Владимир Цмокун
Выступления Ансамбля песни и пляски Балтийского флота всегда зажигательны. Фото с сайта www.navychorus.ru
В июне 1976 года мы, курсанты четвертого курса артиллерийско-ракетного факультета Калининградского высшего военно-морского училища находились на борту крейсера «Свердлов» – проходили практику. Корабль вышел из базы в Балтийске и направился с официальным визитом во Францию, в город Бордо. В связи с важностью и особой политической значимостью поход возглавлял командующий Балтийском флотом.
Конечно же, вместе с ним на борт поднялась целая куча разных московских чинов и Ансамбль песни и пляски дважды Краснознаменного Балтийского флота. Хоть артисты ансамбля и числились военнослужащими, на корабль они поднимались, как толпа туристов. Яркие модные чемоданы с наклейками, не менее яркие блузки и платья на плясуньях и разноцветные рубашки навыпуск с короткими шортами на мужской части ансамбля вызвали у экипажа корабля противоречивые чувства.
Но, с другой стороны, кого на что учили. Командир крейсера, двухметрового роста капитан 1 ранга Колондырец (между прочим, депутат какого-то последнего партийного съезда), понятное дело, был не в восторге от присутствия на борту этого, как он выразился, «прыща на теле образцовой крейсерской организации». Это выражение командира крейсера я услышал на ходовом мостике, где исполнял обязанности дублера вахтенного офицера. Кстати, это было, пожалуй, самым безобидным выражением командирских чувств по данному поводу. Некий московский чин из Главного штаба ВМФ убеждал командира, что все под контролем и надо просто немножко перетерпеть присутствие артистов на боевом корабле. Не помню уже, что ответил командир, он был не любитель подбирать выражения, но вот эту часть фразы я запомнил.
ПИКАНТНЫЙ МОМЕНТ
Естественно, неподдельный живой интерес к женской части ансамбля проявили молодые офицеры крейсера. Хорошо помню такой пикантный момент. Утро следующего после выхода в море дня. Мы драим швабрами деревянный настил палубы по левому борту в районе третьей башни главного калибра и вдруг слышим какой-то шум. Через несколько секунд становится виден и источник шума. По левому шкафуту в нашу сторону от носа корабля идут командир крейсера и главный боцман, невысокий, но крепко сбитый старший мичман, и на ходу машет кулаком перед лицом командира и что-то кричит, а тот с высоты своего роста отмахивается от кулака боцмана и как-то его вроде бы утешает. В общем, абсолютно странная для нас, курсантов, картина. Мы даже прекратили драить палубу и, развернувшись спиной к надстройке, приготовились пропустить командира с боцманом мимо себя.
Но в недоумении мы оставались недолго. Когда эта пара проходила мимо нас, мы смогли рассмотреть, что старый боцман махал не кулаком, а зажатым двумя пальцами презервативом. При этом он кричал, что такого позора он пережить практически не может. Все это излагалось, конечно, в гораздо более крепких выражениях. Командир терпеливо отводил от своего лица боцманскую руку с презервативом и примерно в таких же выражениях обещал боцману наказать всю женскую часть ансамбля и, что особенно страшно, начальника ансамбля.
Очевидно, после романтического свидания в одной из носовых кают левого борта, занятых плясуньями, девушки не стали утруждать себя выносом мусора в специальную бочку на корме, а просто выбросили все в открытый иллюминатор. Хотя, наверное, им кто-то должен был объяснить, (все-таки флотский ансамбль), что на ходу корабля любой легкий мусор, выброшенный в иллюминатор с носа корабля, да еще и с наветренного борта, воздушным потоком поднимается на верхнюю палубу и разлетается по всему кораблю. Мы, конечно, позлорадствовали над предстоящей процедурой «вставления фитиля» начальнику ансамбля, но в итоге, естественно, занялись своим делом – продолжили драить палубу перед завтраком. Тем более что никто из нас тоже не хотел получить «фитиль» от главного боцмана – если он обнаруживал, что приборка на каком-то участке палубы произведена некачественно, виновные повторяли процесс за счет своего сна во время «адмиральского часа» после обеда, причем выходило на повторную приборку все подразделение, без выяснения конкретного «виновника торжества».
