друзей – поваров и официантов. Я объяснил ему, что умею готовить, а повод для торжества – мой день рождения. Удивительно, но хозяин понял меня и разрешил устроить «пир». Больше того, он пришел снять пробу. Моя стряпня ему понравилась, и назавтра, после непродолжительного разговора, он предложил мне работать поваром. Так неожиданно началась моя поварская карьера, которой верен по сей день».
Но это было лишь начало. Через какое-то время украинские и русские блюда Мироненко стали включать в меню, и они имели успех. В городе заговорили о ресторане и о русском поваре. И однажды один из постоянных посетителей, вхожий во дворец президента страны, предложил ему работу на президентской кухне. Там Мироненко прослужил три года.
Все было хорошо, да тянуло солдата на родину. Если уж не на Украину, так хотя бы в Европу, все ближе к дому. И он решил уехать. Самый дешевый способ путешествовать – наняться на один рейс на пароход, не важно на какую работу. Его взяли поваром на пассажирский лайнер, отправлявшийся в Лондон. Там, как и в Венесуэле, он ушел с парохода, надеясь остаться в Англии, но получить разрешение на проживание не удалось. Полиция требовала «солидный» документ, удостоверяющий личность, а у него было лишь временное разрешение на проживание в Венесуэле, да чудом сохранившаяся солдатская книжка на французском языке. Снова пришлось отправиться в плавание, и только через полтора года, с помощью администрации Общества пароходных ресторанов, он получил право на проживание в Лондоне.
НА КУХНЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
Повара, да еще знающие такую экзотическую кухню, как русская, пользовались в ту пору большим спросом, и Мироненко устроился в престижный ресторан с хорошей зарплатой. Это был большой успех, а вслед за ним пришло счастье: познакомился с очаровательной девушкой родом из Австрии. Она служила бонной в семье какого-то лорда. Скоро они поженились.
«Мы были смешной парой, – говорил Мироненко, поглядывая на жену, стоявшую за стойкой, – в любви объяснялись на смеси немецкого, французского, английского, испанского языков. А иногда, для убедительности, я вставлял в свою речь украинские и русские слова. И вот уж более 30 лет живем вместе, две дочери у нас».
В Лондоне Мироненко «залетел» очень высоко – на кухню Его Величества короля Великобритании, где прижился и прослужил несколько лет. Из Лондона иногда ездил во Францию и однажды в Париже встретил сослуживцев по Экспедиционному корпусу.
«Париж мне казался более русским, чем Лондон, и к России, и к Австрии ближе, – рассказывал Мироненко. – И мы с женой решили попытать счастья. Была, видно, полоса везенья: мне быстро и довольно дешево удалось купить эту таверну. Отремонтировал ее, а потом и квартиру к ней пристроил. Дочери выросли. Остались мы с женой вдвоем. И мне, наскитавшемуся по свету, ехать никуда не хочется, тянет только на Украину, да и брат приглашает. Но – все дела, все некогда. Дом не на кого оставить. Закроешь таверну на неделю, клиентуру потеряешь».
Кроме того, побаивался Мироненко к брату ехать: как бы не навредить ему. Брат на виду, а он – белоэмигрант.
Как-то я зашел к нему позавтракать. Поздоровавшись, он сказал, что хотел бы поговорить и кое-что показать, и пригласил за столик в дальнем углу зала, а сам куда-то ушел и тут же вернулся с альбомом в руках. Показал фотографии жены, дочерей, внуков. «А теперь посмотрите, каким был в молодости солдат Мироненко». В альбоме было с десяток хорошо сохранившихся фотографий, сделанных в 1916–1918 годах. На одной из них группа солдат на отдыхе, на других – прощание с сослуживцами, павшими на чужой земле, солдаты в окопах.
«А этого солдата не узнали?» – указал он на человека, стоящего рядом с ним. Было что-то знакомое в лице парня, словно где-то когда-то видел его. «Это Родион Яковлевич Малиновский, – с улыбкой и очень тепло сказал Мироненко, – друг мой закадычный, ныне маршал Советского Союза. Мы с ним оба после ранений в корпус пришли, в одном взводе служили. Храбрый солдат, отличный пулеметчик. Французы его Военным крестом и медалью, помнится, наградили. Потом он был тяжело ранен. После февраля 17-го мы выбрали его председателем ротного комитета. Бунтовал, как и я. От ссылки в Африку его спасла открывшаяся рана, а в 19-м, как я потом узнал, он уехал в Россию, вступил в Красную армию, до маршала дослужился».
СЛУЖИЛИ МЫ С ЕФРЕЙТОРОМ...
Прав был солдат Мироненко: его друг, ефрейтор Малиновский, не попал в Африку только потому, что в то время залечивал в госпитале открывшуюся на руке рану. Но по возвращении в часть он был арестован и отправлен на работу в каменоломни Бельфора. Работать с незажившей рукой было крайне трудно, и в январе 1918 года Малиновский добровольно пошел служить в сформированный генералом Лохвицким Русский легион, сражавшийся против немцев в составе Марокканской дивизии. После победы над Германией Русский легион был выведен в деревню Плёр-сюр-Марн, где был расформирован. Оттуда русских солдат французское командование пыталось отправить на родину в распоряжение генерала Деникина. Но Малиновскому удалось попасть в команду, которая в конце лета 1919 года была отправлена морем из Марселя во Владивосток. Она прибыла туда в середине октября. Там белые власти пытались сразу же включить их в состав армии Колчака, но группа одесситов, в которой был и Малиновский, решила пробиваться к красным. С большими трудностями они добрались по железной дороге до Омска, где проходил фронт между белыми и красными.
В конце ноября Малиновский перешел по льду Иртыш и был задержан разведывательным дозором одной из частей Красной армии. Его документы – солдатская книжка на французском языке, русские и французские боевые награды дали красноармейцам основание считать, что перед ними переодетый белый офицер. Его хотели расстрелять на месте, но нашелся среди них благоразумный человек, который решил отвести пленного в штаб. Там местный врач, знавший французский язык, побеседовав с Малиновским, изучив его солдатскую книжку и награды, понял, что перед ним солдат Русского экспедиционного корпуса. Вскоре Малиновского назначили инструктором пулеметного дела части.
Хоть и утро было, а выпили мы с другом маршала за упокой души его родителей, за здоровье брата, что на Украине немцев бил, и пожелали многая лета Родиону Яковлевичу Малиновскому.
«Чтобы разогнать тоску по родине, – сказал я, – поезжайте на Украину, пока брат жив. И не бойтесь, вреда ему своим визитом не причините. Времена нынче другие».
В апреле 1959 года, перед отъездом в Москву, я заехал к Мироненко попрощаться. Привез ему фотоальбомы Москвы и Киева, бутылку родной горилки, коробку «Мишек» жене и пакет жареных семечек, оставленный украинской делегацией.
Прощаясь, он сказал, что твердо решил осенью поехать в Полтаву, а оттуда уж рукой подать до колхоза, где брат живет. Вскрыл пакет с семечками, понюхал: «Не то что вкус – запах семечек позабыл, – сказал он. – Надо ехать!»
