Владимир Ульянич
Работы и заботы химической службы на корабле бывают весьма затейливыми. Фото РИА Новости
Служба на флоте – это не только тяготы, которые нужно стойко переносить. Но и смешные истории, которые мы помним до сих пор, хотя давно уже на пенсии. Несколько таких историй, связанных с моим другом Сергеем Леонидовичем Юровским, я и хочу поведать.
Сказка о рыбаке и вахте
Командир тяжелого авианосного крейсера «Минск» доходчиво излагал кандидатам в вахтенные офицеры, какие честь и ответственность их ожидают после сдачи зачетов и получения допуска к самостоятельному несению вахты.
Начальник химической службы Сергей Юровский не проникся. Рассказы командира о каком-то легендарном химике – командире атомохода, о лучшем вахтенном офицере – начальнике химслужбы «Киев» – действия на него не возымели.
– Вводная: я временно сошел на берег. По главной базе объявлен сигнал «Ветер-раз», – держа паузу, командир выбирал жертву. – Вы – вахтенный офицер. Ваши действия?
– Докладываю… сообщаю… предпринимаю…
– Сдать вахту! Следующий…
– Сообщаю… докладываю…
– Сдать вахту!..
Наконец очередь дошла до начхима:
– Ваши действия?
– Сдаю вахту, товарищ командир!
Перешли к следующему эпизоду: сдаче зачетов по «Международным правилам по предупреждению столкновений судов в море» (МППСС-72). Если бы не эти правила, начхим и не артачился бы. Но столько текста он и в стихах бы не выучил наизусть. А здесь вдобавок к непонятной и неподъемной прозе по каким-то картинкам нужно было определять класс судна, его размеры, действия... И никому дела нет, что он не Вольф Мессинг, а химик обыкновенный. Поднятая командиром очередная карточка с кружочками разных цветов напоминала химику: «он» подкрадывается…
– Итак…
– Рыбак, товарищ командир!
– Штанга, Сергей Леонидович.
Через некоторое время новая картинка смотрела на начхима круглым отверстием вороненого ствола. Но моряки не сдаются:
– Рыбак, товарищ командир!
Прослушав круг ответов коллег, Сергей стоически вынес пытку очередной карточкой и выдал «на-гора» проверенную временем фразу:
– Рыбак, товарищ командир!
И по реакции командира с удивлением смекнул, что не промахнулся.
– Вот видишь, Сергей Леонидович, можешь когда захочешь. А что, кстати, рыбак делает?
Нет, это уже удар ниже пояса. Да и вопрос не блещет интеллектом. Что рыбак может делать?
– Рыбу ловит, товарищ командир!
Химик расстроился даже, увидев лицо экзаменующего. Но виду не подал и держался молодцом. Откуда ему было различить нюансы промыслового лова рыбы сетями или тралами, опасности для судоходства и прочие детали?
– Итак, пошли по последнему кругу. Сосредоточьтесь, товарищи офицеры…
Но мысли всех уже были сосредоточены на одном: неужели опять…
– Рыбак, това…
Рев простуженных бизонов поглотил остатки гениального рефрена. В голосе командира не зазвучали стальные струны. Он как-то по-отечески закончил истязание:
– Ну, почему опять рыбак, Сережа?!
– А они для меня все рыбаки, товарищ командир…
В двадцать шестого не стрелять!
Индийский океан. Тишину беседы в 121-й медицинской каюте нарушил динамик боевой трансляции. Это дежурный политработник начал бубнить план демонстрации кинофильмов:
– …столовая личного состава № 3: кинофильм «В двадцать шестого не стрелять»…
– «Ты-дыщ... щщ», – в динамике раздался акцентированный звук, в его многократном эхе послышались отдаленные голоса: «… мать… мать…». И трансляция выключилась.
– Пришили комиссара! – изощрялось застольное сообщество. – Он, по всей вероятности, и был тем «двадцать шестым».
Дежурный, кстати говоря, учился в Баку, на родине легендарных 26 комиссаров.
В дверь каюты кто-то грохнул «с ноги», а не постучал интеллигентно «дай… дай… за-ку-рить», как было принято. Заполнивший все каютное пространство начхим Юровский с пистолетом и повязкой дежурного, не проронив ни слова, налил полстакана «чистого» и залпом выпил.
