Юрий Потапов
Ресторан всегда был местом притяжения, особенно в Забайкалье. Фото с сайта www.neochita.ru
Курсантская стажировка в Забайкальском военном округе запоминается, что называется, на всю оставшуюся жизнь. О некоторых ее особенностях мне уже приходилось рассказывать ранее (см. «НВО» от 06.04.18). На этот раз речь пойдет о том, что произошло со мной и моими товарищами, оказавшимися в одной из дислоцированных в пригороде Читы воинских частей, во время «выхода в город».
«ОСТАНОВИТЕ МУЗЫКУ…»
Пивные бары, которые в немалом количестве были открыты для посетителей в городах западной части страны, в Забайкалье отсутствовали по причине суровости климата и самих местных жителей. Здесь народный напиток разливали в ларьках, и, чтобы наполнить им трехлитровую банку, приходилось выстоять длиннющую очередь. Ни тары, ни желания тратить драгоценное время на покупку невесть какого качества пенного напитка у курсантов не было. Душа, как и у литературного героя Шукшина, требовала праздника. Когда же служивым на пути встретился ресторан с журчащим, как сибирская река на перекатах, названием, они, не сговариваясь, направили туда свои стопы.
Немногочисленные кафе и рестораны Читы всегда притягивали «вояк», как их называли местные. При следовании в отпуск или во время командировки в штаб офицеры считали своим долгом посетить эти увеселительные заведения, чтобы было о чем вспомнить в захолустном Хараноре или Борзе.
Вывеска «Мест нет» не остановила молодых людей, а старший из них и вовсе пошел на хитрость, сказав, что столик для них – гостей из солнечной республики – был забронирован по звонку из... самого обкома партии!
Когда все уладилось и официант с загадочной улыбкой на лице задал свой сакраментальный вопрос, в стане отдыхающих возникли серьезные разногласия. Лейб-медик, как мы почему-то стали именовать между собой будущего эскулапа – старшекурсника военно-медицинского факультета из Томска, настаивал на портвейне. Наш делегат – старшина курсантской роты, член партии, воин-спортсмен и кандидат на золотую медаль сержант Веня Флюс был тверд и непреклонен в своем решении: «Пол-литра водки, для начала…»
О том, какой напиток с точки зрения медицины полезней, военные спорить не стали, а в качестве достижения взаимопонимания заказали оба. Вскоре заиграла музыка. Репертуар местных исполнителей поражал своей безграничностью – от звучавших по всей стране итальянцев до «Птицы цвета ультрамарин» в исполнении набиравшей обороты «Машины времени».
Ошалевшие от счастья и свободы курсанты ринулись приглашать дам. С отмечавшими по соседству завершение сессии студентками пединститута они быстро нашли общий язык, шутили и громко смеялись. С каждым танцем объятия становились крепче и теплее. Зеленый змий брал верх в борьбе за чистоту помыслов и равновесие. Незаметно компания распалась, и каждый ушел в свободное плавание...
Восстановить цепь событий удалось на следующий день в полковом лазарете, куда мы, недосчитавшись в своих рядах кое-кого из боевых друзей, прибыли как большевики на конспиративную квартиру. Слегка помятый медик травил байку, как обещал какой-то даме бальзаковского возраста изготовить эликсир молодости. Москвич Шура Земляков, которого все однокурсники из-за фамилии, созвучной довольно расхожему обращению в армии, звали Зёма, поведал, как под звездным небом пробирался в часть через забор с колючей проволокой, а что исчез из ресторана по-английски, не попрощавшись, так это виноваты годы, проведенные в зарубежной командировке. Коммунист Флюс на заседании ячейки отсутствовал. Посыльный боец доложил, что стажера в расположении роты нет и на связь он не выходил.
Только мы погоревали, как осторожно в едва приоткрывшуюся дверь просунулась бледная и отмеченная рассеченной бровью физиономия прогульщика. Убедившись, что здесь нет засады, сержант ввалился в комнату и без разбору грохнулся на табурет. Мы кинулись с расспросами: «Где был, с кем так яростно сражался?» Младший командир виновато отводил взгляд и осторожно потрагивал запекшуюся рану.
– Душевая работает? – нервно спросил он.
Не сговариваясь, мы переглянулись, по комнате распространялся весьма специфический запах. Кто-то даже возмутился: нечего, мол, в помещении воздух портить. Веня тут вконец замешкался, что ему никогда не было свойственно.
– Сейчас расскажу, только душ приму. Шампунь у кого есть? А лучше – дегтярное или хозяйственное мыло?
Мы терялись в догадках.
Через пятнадцать минут наш однокурсник словно заново родился – благоухал смесью яблочного шампуня и дегтярного мыла.
– Короче, мужики, это полная засада, угодил я на «губу», а оттуда, заметая следы, пришлось бежать...
Далее последовал рассказ, достойный хитросплетений заокеанского вестерна.
ПОБЕГ ИЗ СОРТИРА
Выйдя на свежий воздух, Вениамин в ответ на грубость кого-то из завсегдатаев учреждения не удержался и применил в отношении обидчика приемы восточных единоборств. Дежуривший неподалеку наряд милиции ситуацию нейтрализовал и увез в «бобике» зачинщика драки – местные указали на хорошенько подвыпившего атлетически сложенного чужака, говорившего с чуть заметным мягким акцентом.
В отделении немного протрезвевший «дебошир» при составлении протокола назвал себя вымышленными именем и фамилией, сказав, что он курсант военного училища. Административные дела в милиции на военных не составляют, а передают их для разбирательства в комендатуру. Вскоре оттуда прибыл патруль, доставивший нарушителя на гарнизонную гауптвахту.
