И хлынула ноябрьская океанская вода...

Их мужество и высокий профессионализм предотвратили многочисленные жертвы. Командир БЧ-5 АПЛ «Тамбов» капитан 3 ранга Вячеслав Бузун (в центре), замкомандира АПЛ по воспитательной работе капитан 3 ранга Виктор Фалинский (справа). Фото из архива автора

30 ноября 1994 года, в начале автономки на АПЛ «Тамбов» Северного флота (проект 671 РТМК «Щука») произошла авария, в результате которой в прочный корпус – во второй жилой отсек – начала поступать забортная вода. Субмарина в то время подвсплыла на сеанс связи и находилась на девятиметровой глубине.

На снимке в центре – командир электромеханической боевой части (БЧ-5) атомохода капитан 3 ранга Вячеслав Бузун, а справа – заместитель командира АПЛ по воспитательной работе капитан 3 ранга Виктор Фалинский. Их мужество и высокий профессионализм, а также грамотные действия других подводников «Тамбова» не позволили аварии перерасти в трагедию с человеческими жертвами.

БЕССЛАВНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

От Новой Земли до Мотовского залива в Баренцевом море АПЛ «Тамбов» шла в подводном положении. Затем всплыли в «точке». По трансляции командир атомохода капитан 1 ранга Михаил Иванисов дал «добро» экипажу на выход из прочного корпуса наверх, в ограждение рубки.

Однако ни свежий морской воздух, ни с наслаждением выкуренные сигареты не смягчили мрачные выражения лиц «тамбовчан». Разговоры во всех отсеках об одном: об аварии, которая произошла на корабле два дня назад. Из-за нее нас, отплававших в автономке всего неделю, возвращали в Западную Лицу – базу АПЛ. На разбор…

Были ранние зимние сумерки, когда наша лодка подходила к причальной стенке. На пирсе в гробовом молчании – представители командования Северного флота, встречавшие атомоход. Ни оркестра, ни восторженных взглядов родных и близких, ни традиционного жареного молочного поросенка.

– Протабанили мы поросенка при помощи ДУКа, – негромко переговаривались моряки швартовой команды. – Теперь никакие подвиги не помогут…

Всего неделю назад мы расстались с гарнизоном заполярного подплава Видяево на несколько месяцев. И вот – приплелись обратно. Но не в родную базу, а в соседнюю – в Западную Лицу.

К слову, именно это обстоятельство и породило слух, быстро дошедший в Видяево до семей подводников: будто бы в аварии на «Тамбове» есть погибшие. Мол, по этой причине атомоход и завернули в другую базу.

– После автономки в Питере в Свято-Никольском соборе свечу поставлю за везение, – едва слышно произнес начальник медслужбы лодки Станислав Непомнящий, стоявший в ограждении рубки рядом со мной.

Черт бы побрал этот застрявший под нижней крышкой ДУКа нестандартный мешок для утилизации мусора. И того флотского тыловика, кто за неимением стандартных всучил его нам…

ТРЕВОГА

Утром того злополучного дня командир «Тамбова» отдал по трансляции приказание: «Экипажу проверить индивидуальные средства спасения и защиты». Кроме портативного дыхательного устройства (ПДУ), с которым подводники обязаны не расставаться 24 часа в сутки, еще к этим средствам относятся индивидуальный дыхательный аппарат (ИДА-59), спасательный гидрокомбинезон подводника (СГП) и термокостюм оранжевого цвета (в простонародье – «рыжик»).

Вместе с капитан-лейтенантом Мишей Пшениным взялись за СГП. В жилом отсеке в изоляторе – на нижней палубе, где «расквартировали» офицера, такого же, как и я, прикомандированного к экипажу «Тамбова», – разложили гидрокомбинезоны на койке. Стали разбираться с воздушными баллончиками, шнурами, которыми крепят баллончики к СГП, литыми резиновыми стельками.

Внезапно тишину отсека разорвала пронзительная трель звонка аварийной тревоги. Из центрального поста (ЦП) по внутренней трансляции разнеслось по всей лодке: «Поступление забортной воды во второй отсек через отверстие ДУК!»

Что такое ДУК, я уже знал: устройство для дистанционного удаления контейнеров с мусором в подводном положении за борт. Принцип его действия аналогичен торпедному аппарату при выстреле торпедой. Вначале открывают заднюю крышку устройства. Заряжают ДУК – закладывают в него контейнер (продолговатый полиэтиленовый мешок с ручками). Затем эту крышку закрывают, заполняют аппарат водой и, открыв внешнюю крышку, сжатым воздухом выстреливают контейнер в Мировой океан. Затем процесс идет в обратном порядке. Внешнюю крышку плотно закрывают – это подтверждает контрольная лампочка. Аппарат осушают воздухом, открывают заднюю крышку в отсеке и заряжают ДУК очередным контейнером с мусором: пищевыми отходами с камбуза, грязным бельем, нательным и постельным, которые в автономке не стирают, и так далее.

