Осенний звездопад и жестокие биоритмы

Советские молодые лейтенанты использовали ЭВМ не только для военных прогнозов, но и для выяснения собственных возможностей. Фото РИА Новости

Цыплят, как известно, считают по осени. А звезды в ночном небе, словно трассеры на стрельбище, молниеносно и кучно проносятся только в августе, россыпью на погонах награждая офицеров.

В штабе армии нас, лейтенантов, сохранивших свои студенческие и курсантские ники, было немного. Андрик – асушник, «пиджак», надевший офицерский китель после физмата университета. Рудик – выпускник военного факультета Консерватории имени Чайковского, дирижер «придворного» оркестра. Руслик – камышинский строитель. И я, корреспондент газеты.

Да, был еще вездесущий Шурик, комсомолец. Но он, рассекая по коридорам штаба, сверкал вышитыми золотом звездами старлея. От этого они казались похожими на полковничьи. Случалось, его первыми приветствовали капитаны и майоры, приехавшие в штаб с периферии.

Великолепная пятерка

Своеобразная, надо сказать, сложилась у нас компания. Каждый уникум в своем деле. Когда мы заходили в отдел АСУ, то Андрей вечно настраивал стрекочущие ящики, оперирующие многозначными цифрами, кодами и алгоритмами. Он, словно кудесник, направив легким нажатием клавиши в лоно машины команду, из другого аппарата получал длинную бумажную ленту с цифрами и знаками.

Затем над этой простыней, обхватив голову двумя руками, долго сидел старший инженер. Интересно, что там можно было высчитать, какой прогноз получить в неминуемом сражении с вероятным противником?

Однажды техник-чародей полушутя-полусерьезно предложил составить каждому из нас, как он выразился, программу-минимум и программу-максимум: на что способен человек в тот или иной период времени. Штука эта по-научному называлась биоритмами и была доступна в то время далеко не всем.

– Словом, – сказал он, – вы будете знать, в какой день интеллектуальный потенциал раскроется в полном многообразии. А в какой день лучше заняться штангой или провести время наедине с подругой.

Заманчивое предложение, ничего не скажешь! Особенно про занятие спортом с подругой. Андрей записал в свой блокнот дни нашего рождения, по привычке почесал кучерявый затылок и сказал:

– Приходите завтра.

Мы не знаем, что он там делал со своими агрегатами, но на следующий день выдал каждому бумажную простыню с крестиками и ноликами.

– Смотри, – сказал компьютерный гений, обращаясь к представителю доблестного тыла, – у тебя сегодня неблагоприятный в умственном отношении день. – Мы засмеялись. – Видишь, – продолжил Андрей, – по шкале «интеллект» значится знак «минус». А вот физическая составляющая – на высоте!

Рудик тотчас выдал дельный совет:

– Бери, Руслан, лопату, да побольше размером. Копай землю глубже и, как учили в училище, кидай подальше!

Вчерашние курсанты, взвод которых, как известно, заменяет экскаватор, принялись подтрунивать над военным строителем. Руслан – сам по себе безобидный малый, стал оправдываться: все-таки не на стройке работает, а в штабе служит, где эти самые экскаваторы, бульдозеры и самосвалы, да даже и лопаты, числятся только на бумаге.

А Шурику (хотя чаще он представлялся Алексом) в этот день выпала карта, что называется, не в масть. Ему Андрей, глянув в таблицу, посоветовал отложить доклад и уделить внимание здоровью.

– К бабке не ходи, – парировал комсомольский работник, – встреча актива с шефами из пединститута вчера бурно проходила, надо бы подлечиться.

На что мы коротко заметили:

– Пора и с мединститутом контакт устанавливать.

Но молодой да ранний активист наперекор автоматизированному разуму решил добить свое обращение к комсомольцам по случаю очередной годовщины Великого Октября. Ставка делалась на проштудированных до дыр в политучилище классиков. Далее по законам жанра следовало поделиться личными впечатлениями от экскурсий по ленинским местам в городе трех революций. Свое ораторское мастерство Шурик оттачивал вечерней порой в тиши кабинета – вначале на бумаге, а затем декламируя и неспешно расхаживая по кабинету.

Была у комсомольского лидера еще одна вредная привычка. Любил он воспитывать юных ленинцев, заложив пальцы правой руки за пуговицу на кителе. Про фанатизм в работе в нашем кругу имелась шутка, к которой невольно приложил руку и ваш покорный слуга.

