Ломоносов и Державин как имперские поэты

Михайло Ломоносов и Гавриил Державин в партикулярном платье. Неизвестный художник. Хромолитография И.Д. Сытина и Ко. 1887. Русский музей

Многие русские поэты были храбрыми офицерами или солдатами. Достаточно назвать имена Дениса Давыдова, Михаила Лермонтова, Николая Гумилева, Николая Тихонова. Или поэтов-фронтовиков Великой Отечественной: Арсения Тарковского, Павла Когана, Давида Самойлова, Булата Окуджавы.

Правда, основоположник нашей новой литературы Михайло Ломоносов имел к военной службе отношение вполне анекдотическое. Но заслуги его по части военно-патриотической поэзии несомненны. А Гавриил Державин, преемник Ломоносова, отличался и непосредственно на поле брани.

МИХАЙЛО ВАСИЛЬЕВИЧ

1. Когда Ломоносова и его товарищей послали учиться в Германию, жизнь их там оказалась нелегкой. Академия наук посылала деньги на их содержание и обучение неаккуратно, студентам приходилось жить в долг. В 1739 году Ломоносов завершил обучение в Марбурге у профессора Вольфа (и между делом женился на дочери своей квартирной хозяйки Елизавете Цильх). Затем его перевели в саксонский Фрайберг учиться горному делу.

Но с новым наставником, педантичным профессором Генкелем, своенравный Михайло вскоре поругался. Он ушел из Фрайбурга, полгода бродяжничал, хотел вернуться в Россию морским путем через Голландию, но был схвачен и насильно забрит в прусскую армию. Несколько недель Ломоносов провел в казарме, затем дезертировал. В итоге он все же уехал в Россию, не завершив курс обучения.

2. В том же 1739 году дезертир Ломоносов написал свою первую оду «На взятие Хотина». Событие это считается эпохальным: вместо расхлябанных виршей по польскому образцу Ломоносов ввел строгую просодию по образцу немецкому, привычную нам и сегодня.

200 лет спустя Владислав Ходасевич писал: «Из памяти изгрызли годы,/ за что и кто в Хотине пал,/ но первый звук Хотинской оды/ нам первым криком жизни стал!» Ходасевич имел в виду, кроме всего прочего, четырехстопный ямб, которым написана ломоносовская ода – самый употребительный с тех пор размер русской поэзии.

Приведем строфу из этой оды:

«Шумит с ручьями бор и дол:/ Победа, росская победа!/ Но враг, что от меча ушел,/ Боится собственного следа./ Тогда увидев бег своих,/ Луна стыдилась сраму их/ И в мрак лице, зардевшись, скрыла./ Летает слава в тьме ночной,/ Звучит во всех землях трубой,/ Коль росская ужасна сила».

Что же до крепости Хотин (ныне это городок в Черновицкой области Украины), русские войска под началом фельдмаршала Миниха разбили близ нее турок и крымских татар. Вообще в отечественной истории было столько славных побед над турками, что просто удивительно, почему это Босфор и Дарданеллы до сих пор не наши.

3. В 1740-х годах Большой проспект Васильевского острова в Петербурге продолжался просекой, прорубленной в сосновом бору. По этой першпективе любил гулять Михайло Ломоносов, молодой адъюнкт Академии наук.

Как-то осенью, в сумерках, на него напали три матроса. Русский гений играючи избил всех троих; при этом двоим удалось бежать, а третьего он пленил. Пленный оправдывался, что они не хотели убивать путника, а собирались только ограбить его. «А, каналья, так я же тебя самого ограблю!» Ломоносов заставил матроса снять куртку, камзол и штаны и связать все это в узел собственным поясом. Пнул беднягу еще разок, вскинул на плечи узел и отправился восвояси с этими трофеями.

4. На Васильевском острове, в начале Менделеевской линии стоит памятник. Но вовсе не Дмитрию Менделееву, а Михайле Ломоносову.

А в конце этой линии имеется памятник Андрею Сахарову. Тому самому – заядлому диссиденту и создателю водородной бомбы. А также изобретателю искусственного цунами, которое недавно воплотила российская суперторпеда «Посейдон».