«Вот это попал!» – размышлял сержант, ворочаясь ночью на жестком топчане. Теперь «корячилась телега» в училище. В лучшем случае его, как не оправдавшего доверие, не только снимут с должности и разжалуют в звании, но и хорошенько взгреют по партийной линии. «А в худшем...» – гнал недобрые мысли арестант. Об этом на больную голову даже думать не хотелось.
В минуты печали и безнадеги почему-то вспомнились декабристы, сосланные в Сибирь полтора века назад и о которых так увлекательно рассказывала экскурсовод в местном краеведческом музее. «Возможно, они сиживали именно в этих казематах. Отсюда точно не сбежишь», – с грустью подумал узник. Однако, чем черт не шутит...
На рассвете, когда первые лучи солнца пробились в зарешеченное оконце сквозь высоченный деревянный забор, у сержанта созрел план побега. Он уже дважды под надзором выводного – поджарого солдатика восточной наружности – выходил по нужде.
Деревянный сортир размещался в глубине двора и на военных картах, очевидно, значился как отдельно стоящее строение. Его внутреннее убранство составляли изобильно обсыпанное хлоркой «очко» и пригвожденный к стене клок газеты. Очевидно, как ни боролся комендант, арестантскую привычку оставлять автографы на стенах ему вытравить не удалось. Не в пример благоухающему парижскому туалету здесь, «во глубине сибирских руд», тоже были надписи на русском языке. Большинство изречений были весьма приземленными: «ДМБ» и далее – год и место призыва: Самарканд, Карши, Ош, Джезказган, Винница, Магадан, Нахичевань... По ним недоучившийся солдат мог смело изучать политическую географию СССР.
Апогеем посещения сортира стала картина не для слабонервных: внизу на двухметровом расстоянии от «пьедестала» покоилась кишащая белыми червями жижа. Внимательно присмотревшись, Флюс понял, что забитый досками люк для откачки зловонной массы ассенизаторами выходит на... свободу, то есть за территорию гауптвахты, за тот самый высоченный забор, туда, откуда доносились звуки машин и приглушенные голоса проходивших мимо людей.
«А что, если нырнуть в очко, удерживаясь руками за его окружность, ногой выбить люк и выбраться наружу. А если сорвешься – попадешь на растерзание червей, – мысли продолжали лихорадочно вертеться у него в голове. – Бесславный конец...» На кону, как в лозунге революционеров, была свобода или смерть.
В конечном итоге, завещав разводящему изъятые японские часы «Ориент» (чтобы тот подольше не поднимал шум об исчезновении арестанта), будущий офицер решился-таки на дерзкий побег. Сухим, вернее чистым, из общественного заведения сержанту все же не удалось выйти.
В салоне троллейбуса, которым пришлось ехать обратно в часть, люди отходили от подозрительно пахнущего человека на расстояние и прикрывали нос, но с учетом того, что в городском транспорте свободно разъезжали босые бездомные, беспардонно «стреляющие» папироски, этот поступок старшины роты и коммуниста Флюса был сущим пустяком.
Можно себе представить, что творилось на гауптвахте, когда обнаружилась пропажа задержанного накануне буйного и нетрезвого курсанта. Чтобы запутать военное следствие, сержант при оформлении вновь назвал вымышленную фамилию, а в качестве места службы – родственное военное училище.
Патрули получили ориентировки о беглеце и приступили к его поискам. На совещание при коменданте гарнизона срочно прибыли руководители курсантов военных училищ, находившихся в это время в округе на стажировке. Были сообщены подробности задержания и особые приметы нарушителя – рассечена бровь, в общении дерзок, владеет приемами карате и обладает недюжинными атлетическими способностями. Всем нарядам и постам поступил приказ, как в полюбившемся тысячам советских юношей приключенческом фильме: «Найти и обезвредить!»
Через несколько дней, посетив все учебные полки, где стажировались его подопечные, в часть в Каштаке с проверкой прибыл наш руководитель – подполковник с кафедры партийно-политической работы. Собрав нас в ленинской комнате, он сообщил о ЧП, совершенном курсантом Петровым из высшего общевойскового училища, и строго-настрого распорядился при выходе в город соблюдать уставные взаимоотношения и правила воинской вежливости. Покидая кабинет, подполковник, как бы между прочим, спросил у сержанта Флюса:
– Откуда шрам над бровью?
– На танковождении сидел на броне, веткой ивы на скорости секануло, – по-простецки ответил Веня.
– Берегите себя! – был наказ офицера-орденоносца, прошедшего Афганистан, всем нам.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Рассказав перипетии своего задержания и столь необычного способа освобождения, старшина по-мужски попросил нас не болтать попусту об этом происшествии в училище. И для себя, очевидно, дал зарок – знать меру и не злоупотреблять спиртным, не размахивать с криком «кийя» руками и ногами, так как это может привести к весьма печальным последствиям. А лучше – следовать совету старшего товарища и беречь себя. Словно дав подписку о неразглашении, мы четверть века хранили тайну, не рассказывая об этом никому, даже своим законным супругам.
На одной из встреч с однокурсниками, состоявшейся уже в наши дни, когда, слегка захмелев, солидные мужчины, словно веселые курсанты, травили разные байки, мы услышали и эту, казалось бы, неправдоподобную историю. В скором времени о давнишнем инциденте, с каждым разом обрастая небывалыми подробностями, узнавали остальные однокурсники. Некоторые отказывались верить в непогрешимость золотого медалиста и принципиального коммуниста. Другие и вовсе советовали рассказчикам не отнимать лавры у бессмертного барона Мюнхгаузена, принимая историю за чистую брехню. И лишь немногие могут подтвердить, что это не сказка со счастливым концом, а мудрая, как сама жизнь, быль.
комментарии(0)