Владимир Добрин
Создатель советского мультяшного «Винни-Пуха» тоже готовился в разведчики. Кадр из мультфильма «Винни-Пух и день забот». 1972
После болезненного удаления гланд, неодноактного прохождения медкомиссии и сбора необходимых документов я был признан кандидатом на поступление в ВИИЯ. Оставалось лишь добраться до Москвы и преодолеть на вступительных экзаменах какой-то сумасшедший, никому не известный конкурс.
СОЗДАТЕЛЬ СОВЕТСКОГО «ВИННИ-ПУХА»
Как удалось выяснить, институт этот был очень непростым. В нем изучали десятки языков и среди его слушателей было немало способных, одаренных личностей. В их числе оказались и настоящие знаменитости: писатель Аркадий Стругацкий, актер Владимир Этуш, композитор Андрей Эшпай, поэтесса Юлия Друнина, журналист и писатель Всеволод Овчинников, Федор Хитрук – создатель мультиков «Винни-Пух», «Фильм, фильм, фильм» и других, Олег Трояновский – постоянный представитель СССР при ООН.
Училась там Валя Борц – одна из героинь «Молодой гвардии» Фадеева. Поступал в ВИИЯ и писатель Георгий Садовников, по чьему произведению снят культовый телесериал «Большая перемена». Но его не взяли по здоровью, о чем он с досадой рассказывал мне на закате своей долгой и плодотворной жизни. В этом институте учился и Виктор Суходрев – личный переводчик Хрущева, Брежнева и Горбачева, работавший с Косыгиным и Громыко. Рассказывали, что Владимир Высоцкий, по-соседски друживший с Суходревом, тоже хотел, чтобы его сыновья стали слушателями ВИИЯ.
Собирался поступать в ВИИЯ и Николай Губенко, знаменитый актер, режиссер, а впоследствии и министр культуры СССР. Но к тому моменту, в 1956 году, институт неожиданно расформировали. Почему? Об этом ходили разные слухи, но именно тогда был осужден «культ Сталина» и в руководстве страны произошел раскол. Говорили, что Хрущев опасался в том числе и тех, кто был хоть как-то связан с ВИИЯ.
Спустя несколько лет ситуация успокоилась, и уникальный институт был полностью восстановлен. К моменту моего поступления в ВИИЯ там учились родственники крупных военачальников прошлого и настоящего, видных ученых, политиков, деятелей искусств, бойцов невидимого фронта, а также известных чиновников – от партийных до спортивных.
А уж на детей «простых» генералов и дипломатов в ВИИЯ смотрели как на самых обычных курсантов. Был виияковцем и сын Маресьева – героя хрестоматийной «Повести о настоящем человеке». Попадались там и совсем уж неожиданные фигуры вроде молодого, но успевшего прославиться киноактера.
«ПОДЪЕЗЖАЙ К КРЕМЛЮ»
В военкомате майор вручил мне необходимые документы и сказал:
– Требование на проезд до Москвы я передал Олегу Радову – это второй кандидат на поступление. Билеты на поезд сейчас не достанешь – сезон отпусков. Даже в военной кассе не купишь. Но отец Радова обещал помочь. Вот тебе их домашний телефон. Лучше будет, если вы с ним отсюда и до самого института поедете вместе. Так надежнее.
«Кто же он такой, отец Радова?» – думал я, набирая указанный номер. Ответил важный начальственный бас. Услышав, что просят Олега, говоривший крикнул властным голосом:
– Сын! Тебя к телефону!
У Олега голос и речь были нормальными, как у обычного 17-летнего паренька. Он сообщил, что билеты уже приобретены, и добавил:
– Подъезжай завтра к кремлю, к главному входу.
– Куда? – переспросил я на всякий случай.
– К кремлю, – спокойно повторил Олег. – Билеты привезут отцу на работу…
Имелся в виду наш городской кремль, где размещалось самое высокое начальство, республиканское и муниципальное. «Этого и следовало ожидать, – подумал я, кладя телефонную трубку. – Интересно, кто же у него отец?» Фамилия Радов ни мне, ни моим родителям ничего не говорила. Оставалось подождать до завтра.
Мы встретились в полдень у главной башни кремля. К моему изумлению, Олега подвезли на новенькой черной «Волге» с номенклатурным номером и водителем в служебной униформе. Это впечатляло.
