Дело № 1184

Лишь чудо и честный следователь спасли маршала Рокоссовского (крайний справа) от расстрела, но другим командирам и бойцам повезло меньше. Фото 1945 года

Рокоссовского от расстрела спас следователь. Маршал разыскал его в конце войны и своей властью наградил орденом Красного Знамени. Такой факт вопреки навязанному мнению о патологической «кровожадности» НКВД-МГБ не единичен. Были случаи, когда сотрудники этого наркомата восстанавливали честное имя оклеветанных офицеров и генералов.

В энциклопедическом справочнике «Великая Отечественная война» есть статья, посвященная В.Я. Качалову: родился в 1890 году, воевал в Гражданскую, окончил курсы «Выстрел» и Военную академию им. М.В. Фрунзе, командовал войсками Северо-Кавказского и Архангельского военных округов, а в начале войны – 28-й армией. Но статьи в энциклопедии могло и не быть, а имя генерала – затеряться в черных списках и остаться в безвестности...

ДЕЛО ОБ «АГЕНТЕ»

Дело № 1184 «по розыску агента иностранной разведки Качалова В.Я.» принял к производству в начале 1952 года следователь МГБ подполковник Сыромятников. Борис Александрович и рассказал мне эту историю.

Как значилось в деле, Качалов Владимир Яковлевич, генерал-лейтенант, командующий 28-й армией Резервного фронта, имевшей задачу нанести контрудар немцам из района Рославля в направлении на Смоленск, в августе 1941 года добровольно перешел на сторону немецко-фашистских войск, в связи с чем Военной коллегией Верховного суда в сентябре того же года был заочно осужден к высшей мере наказания. Обошедшим все фронты приказом Сталина Качалов был объявлен изменником за месяц до судебного решения.

По полученным еще в 1946 году свидетельским показаниям, до конца войны плененный генерал содержался в специальных лагерях на территории Германии. После, если верить одному из свидетелей, репатрианту из Франции, укрылся в Марокко, в городе Касабланке, там связался с американскими спецслужбами.

Сыромятникова насторожило уже то, что с 1946 по 1951 год по делу не было получено никаких дополнительных данных, да и попыток к тому не предпринималось. Большая часть сведений в деле носила неконкретный характер. Со снимка, сделанного, видимо, перед войной, глядел человек с открытым, волевым лицом. На тужурке два ордена Красного Знамени, депутатский значок. Участвовал в штурме Перекопа, боях с басмачами, проявил организаторский талант и мужество, трижды ранен. Все это плохо вязалось с образом труса и предателя.

Почему так скудны сведения о пребывании Качалова в Германии? Все давшие показания ссылались на слухи, не знали названий «специальных лагерей», никто из них с пленным генералом там не встречался, не мог сказать что-либо определенное о его поведении и связях с немецкими властями. Вполне возможно, думал следователь, Качалов оказался жертвой провокационных слухов – на этом специализировалась часть немецкой агентуры. Известно, чем занимались зачисленные в изменники Власов, Трухин и, напротив, как вел себя пленный генерал Карбышев. Если Качалов добровольно перешел к немцам, он должен был играть там не последнюю роль. Но в окружении Власова и подобных он не числился. Почему вокруг него такой провал?

ИНИЦИАТИВА МЕХЛИСА

Инициатором доклада Сталину о неподтвержденной измене Качалова был начальник Главпура Лев Мехлис. Раз всплыла эта одиозная фигура, возможен навет, поэтому прежде всего следователь решил проверить, действительно ли командарм был у немцев. В следственном деле на этот счет имелись свидетельские показания лишь одного человека – порученца командующего И.Б. Погребивского. Он утверждал, что вечером 4 августа при беспорядочном отходе наших подразделений генерал Качалов «у меня на глазах молча сел в командирский танк Т-34 и поехал в сторону занимаемой немцами деревни Ермолино». Но поехать на танке в сторону деревни, за которую шел бой, – вовсе не значит сдаться в плен.