Вот и окна в сумраке зажглись

Однажды в командировке я направился вместе с замполитом роты по охране особо важного объекта на проверку караула. Редакционное задание выполнил без труда: репортаж подготовил и с солдатами-военкорами пообщался, записав в блокнот имена и достижения отличников службы. Возвращались в казарму довольно поздно, уже и отбой объявили, все замерло в военном городке.

Однако не всем спалось в ту ночь. Проходя мимо штаба части, мы заметили, что в одном из окон на втором этаже горит свет. Спросил у сопровождавшего офицера: кому, мол, не спится ночной порой?

– Так это наш комсомолец-герой. Днем все по подразделениям бегает, а вечерами в кабинете засиживается.

– Интересно, что он там делает в неурочный час?

– Давай зайдем, нарушим одиночество.

Потом в войсковой газете в зарисовке появился перл: «Долго горел свет в окне кабинета комсомольского работника полка...» Как вы догадались, это был Шурик-Алекс. Никак не думал, что газетная фраза станет крылатой. Потом на сборах комсомольские секретари шутили. Кто-то даже предположил, что лидер молодежи давно уже мирно посапывал в офицерском общежитии, да свет забыл выключить в кабинете...

Алексу казалось, что его доклад – шедевр. Надо было, так требовала партийная дисциплина, утвердить его у шефа. Начальник политотдела то ли не с той ноги встал, то ли сам нагоняй получил от московского генерала. Полистал он «писанину», небрежно бросил на край стола, процедив сквозь зубы: «Какая серость!»

Вот тебе и биоритмы – «к бабке не ходи».

Как много девушек хороших

А дирижер за ответом не пришел. На главной площади республиканской столицы начались репетиции к параду, и военные музыканты целыми днями теперь там на своих валторнах и тромбонах играли.

В последнее время наш композитор, как мы стали называть Рудика, ходил какой-то взъерошенный и слегка нервный. Его, выпускника столичной консерватории, подающего большие музыкальные надежды, сослали, как Тараса Шевченко, в знойную Среднюю Азию. К тому же служба в штабном оркестре, как оказалось, имела не только парадную сторону.

Начальник военно-оркестровой службы уже давненько не брал в руки дирижерскую палочку. Зато другие дела – договориться, достать, решить шкурный вопрос – исполнял с искусством волшебника. Умел обтяпать любое нужное ему дело так, что комар носа не подточит. И все сходило ему с рук, пока не прислали из Москвы молодого лейтенанта.

Рудольф возмущался: прихожу на репетицию, смотрю, нет нескольких музыкантов. Спрашиваю у старшины, кто и по какой причине отсутствует? Старший прапорщик отводит взгляд, давая понять, что это дело рук загребущих самого главного дирижера. Репетиция на грани срыва.

Лейтенант в таких случаях не церемонился, а сразу направлялся в кабинет начальника. Как человек, ответственный за порученное дело, он негодовал. Полковник же мягко, с южным акцентом произносил: «Рудольф Николяич, успокойтесь, ничего не стряслось, репетируйте». А как репетировать, если оркестр не звучит? И это накануне парада!

Вскоре выяснилось, что музыканты-срочники делали ремонт в квартире начальника службы. Видя, что лейтенант из строптивых, полковник бросил в бой тяжелую артиллерию. Вызвал солистку ансамбля, сверхсрочницу-любимицу, и поведал ей о своих переживаниях. Мол, все у бравого офицера сыплется из рук, сохнет он без женской ласки. И проявил невиданную доселе заботу:

– Вы уж будьте с ним пообходительнее. А если невесту ему найдете – цены тебе, Анюта, не будет.

На самом деле хитрый начальник решил провести запрещенный прием. «Найдется красавица, соблазнит его, затащит в постель, предъявит претензии, а я получу на несговорчивого дирижера компромат», – размышлял главный музыкант, покручивая правый ус и мурлыча какой-то незамысловатый мотив.

Однако Рудольф почуял подвох. Когда солистка ансамбля настойчиво стала предлагать офицеру познакомить его со своей сестрой, раскусил псевдоматримониальные намерения своего шефа.