Молодой Радов оказался приятным, разумным пареньком, державшимся естественно и без малейшего зазнайства. Обращал на себя внимание его прекрасный, сшитый по последней моде костюм.
– Извини за опоздание, – сказал Олег, пожимая мне руку. – У нас там (он назвал элитный жилой комплекс) все перекопали. Долго объезжали.
После всего увиденного и услышанного взглянуть на его отца стало еще интереснее. Мы прошли в ворота и зашагали мимо красивых, свежеоштукатуренных зданий в стиле ретро. Путь наш лежал к административному комплексу. Несомненно, предстояло посетить один из высоких номенклатурных кабинетов, поэтому я проверил, не испачкал ли по дороге ботинки.
Вскоре мы поравнялись с длинным трехэтажным зданием дореволюционной постройки, где размещалось командование местного гарнизона. Олег сказал: «Нам сюда».
«Ах, его папа военачальник, – сообразил я. – Вполне логично».
За тяжелой деревянной дверью открылся вестибюль с колоннами. Справа стоял изящный лейтенант в фуражке, с пистолетом на поясе. За его спиной застыли два рослых солдата. На ремне у каждого висел штык-нож.
Увидев Олега, лейтенант воскликнул:
– Какие люди!
Они обменялись рукопожатием.
– Отец наверху, – сообщил лейтенант и вопросительно посмотрел на меня.
– Он со мной, – пояснил Олег.
ГЕНЕРАЛ-ПРАПОРЩИК
По широкой лестнице мы поднялись на второй этаж и свернули в длинный коридор, пол которого был устлан блеклым малиновым ковром. Навстречу нам попадались офицеры, от капитанов до полковников, и все они приветливо, по-свойски здоровались с Олегом.
«А папа его – большой начальник», – размышлял я, видя, как приветствуют моего спутника старшие офицеры.
Мы подошли к красивой резной двери со сверкающей латунной табличкой. На ней художественным шрифтом было выгравировано: «Начальник гарнизона».
«Ну, теперь все понятно», – подумал я, зная понаслышке, что городским гарнизоном командует генерал. Я слегка напрягся, Олег же спокойно, без стука открыл дверь и шагнул в помещение. Я осторожно последовал за ним.
Это была просторная, хорошо обставленная приемная с большим окном и новеньким красным ковром на полу. В углу, за столом, сидела женщина лет тридцати. Она весело улыбнулась нам и прощебетала:
– Здравствуй, Олежек! Папа сейчас занят, но я скажу, что ты пришел.
И, сняв телефонную трубку, она доложила: – Иван Терентьевич! Тут Олег в приемной…
Вскоре дверь кабинета открылась, и из нее вышел высокий, солидный мужчина в добротной военной форме без кителя и головного убора. На его зеленых, без просвета, погонах было по две звезды. «Генерал-лейтенант», – сообразил я.
Военачальник по-простому кивнул нам и протянул два железнодорожных билета.
– Вот, держите, не потеряйте, – произнес он и, повернувшись к Олегу, добавил: – Матери скажи, что сегодня задержусь.
Забирая свой билет, я увидел, что пальцы отца Олега испачканы мелом. «На доске схемы чертит», – подумал я и с чувством поблагодарил: – Спасибо, товарищ генерал!
И тут произошло неожиданное: Олег, его отец и сидевшая за столом секретарша вдруг залились веселым смехом. Я изумленно смотрел на них, пытаясь понять, в чем дело, а те, в свою очередь, поглядывали на меня и продолжали смеяться.
– Я не генерал, – пояснил отец Олега. – Я прапорщик. Рубашка, правда, генеральская. Ну ладно, ребятки, мне некогда.
Он кивнул нам и исчез за дверью кабинета.
– У прапорщиков звездочки меньше размером и цвет другой, – сообщил Олег. – Ну, и лампасов нет, конечно.
Это звание в Советской армии ввели незадолго до описываемых событий, и я еще не успел приглядеться к новым погонам. Про лампасы я, конечно, знал, но не был уверен, что они всегда обязательны для генералов, а сейчас вообще не обратил внимания на их отсутствие.
Вдобавок сбила с толку вся ситуация: отправка сына в престижный столичный вуз, городской кремль, где работает начальство, элитный жилой комплекс, генеральский кабинет, секретарша и, наконец, чрезвычайно представительная наружность прапорщика.