БЕЗОБРАЗИЕ В ПРОЛИВЕ
На следующий день корабль подошел к проливу Большой Бельт. Впереди уже виднелись берега Дании. Однако порадовать глаз аккуратными лужайками и разноцветными домиками, раскинувшимися вдоль берегов пролива, удалось не всем. По правилам, установленным в советском ВМФ того времени (не знаю, как сейчас) перед входом в проливную зону на кораблях объявлялась боевая тревога, причем именно боевая, без приставки «учебная», личный состав разбегался по своим боевым постам, следовали доклады на главный командный пункт (ГКП) о наличии личного состава на местах. Цель в данном случае достигалась двойная – во-первых, при прохождении узкости или района с интенсивным движением судов экипаж был готов к немедленным действиям по борьбе за живучесть корабля в случае неожиданной посадки на мель, потери хода или столкновения. Во-вторых, таким образом затруднялась возможность потенциальным беглецам спрыгнуть за борт и уплыть за границу. Сотрудник особого отдела для пущей гарантии в это время с пистолетом в кобуре ходил вдоль бортов по верхней палубе.
И в этот раз все шло, как обычно. Мне и еще двум курсантам из моего взвода повезло – по боевому расписанию мы входили в состав зенитной батареи из шести автоматических пушек В-11 и, сидя в касках по тревоге на своих боевых постах, наслаждались ясной солнечной погодой и проплывавшими мимо чудесными видами не виданной ранее страны. Как выяснилось через несколько минут после объявления тревоги, этими видами наслаждались не мы одни. Как я уже говорил, день был солнечный, ветерок ласковый, волнение моря – 1–2 балла, не больше. Естественно, артисты ансамбля, в основном женская его часть, вытащили свои складные стульчики и шезлонги и расположились на верхней палубе по правому борту как раз перед 152-миллиметровой башней главного калибра, аккурат под зенитными пушками нашей батареи. Когда мы, заняв места по боевой тревоге, услышали за щитами ограждения батареи женские голоса, то, конечно же, выглянули и посмотрели вниз. Вид, который нам открылся, отвлек нас от созерцания чужих берегов.
На деревянном настиле палубы, прямо под нами, во всем великолепии своих тренированных тел расположились артистки ансамбля. Девушек было человек 15–20. В своих разноцветных купальниках, купленных явно не в отечественном «Военторге», они принимали солнечные ванны прямо на виду у вероятного противника – патрульного корабля датской береговой охраны, сопровождавшего нас по проливу. Датчанин шел в нескольких десятках метров от нас по правому борту, и, наверное, все его перископы, дальномеры и бинокли тоже были направлены не на орудийные башни нашего крейсера.
Впрочем, идиллия продлилась недолго. Командир крейсера, очевидно, выйдя с ходового мостика на правое крыло сигнального, под солнышко и свежий ветерок, решил полюбоваться родным кораблем, в полной готовности к бою рассекающим воды датского пролива. Скорее всего именно в этот момент, кинув взгляд в сторону кормы с высоты сигнального мостика, он и стал последним зрителем этого шоу. От места происходящего непотребства командира отделяло метров семьдесят.
Абсолютно неожиданно для нас, а уж для девушек на палубе и подавно, защелкали динамики корабельной громкоговорящей связи «Каштан». Один из этих динамиков был закреплен как раз над отдыхающими артистками. Мы, курсанты, сразу сообразили, что кто-то включил тумблеры трансляции по верхней палубе, и сейчас будет подана какая-то очередная команда, поэтому не очень удивились, услышав многократно усиленный динамиком командирский голос. «Старрршшший помощщщнииик!» – проревела трансляция. Последовавшая за этим трехсекундная пауза дала нам возможность перевести взгляд на сигнальный мостик и увидеть там возвышавшуюся над матросами-сигнальщиками фигуру командира крейсера с зажатым в кулаке микрофоном «Каштана».