Но где конкретно во втором отсеке расположен ДУК, на тот момент я еще не знал. Правда, накануне услышал от капитана 3 ранга Фалинского, что одна из самых распространенных учебных аварийных тревог – поступление воды во второй отсек через ДУК.

Поэтому было трудно поверить, что хлещущая вода – реально забортная. К тому же автономка-то только началась! Казалось, идет отработка борьбы за живучесть. Только с натуральной водичкой.

АВАРИЙНОЕ ВСПЛЫТИЕ

В это время атомоход был на девятиметровой глубине. И вдруг… аварийное всплытие! Воздух высокого давления с бешеным свистом врывался в цистерны главного балласта, заставляя стылую воду убираться за борт. Быстрее! Быстрее! Наверх! Наверх! Облегченная лодка, с шумом пробив панцирь океанских вод, вырвалась из алчных объятий глубины на поверхность.

Увидев на нижней палубе отсека воду, Пшенин крикнул мне: «Давай быстро СГП, «идашки» поднимать на среднюю палубу». Протолкнув все вверх по трапу и выбравшись следом, посмотрели вниз: а вода-то прибывает… В ней уже плавали чьи-то вещи, какой-то мусор. Маленькие волны перекатывались по палубе: то ли забортная вода так хлестала, то ли уже само море качало всплывший атомоход.

Виктор Фалинский находился в офицерской кают-компании (ОКК), расположенной во втором отсеке. Услышав сигнал аварийной тревоги, выскочил из ОКК. Нырнул по трапу вниз. Темно. Разглядел старшину команды трюмных мичмана Цырульникова. Тот тщетно пытался закрыть верхнюю крышку устройства для дистанционного удаления контейнеров и установить раздвижной упор. Но вода отбрасывала крышку назад, а упор все соскальзывал, не желая упираться ни в подволок, ни в крышку устройства.

– Помогите же кто-нибудь! – в бессильной ярости взывал Цырульников.

Позади него – электрощиты, запитанные на 350 вольт. Рядом – распахнутая дверь камбуза, где вода уже подбиралась к электроплитам. Фалинский бросился к старшине. Вдвоем стали закреплять раздвижной упор. Однако полутораградусная океанская вода обожгла холодом, свела судорогой ногу Фалинского, облаченного в РБ – не стесняющий движения «хэбэшный» костюм. Мичман был уже в СГП.

Офицер крикнул Цырульникову: «Я мигом». И, сцепив зубы от боли, вскарабкался на среднюю палубу. А ее уже лихорадило: раздавались команды, слышались крики, мат. Командир второго отсека старший лейтенант Денис Мережко докладывал что-то по «каштану» (внутренняя межотсечная проводная радиосвязь с микрофоном) в ЦП, расположенный в третьем отсеке. Фалинский по-быстрому влез в гидрокомбинезон и бросился обратно. Вниз. К ДУКу.

БОРЬБА ЗА ЖИВУЧЕСТЬ

Захлопнув дверь каюты, я спешно прошел по средней палубе в сторону кормы.

У кормовой переборки кок-инструктор старший мичман Мартыненко навалился на рычаг задраенного переходного люка. На случай, чтобы не открыли его снаружи в благородном порыве спасти друзей. Такой же барьер был и в противоположной стороне – у носовой переборки, у люка в первый торпедный отсек.

Закон подплава на этот счет однозначен и строг до крайности, даже жесток. Аварийный отсек решает свои проблемы сам: или – или. Золотой середины здесь нет и не будет.

Возле Мартыненко сгрудились подводники, которых тревога застигла в отсеке. Рядом с ними в промокшем РБ капитан-лейтенант Алексей Немудров, помощник командира, надевал оранжевый термокостюм. Облачившись в «рыжик», Алексей шагнул по трапу в темноту обесточенной нижней палубы. Там аварийная партия пытались обуздать морскую воду и закрыть зловредную крышку злополучного ДУКа.

И в это время во второй отсек, чтобы создать противодавление поступающей воде, подали воздух высокого давления. Струя шарахнула так, что у нас заложило уши. Начали продуваться: глотать воображаемый комок, стараясь вернуть барабанные перепонки в исходное положение.