– Мой отец – главный портной гарнизона, – весело говорил Олег, выходя со мной из приемной. – Пользуется большим успехом. Обшивает не только здешнее начальство, но и командование округа. Все его ценят, но, – он развел руками, – повысить в звании не могут. Не имеют права.
Все встало на свои места. Папа Олега был настоящий, уважающий себя мэтр и выглядел респектабельнее многих министров. Тогда я впервые понял, какими возможностями может обладать человек, находящийся на невысокой должности, но уважаемый большим начальством. Как тут не вспомнить графа Кутайсова, начинавшего карьеру брадобреем Павла Первого? А тут кутюрье, модельер, художник! Лучшим из них поклоняется мир!
ТАИНСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ
Вскоре мы прибыли в ВИИЯ. На входе ни вывески, ни таблички. Стандартный КПП, как в обычной воинской части. Солдатик проводил нас в канцелярию, где мы сдали предписания и продовольственные аттестаты. Следом за нами туда вошел полковник ВВС. Поздоровавшись, он обратился к начальнику канцелярии:
– Вы получили документы на абитуриентку Божоль?
– Вы ее папа? – спросил начальник.
– Я адъютант ее папы, – ответил полковник.
Поселили нас в одном из дореволюционных кирпичных корпусов. Абитуриентов там собралось несколько сотен, и это были только приезжие – москвичи жили дома. Теми и другими командовали сержанты, ефрейторы и солдаты, только-только поступившие в ВИИЯ из армии. Был даже один главстаршина – веселый и разбитной морячок, похожий на киношного анархиста.
Армейцы, стараясь не материться, что давалось им с большим трудом, вывели абитуриентов во двор, превратили болтливую толпу в неровные колонны и повели в столовую.
Там нас ждали водянистые щи без мяса, перловая каша – шрапнель, безвкусный чай, вчерашний хлеб и кругляшки сливочного масла.
По возвращению из столовой я обнаружил на своей койке здоровенного амбала. Он был года на три старше меня, поступал в институт после армии и был уверен, что дедовщину пока еще никто не отменял. А койка моя считалась козырной, поскольку стояла у окна.
На мой вопросительный взгляд верзила спокойно и уверенно произнес:
– Я здесь буду спать.
– Я тебе не советую, – еще спокойнее сказал ему Олег.
Это было произнесено так невозмутимо, что амбал опешил, после чего, не говоря ни слова, забрал свои вещи и исчез. Больше я его не видел. Нигде.
По вечерам абитуриенты собирались в институтском скверике, отделенном от города высокой металлической оградой. Ее внешнюю сторону плотно облепляла абитуриентская родня – в основном мамы и бабушки. Лица их были взволнованны. Меж прутьев решетки они просовывали своим чадам термосы и свертки с едой.
Остальные абитуриенты, сидя на скамейках, обсуждали проходной балл.
– Прапорщик сказал, что будет 23, – уверял один.
– А буфетчица, которая пирожки приносила, говорила, что 22, – усмехался другой.
Самые опытные надеялись на связи. Главный сантехник ВИИЯ, куривший вместе со всеми на скамейке, заявил:
– Если мой сын в этом году опять не поступит, я весь институт в дерьме утоплю!
Время от времени подходили курсанты и с серьезным видом опрашивали абитуриентов, на кого те хотели бы учиться – на нелегалов, на разведчиков под «крышей» или на диверсантов.
– Первые получают больше всех, – сообщали они. – Но их могут запросто упечь в тюрягу. Под «крышей» работать спокойнее. Особенно с дипломатической неприкосновенностью. Но это не так азартно. А самая романтика – у диверсантов.
Курсанты советовали абитуриентам побыстрее определиться с выбором и написать заявление, чтобы застолбить место в нужной группе. Иногда они объявляли набор прямо тут, в скверике, записывая фамилии желающих. Многие поступающие знали, что это розыгрыш, но немало было и тех, кто клевал на эту удочку, забавляя присутствующих.
Олег не захотел учиться в ВИИЯ. Военный институт показался ему слишком военным. Сидеть первые три года на казарменном положении, ходить строем в столовую, бегать по утрам кросс и гулять по городу лишь раз в неделю – все это ему не понравилось. Поэтому он даже не стал сдавать экзамены, вернулся домой и поступил в обычный гражданский иняз.
Спустя пару лет я приехал на каникулы в родной город и случайно встретил Олега. Он был вполне доволен жизнью и ни о чем не жалел. Каждому свое.