«Старрршшший помощщщнииик!!!» – еще раз взревел динамик. За эти три секунды паузы командир, очевидно, подобрал самую корректную фразу для наведения уставного порядка на борту, потому что следующее выражение плавно соединилось с предыдущим: «На корабле объявлена боевая тревога, а этот (далее слово о женщинах легкого проведения) полк загорает?» Мы опять посмотрели вниз. Там начало твориться что-то невообразимое. Артисток словно подбросило вверх, они начали судорожно собирать одежду, пакеты, разные тюбики и баночки с кремами, складывать свои стульчики и шезлонги, причем все это делалось одновременно, падало на палубу, катилось и раскладывалось обратно. Самые шустрые, первыми закончившие сборы, начали кучковаться у тяжелой водонепроницаемой двери во внутренний коридор, задраенной, естественно, по тревоге. Конечно, поворотом мощной стальной рукоятки дверь можно было бы открыть без особых хлопот, но у каждой в одной руке были пакеты со шмотками, а в другой – сложенные стульчики и раскладушки. Нам вдруг очень захотелось помочь им спрятаться, но что мы могли сделать? Оставалось только молча наблюдать за развитием событий.
«Сейчас старпом прибежит, придаст им ускорение!» – Мой друг Генка Елисеев озвучил наши общие мысли. Место старпома по тревоге – на ГКП, находящемся глубоко в бронированной цитадели крейсера. Конечно, была включена и трансляция внутренних помещений и боевых постов, командирский рев слышал весь корабль, и мы знали, что старпом принял команду к немедленному исполнению. Но, чтобы добежать от ГКП по длинным крейсерским коридорам, отдраивая по пути тяжелые люки и двери, до места наведения порядка, должно было пройти несколько долгих минут, так что шанс у девушек все-таки был.
ДАТЧАНЕ НЕ ОБИДЕЛИСЬ
Тем временем столпившиеся у двери артистки смогли, наконец, открыть ее и начали, мешая друг другу и сбивая в кровь ноги о высокий комингс (мы поняли это по доносящемуся снизу мату), запрыгивать в спасительный полумрак коридора. Последней заскочила девушка, которая все это время пыталась сложить свой шезлонг, в котором что-то сломалось. Попытавшись в последний раз сложить непослушную конструкцию и не получив результата, она схватила шезлонг обеими руками и с выдохом «… такая!» бросила его на палубу, подхватила свои пакеты и побежала к спасительной двери. Дверь за ней закрылась, провернулся стальной рычаг центрального запора, загоняя в пазы поджимающие дверь клинья…
И наступила тишина.
Прошло, наверное, с полминуты времени. Мы не успели обменяться мнениями по поводу происшедшего, потому что увидели шедшего по шкафуту старпома. Конечно, выражение его лица соответствовало моменту. Он подошел к лежавшему на боку шезлонгу. Неподалеку также валялись какая-то легкая накидка и тюбик, наверное, с кремом. Старпом осмотрелся вокруг, увидел наши свесившиеся с автоматной площадки головы и спросил: «Ну и где эти (опять нецензурно)?» – «Разбежались, товарищ капитан 3 ранга!» – радостно хором прокричали мы. «Куда? – машинально переспросил он. «По боевым постам, наверное, товарищ капитан 3 ранга!» – не подумав о двусмысленности сказанного, ляпнул кто-то из нас. «Чего? – заорал старпом. – А вы что тут рожи повываливали, слюни пускаете? Марш на пушки! Замучаетесь мне зачеты по устройству корабля сдавать, юмористы!»
Пока мы осознавали серьезность старпомовской угрозы, он опять окинул строгим взглядом пространство вокруг себя, потом подошел к оставленным на палубе вещам. Поднял тюбик с кремом, потом ткань, завернул одно в другое. Потом подошел к шезлонгу, взял его в другую руку и, подойдя к леерам, коротким взмахом обеих рук отправил все это за борт. Наконец-то среди всей гаммы чувств на его лице можно было увидеть и чувство выполненного долга. Старпом еще раз посмотрел на нас, ничего не сказал и ушел в коридор, куда несколько минут назад скрылись артистки.
Ну, а мы продолжили смотреть на Данию. Правда, еще обсудили мысль о том, что если с датского корабля заметили, как старпом утопил раскладушку, не возникнет ли скандал со штрафом советскому ВМФ за бросание мусора в пролив? Тогда старпому точно будет не до приема зачетов по практике. Но, очевидно, датчане, как потомственные моряки, все поняли и старпома простили.
комментарии(0)