Но Саша Курышев, пришедший на «Тамбов» перед самой автономкой, то ли не ожидал такой резкой подачи воздуха, то ли еще не научился «продуваться», неожиданно схватился за уши и заорал:

– А-а-а! Больно! Не выдержу…

Мы бросились к нему: «Саня, «продувайся»! Глотай воздух! Глотай!» Но Курышев только мотал головой и кричал. Очередной удар воздуха добил парня. Он был близок к панике.

От его воплей начинало колотить и нас. Понимали, что Курышонку, как звали этого трудолюбивого владимирского паренька в экипаже, нужно помочь. Но на все наши «смотри на меня» или «делай, как я» матрос не реагировал.

Помощь подоспела, как и положено, в лице «дока». Не церемонясь, Непомнящий вставил Сашке между челюстями стакан воды и коротко приказал:

– Пей!

Курышев пытался брыкаться. Но Стас цепко держал его одной рукой, а второй вливал воду ему в рот:

– Сказал – пей!

Матрос сглотнул и… «продулся».

В своей каюте, расположенной прямо у переборочного люка в третий отсек, «док» налил в стакан еще воды и, добавив каких-то капель, всучил его Курышеву:

– Держи. В случае чего… Понял?

Парень молча кивнул.

После подачи воздуха высокого давления второй отсек «надулся». Воздушная шапка придавила поступавшую воду. Заработали главные осушительные насосы.

Снизу поднялся Фалинский, устало улыбнулся и произнес:

– Ну, вот и все. Живем!

Подводники помогли ему снять СГП, и офицер медленно побрел в каюту. Следом за Виктором Антоновичем с нижней палубы поднялись и другие укротители ДУКа: капитан-лейтенант Немудров, мичман Цырульников, несколько матросов.

Правда, отбой аварийной тревоги мы услышали еще не скоро. Долго стравливали воздух. Когда же нас наконец «откупорили», первым во второй отсек вошел командир БЧ-5 атомохода капитан 3 ранга Вячеслав Бузун. Вошел буднично. Даже пошутил:

– Ну что, орлы! Перья не подмочили?

В ответ мы рассмеялись. Пришло облегчение. Мартыненко, устало привалившись к переборке, смахнул бисеринки пота со лба: «Жить будем».

Когда же я следом за Бузуном вошел в его каюту, Вячеслав Анатольевич серьезно спросил:

– Теперь понял, что чувствовали «комсомольцы»?

Позже узнали, что спасением мы в большей степени обязаны Вячеславу Анатольевичу. Он руководил из центрального поста борьбой за живучесть. Он дал воздух высокого давления в наш отсек, не позволив забортной воде добраться до средней палубы и пойти выше. При полном затоплении второго отсека лодка плавучесть не утратила бы. И если б не смогли дать воздух в отсек, то… Не разменивать же весь экипаж на двадцать семь человек – ровно столько нас было во втором аварийном отсеке.

ОТЛОЖЕННЫЙ СТРАХ

А полное осмысление и запоздалый страх пришли ко мне, когда лодку вернули в базу.

Капитан 1 ранга из флотского технического управления слушал в нашей с замом каюте магнитофонную запись команд, что отдавались во время аварийной тревоги. Когда я услышал срывающийся в крик голос Бузуна: «Второй! Второй! Вы меня слышите? Отзовитесь, вашу мать!» – мне по-настоящему стало не по себе. Вот так и начинаешь понимать, чего стоишь, когда океан врывается в гости.

С мрачными лицами мы швартовались к причалу в Западной Лице. С угрюмыми уходили после разборов обратно в океан. Возвращались… Плохая примета. А впереди еще более двух месяцев автономного плавания.

Но, как говорится, воды бояться – в море не ходить. Запомнил напутствие, сказанное командиром дивизии АПЛ контр-адмиралом Михаилом Кузнецовым:

– Никогда не верь в то, что может плохо закончиться!..

Что же до аварии, то произошла она из-за того, что при стрельбе из ДУКа под его внешней крышкой застрял контейнер. Говорили, в тылу флота не оказалось дуковских мешков нужных габаритов, поэтому нам выдали контейнеры большего размера. На лодке их заполняли от души и под самую завязку. Вот один из них и дал осечку при «выстреле».

При неплотно закрытой внешней крышке контрольная лампочка почему-то показала, что все в норме. Подводники открыли заднюю крышку в отсеке. Из-за разности давления за бортом и в прочном корпусе в наш отсек и хлынула ноябрьская океанская вода…