Незадолго до этого, утверждал Погребивский, Качалову были переданы две подобранные немецкие листовки. Их тогда сбрасывалось с самолетов во множестве. Генерал прочитал листовки и спросил: «Ну, кому надо?» Все промолчали. «Возьму себе, пригодится», – сказал он и спрятал листки в карман гимнастерки. И этот факт допускал различные толкования: пригодится в работе с бойцами, наконец, в качестве клозетной бумаги... И оперативные работники подбирали такие листовки, и заместители командира по политчасти. Так что данные основного свидетеля оказались скудными и косвенными, к тому же серьезно расходились с его же докладом члену военного совета армии Василию Тимофеевичу Колесникову.

Погребивский не имел достаточного военного кругозора, чтобы оценить действия командующего. Другие свидетели утверждали, что бой в это время шел за деревню Старинка, а не Ермолино. Погребивский, выходя из окружения, мог клюнуть на слухи. Сыромятников выяснил, что в зоне расположения боевой группы Качалова в то время активно действовал германский разведорган «Виддер». Он базировался в Пружанах, потом в Рославле, имел в своем распоряжении значительное количество гербовых печатей советских полков и дивизий. Забрасываемые агенты под видом вестовых и связных с опечатанными «срочными секретными пакетами» собирали данные и распускали слухи о «падении Ленинграда», переходе на сторону немцев некоторых командующих.

Сомнения в предательстве Качалова усилились, когда Сыромятников нанес на топографическую карту имевшиеся в деле сведения о положении сторон и боевой обстановке на 4 августа 1941 года. Получалось, что деревня Старинка, удерживаемая немцами, отрезала генерала Качалова и его штаб от подчиненных частей, сохранивших боеспособность. Вполне вероятно, командарм, рассчитывая на хорошие данные Т-34, намеревался прорваться в их расположение и, координируя их действия, выправить положение.

ИНФОРМАЦИЯ НЕ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ

Руководящие работники абвера Штольц, Пиккенброк и Бентивеньи, находившиеся в начале 50-х годов в распоряжении органов безопасности СССР, на допросе рассказали Сыромятникову: о каком-либо сотрудничестве советского генерала Качалова с немецкими разведорганами, политическими и военными властями им ничего не известно. Нужно теперь было проверить, не погиб ли командующий в том бою. Сделать это оказалось непросто: Военная коллегия Верховного суда, принимая решение, руководствовалась не столько показаниями свидетелей, сколько формулировкой приказа Сталина. Членов военного совета армии, не допускавших мысли о переходе Качалова к немцам, Мехлис назвал «политическими слепцами».

В 1947 году Военная коллегия уже рассматривала дело пропавшего генерала и решение оставила в силе. С 1947 по 1951 год в прокуратуру СССР шесть раз поступали мотивированные просьбы о пересмотре дела, но всякий раз отклонялись. Один из руководителей прокуратуры – В.Н. Щекин – однажды пооткровенничал: «Мы тоже полагаем, что Качалов погиб, но пока жив Иосиф Виссарионович, этот вопрос пересматриваться не будет». Проверить открыто версию гибели генерала было невозможно: запрос, входивший в противоречие с приказом Верховного, никто бы не подписал, да и следователя могли ждать неприятности. Тем более что было распоряжение «устанавливать Качалова за рубежом». Поэтому, не раскрывая «крамольного» предположения, управлению МГБ по Смоленской области поручили найти среди старожилов деревни Старинка Стодолищенского района очевидцев боя 4 августа 1941 года и тщательно опросить, что им известно об обстоятельствах сдачи в плен немцам генерала Качалова.