Стало не до шуток. Во-первых, он еще не сдал дежурство по крейсеру. Во-вторых, публично заявил на днях, что до прихода в главную базу «ни грамма в рот». Сообщество спрятало языки. Когда начхим успокоился, то все рассказал сам.
Расслабившись в предвкушении смены, дежурный открыл сейф для оружия и занялся извлечением обойм из «Макарова» и кобуры. При производстве контрольного спуска раздался выстрел, совпавший с фразой «В двадцать шестого не стрелять». Его звук в металлическом замкнутом объеме рубки дежурного оглушил всех там находящихся. Дежурный политработник, прижимая руку к голове, опустился на диван и, глядя в глаза химику, прошептал: «Попал…»
От плана немедленно выстрелить себе в висок дежурный почти сразу отказался, так как не увидел кровищи, хлещущей из-под ладони, зажимавшей рану. Да и глаза пострадавшего не выглядели остекленевшими. С радостным облегчением оба поняли, что в комиссарский лоб попала гильза. А что же пуля? Она пробила жестяную рубашку внутренней поверхности дверцы сейфа и осталась там.
Неся в дальнейшем дежурство, начхим никогда больше не вставлял обойму в пистолет. А всем остальным это пулевое отверстие напоминало: и незаряженное ружье один раз в год стреляет.
Хлорируйте, химик, хлорируйте!
Не посвященные в планы высшего командования члены экипажа «Минска» ни сном ни духом не ведали, что являются участниками грандиозного биологического эксперимента. То есть помимо своей воли и без премиальных исполняют роль собак Павлова. Эксперимент ставился сразу на людях.
Учитывая трудности маневренного базирования, решено было поить экипаж опресненной водой. Из нее же готовили пищу. Испарители были в исправности, воды хватало. На борту находились представители военной науки, которые и были идеологами этого безобразия.
Поначалу не очень-то и обращали внимание на некоторые неудобства. Подумаешь, вода невкусная (а когда она была вкусной на корабле?). Подумаешь, шихта для восполнения минеральных солей не растворяется, а выпадает в осадок и хрустит на зубах.
Но один отрицательный момент волновал многих: эта вода категорически отказывалась растворять спирт. «Шильная» и водная фракции мирно сосуществовали не пересекаясь, что разрушало застольные ритуалы. Со временем интеллигентное помешивание прозрачной жидкости в стакане ножом или чайной ложечкой стало привычным атрибутом каютных ужинов и аперитивов.
Через два-три месяца употребления опресненной воды у многих членов команды начались проблемы: десны опухали, корни зубов оголялись, зубы шатались. Корабельный стоматолог колол прямо в десны какой-то жуткий коктейль с алоэ. Шишка после укола не рассасывалась. Но эти страдания посетят многих в конце перехода, а пока мы, здоровые и счастливые, бороздили Средиземное море.
Начальнику химслужбы Юровскому, естественно, хотелось, чтобы и его когда-нибудь похвалили на боевой службе. Как штурманов, ракетчиков или минеров. Но как заработать похвалу? Химику отличиться можно только на войне, да еще при радиационной или химической аварии (чур меня, чур!). Правда, на днях «отметили» при разборе артиллерийской стрельбы в Средиземном море. Конечно, БЧ-2 – герои. Остальным командир по очереди руку жмет:
– Спасибо, штурман, в точку вывел. РТС и БЧ-4 молодцы – целеуказание и связь на высоте.
Был даже редкий комплимент в адрес механиков:
– Куда б мы без хода и «холода»?
На руке химика фантазия командира засушила весла. Но только на мгновение.
– И тебе, начхим, спасибо, что во время стрельбы универсальную систему водяной защиты не включил.
Обиды приходят и уходят, а дела стоят. Спать уже не мог, захотелось позаниматься чем-нибудь своим – химическим.
– Пойду-ка я сам лично произведу замеры уровня радиоактивности забортной воды.
Один замер, другой, третий… Что это? Не может быть!.. Еще замер… Может! Стрелка прибора настойчиво отклонялась вправо от показаний обычного радиационного фона. Кильватерный след атомной подводной лодки? А может, просто прибор сломался? Да какая на хрен разница? Событие состоялось, и его суть должна быть немедленно доложена командиру.
Начхим нашел командира в настроении хуже не придумаешь. Несколько минут назад начальник медслужбы доложил о наличии в питьевой воде каких-то кишечных палочек.