Между тем фигуристая блондинка при встрече стала строить лейтенанту глазки, намеки недвусмысленные посылать, томно вздыхать. Дирижер, словно конь в стойле, только копытом бьет. От «заманчивого предложения» все же удержался. Как раз в этот момент он и ходил взъерошенный и нервный.

А биоритмы рисовали ему высокий эмоционально-сексуальный подъем... Когда над родиной сгущаются тучи, можно, оказывается, и страсть обуздать.

А Руслан, окончательно позабыв, как выглядит лопата, периодически барражировал от штаба до гостиницы и обратно.

Он был настолько непосредствен и любезен, настолько убедителен и настойчив в общении с прекрасным полом, что для него не существовало невыполнимых задач. Лейтенант-строитель покорял окружающих его дам, преимущественно бальзаковского возраста, своим юным видом: кудрявый мальчишка в форме.

И еще одна особенность была присуща Руслику. Он мог взять самую неприступную крепость в лице главной администраторши центральной гостиницы. С помощью одного ему известного способа осады фортификационного сооружения.

Не расстанусь с комсомолом

Шурик не унимался в любое время суток. Главным смыслом молодежной работы стал призыв: «Партия, дай порулить!» Старшие товарищи не спешили делиться штурвалом, однако брали на заметку таких юных и бойких бойцов.

Биография у нашего героя почти безупречная. Славянин, дружит с головой, память – феноменальная, характер уроженца северной Кандалакши – нордический. И вот, такого-разэтакого, его направили в Москву на собеседование для утверждения в должности. Как-никак номенклатурный работник.

Строгий генерал, измерив пронзительным взглядом, первым делом спросил:

– Женат?

– Никак нет.

– А девушка есть на примете? – спасая положение, задал наводящий вопрос начпур.

– Так точно, есть!

И оба с облегчением выдохнули.

Бывали, конечно, и у Шурика залеты. Но кто по молодости лет не ломает дров. Холостяковал он года три, то жил в служебном кабинете, то снимал угол у сердобольной бабули. И везде возил с собой коллекцию пластинок, магнитолу и видавшую виды семиструнную гитару. Бывало, под песни Розенбаума мы подолгу засиживались в его холостяцкой квартире.

На волне демократии комсомольцы вытворяли такое, что нынешним тинейджерам и не снилось. Например, бросали клич, собирали добровольцев из числа увольняемых со службы солдат и ехали с ними в Норильск на горно-обогатительный комбинат. Или на строительство авиационного завода в Комсомольске-на-Амуре.

Так страна ковала свою обороноспособность. Энергия била через край, и лента с биоритмами беспристрастно фиксировала эмоциональный всплеск. Идеи сыпались как из рога изобилия.

Решили мы однажды Шурика разыграть. Он как раз готовил отчетно-выборную комсомольскую конференцию, развернул дебаты на страницах войсковой газеты.

В предвыборном номере, сговорившись, мы заменили пару колонок в одной корреспонденции – и материал из парадных реляций превратился в острую критику. Автор проехался по комсомольским вожакам, как бульдозер по бездорожью. Отпечатали с десяток таких «спецномеров» и, как обычно, отправили курьером в политотдел.

Стали ждать реакцию комсомольских активистов. Вскоре в редакторском кабинете раздался телефонный звонок. Алекс был в полной растерянности, он даже стал заикаться. Мы лишь разводили руками и пускали пузыри: «Слово народа...»

Сами тем временем договорились с телефонистами с узла связи, и нас под условным московским позывным соединили с комсомольским отделением, будто из самой столицы звонок. А дальше – разговор на высоких тонах, не терпящий возражений. Мол, как же так, товарищ Алекс (здесь, конечно же, следовала фамилия), номер войсковой газеты прибыл в столицу – и у политуправления имеются вопросы...

Шурик забегал словно ошпаренный. Мы же хохотали, хватаясь за животы. На этаже политотдела царила легкая паника. В какой-то момент, уже на стадии финала, комсомолец-интеллектуал, складывая пазл, понял, как его тонко разыграли.

Неразбериха продолжалась до тех пор, пока о газетной шумихе не стало известно начальнику политотдела. Тут уж смеялся Сашка, а наш неунывающий редактор, взявшийся нам подыграть, светясь лучезарной улыбкой, получал нагоняй от «верхов», которые вовсе не хотели давать комсомолу порулить.