Несколько человек в наркомате отказались подписаться под поручением, сделал это начальник отдела полковник Владимир Иванович Пуминов. Правильность взятого направления подтвердилась раньше, чем можно было ожидать. Для старожилов Старинки – очевидцев трагических событий – вопроса, какова судьба Качалова, не существовало, они твердо знали, что генерал похоронен в большой братской могиле у села Крайники «в третьем верхнем ряду крайний справа». Таков страшный язык братских могил…

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ НЕБЫТИЯ

Для вскрытия захоронения и проведения экспертизы вместе со следователем в деревню выехала комиссия – военком подполковник Сухомлинов, заместитель председателя райисполкома Мартынов, заместитель начальника райотдела МГБ Овсянников и медработник. Труп генерала Качалова можно было уверенно опознать: рост 188 см; левое предплечье дважды повреждено – в 1920 году пулей при штурме Перекопа и саблей английского наемника при освобождении Бухары; в левой руке выше локтя отсутствует плечевая косточка, а в правой ноге выше ступни недостает куска кости; в полости рта имеются вставные коренные зубы желтого металла.

В октябре 1952 года могильный холм был вскрыт. Останки генерала находились там, где и указывали местные жители. Под истлевшим танковым комбинезоном – остатки генеральских бриджей с лампасами. Измерения и медицинское освидетельствование позволили установить полную идентичность индивидуальных признаков Качалова и останков человека, на которого жители указали как на захороненного генерала. Разыскали и скрывшегося из села помощника старосты – при захоронении он присвоил кожанку и хромовые сапоги генерала. Допрошенный еще раз Погребивский от своих показаний отказался.

Поискали данные о Качалове и в захваченных документах немецких частей, разгромленных в Ельнинской операции. И опять успех. В обзоре действий в августе 1941 года 9-го армейского корпуса говорилось о боях севернее Рославля: «...Пал командующий 28-й армией Качалов со своим штабом. Вместе с танковой группой он пытался прорваться через деревню Старинка, но был задержан». Обнаружили и публикацию в Munchische Beobachter от августа 1941 года об обстоятельствах гибели командующего – корреспондент этой газеты присутствовал при захоронении.

Гибель генерала теперь никакого сомнения не вызывала. Розыскное дело на него прекращается, полученные материалы направляются в судебные органы. Предстояло восстановить не только честь командующего, но и в правах его незаконно репрессированную семью. Однако министр обороны маршал Николай Александрович Булганин не решился докладывать Сталину, что тот был введен в заблуждение Мехлисом, оклеветавшим Качалова. Это привело к другой трагедии. Жена погибшего генерала Елена Николаевна Ханчин-Качалова хоть и была возвращена из ссылки, но в правах не восстановлена – для этого требовалась отмена приказа, объявившего Качалова изменником.

Несколько раз женщина безрезультатно обращалась в инстанции, а потом направила анонимное письмо, полагая, что на него быстрее последует положительная реакция. Получилось же прямо противоположное. Как автор документа, «очерняющего» порядки в стране, она по представлению УМГБ по Москве и Московской области была осуждена и этапирована в лагерь.

Справедливость восторжествовала лишь в декабре 1953 года. В документе, подписанном заместителем генерального прокурора Болдыревым, говорилось: «В связи с вновь открывшимися обстоятельствами... дело... пересмотрено и приговор от 29.09.41 отменен». Последовало аналогичное определение Военной коллегии. 27 января 1954 года Е.Н. Ханчин-Качалова была освобождена из заключения.

Конечно, все могло быть иначе. Бывший командующий 16-й и 19-й армий генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин, с октября 1941 по май 1945 года находившийся в плену у немцев, сразу после войны рассказывал: немецкая разведка использовала необоснованное осуждение Качалова и репрессирование его семьи для склонения оказавшихся в плену советских генералов к сотрудничеству и вступлению во власовскую армию. Еще осенью 1941 года имелась полная возможность реабилитировать Качалова, если бы Сталину были доложены захваченные в Ельнинской операции немецкие штабные документы. Тогда Мехлис, вероятно, потерял бы доверие Верховного главнокомандующего и не смог бы сотворить множество своих черных дел. Например, Керченская операция 1942 года, проваленная его вмешательством, имела бы, несомненно, другие результаты. Но история не знает сослагательного наклонения.