– Опять эта вода! – погруженный в эти невеселые мысли, прямо на ходу, не останавливаясь, кэп слушал возбужденный доклад догнавшего его химика.
– Товарищ... командир... вода… обычный уровень… превышение… – долетавшие вразнобой слова заставили командира остановиться.
– Я в курсе, мне уже доложили. Что могу сказать: хлорируйте, начхим, хлорируйте!
О флотской когнитивной лингвистике
Жизнь на «Минске» остановилась. На палубе шло делегатское комсомольское собрание. Остальные комсомольцы в кубриках под надзором командиров внимали мыслям докладчика через динамики «боевой трансляции». Сидящим на палубе трудно было под палящим солнцем. Не легче было и в кубриках: вид коек, запах жилого помещения, звук вытяжной вентиляции навевали то блаженное состояние, которое, как известно, сокращает службу.
Но тяжелее всего было докладчику. Не его это дело – выступать на собраниях, но он остался за командира. Ему неимоверно грустно было говорить в микрофон без оборотов старпомовского сленга, выработанного многими поколениями. Комсомольцам было еще грустнее. Они знали, что старпом, дорвавшийся до микрофона, неохотно с ним раскланивается.
Комсомольцы уже были разогреты вступительным словом заместителя командира по политчасти. Еще висели в воздухе перлы зама, особую пикантность которым придавал его белорусский акцент, где буквы «e» и «и» произносились как «э» и «ы»:
– ГыдромэтеоУролог Грыжин своей нэосторожностью обгадил всю пэрэдовую БэЧэ-1. В БэЧэ-4 матросам ночью вставляют между пальцев ног бумагу и поджигают – делают так называемый «велосипэд». Раньше так делали хвашысты, а тепер – комсомольцы. Комсомолец Матюкаев своим повэдением сидит на лезвии брытвы, свесив ноги в хужую сторону. А ты, Манукян, ведешь себя, как хорек – прыгнул в воду и молчишь…
Старпом, продолжая читать строчки доклада, подсунутого комсомольским секретарем, порою спотыкался на неровных строчках с пропусками букв (новую машинку достать бы в канцелярию):
– В комсомольской организации нашего крейсера случаИ пьянства НЕТ… (ни хера себе нет?! – подумал, но не сказал старпом), продолжаю: случаЕВ пьянства НЕТ… – перевернул листок, – ДА…
Секретарь, испепеленный старпомовским взглядом, что-то шептал на ухо докладчику и пальцем истерично елозил по неровным строчкам. Поднятая вверх правая бровь старпома и омерзительный взгляд в сторону секретаря доказывали бесперспективность его потуг. Но злополучная фраза наконец-то была осилена:
– …случаИ пьянства НЕТ-НЕТ ДА и происходят.
Не переставая бубнить, старпом понимал, что обмишурился. Он налил из графина воду и привычным движением накрыл стакан ладонью. Уязвленное самолюбие требовало сатисфакции. И вот замелькали спасительные строки: «Не все ладится в комсомольской организации химической службы…»
А начальник химслужбы, пребывавший на границе комсомольского возраста, сидел в своей каюте в компании двух очаровательных контрагентш, недавно прибывших на крейсер. Он потчевал их полусухим шампанским из граненых стаканов, слегка обезображенных отпечатками предыдущих «шильных» пользователей. На сакраментальный вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?» – от одной из дам уже был получен положительный ответ. И только слова старпома, доносящиеся из динамиков, несколько отвлекали начхима от обдумывания нюансов предстоящего времяпрепровождения.
И вдруг что-то произошло. Восприятие мира распалось. В оглушительной тишине начхим видел ужас в глазах дам; видел, как ухоженные тонкие пальчики брезгливо отодвигали стаканы с шампанским. И только затем, с некоторой задержкой, он начал воспринимать слова старпома, изрыгаемые динамиками корабельной трансляции. Оторвавшаяся от бумажки старпомовская речь вновь обрела крылья, и теперь никакая сила в мире не могла ее остановить:
– А что там еще может ладиться в этой… долбаной химической службе, если ее начальник… ежедневно!.. целует матросов в …опу!.. взасос!.. широко раздвинув ягодицы?..
Что было дальше, понятно, а поэтому – неинтересно. Дело было в начале 90-х годов прошлого столетия, когда люди свято верили каждому слову радио, каждой букве газетной строки. А суды еще не принимали иски по защите чести и достоинства.
комментарии(0)