Черт-те что делается на свете, порою вовсе нет никакого правдоподобия. «Чей это памятник?» – Гоголя. – «А, это который «Муму» написал?» – Нет, «Муму» написал Тургенев. – «Странно: «Муму» Тургенев написал, а памятник Гоголю поставили».

Но загадку памятника Ломоносову на Менделеевской я все-таки разгадал, когда услышал чью-то остроту: «Говорят, таблица Менделеева приснилась сначала Ломоносову, но он ничего в ней не понял». Как известно, принцип построения таблицы химических элементов явился Менделееву во сне.

В вечности они, конечно, проживают где-то рядом. На островке, поросшем белоствольными деревьями, соком своим напоминающими русскую водку. Менделеев ее перегоняет до нужного градуса, а Ломоносов усердно дегустирует.

А при чем тут Сахаров, я пока не понял. Но если долго и напряженно размышлять над этой проблемою, кого-нибудь непременно озарит. Не исключено, что тоже во сне. Попробуйте сами – может, что получится.

5. А насчет носа Ломоносова у меня тоже есть история. В Пушкинском Доме в первом же зале стоит мраморный бюст Михайлы Васильевича – натурально, с поломанным носом. То есть с отбитым и приклеенным кончиком.

ГАВРИИЛ РОМАНОВИЧ

6. Автобиографические «Записки» Державина начинаются так:

«Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине Второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, потом при императоре Павле член верховного совета и государственный казначей, а при императоре Александре министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер, Гавриил Романович Державин родился в Казани от благородных родителей, в 1743 году июля 3 числа. Отец его служил в армии и, получив от конского удара чахотку, переведен в оренбургские полки премьер-майором; потом отставлен в 1754 году полковником. Мать его была из рода Козловых. Отец его имел за собою… крестьян только 10 душ, а мать 50. При всем сем недостатке были благонравные и добродетельные люди. Помянутый сын их был первым от их брака; в младенчестве был весьма мал, слаб и сух, так что, по тогдашнему в том краю непросвещению и обычаю народному, должно было его запекать в хлебе, дабы получил он сколько-нибудь живности».

7. В ту пору военную службу дворяне начинали рядовыми. Но люди богатые и родовитые записывали своих сыновей в полк еще младенцами. Пока мальчик рос, чины ему шли своим чередом, так что службу он начинал сразу офицером. Отец Державина также хлопотал, чтобы записать своего первенца «в кадетский корпус или в артиллерию», но поскольку был беден и имел нужных связей, ничего не добился.

Поэтому службу Гаврила начал в 1762 году рядовым гвардейцем в Преображенском полку – и почти сразу в составе полка стал участником дворцового переворота, который сверг Петра III и возвел на престол его супругу Екатерину.

Не имея протекции, Державин долго оставался рядовым и лишь в 1767 году был произведен в сержанты, а первую офицерскую должность подпоручика выслужил через 10 лет – в 1772-м. Но позднее его карьера развивалась стремительно – не в последнюю очередь благодаря стихотворству, которое высоко ценила императрица.

8. «Известия о разбойнике Пугачеве в Оренбургской губернии стали появляться в Петербурге в сентябре 1773 года… На бале во дворце к Александру Бибикову, генерал-аншефу Измайловского полка, подошла императрица и велела отправляться туда для наведения порядка. Бибиков был смел и остроумен, он пропел императрице русскую песню «Наш сарафан везде пригождается». Этим он дал понять, что его постоянно отправляют для исполнения важных поручений, но он никаких выгод из этого не извлекает... На следующий день к Бибикову по его выбору были назначены офицеры: Кологривов из Преображенского полка, Маврин и Горчаков из Семеновского, Лунин и Собакин из Измайловского.

Державин уже давно хотел отличиться и, услышав о формировании команды Бибикова, решил прямо отправиться к генералу без всяких рекомендаций. Приехав, он сказал Бибикову, что родился в Казани и хорошо знает те места, так что может оказаться полезным. Но генерал ответил, что офицеров уже набрал... Державин, однако, задержался в распоряжении Бибикова на несколько дней и сумел ему понравиться. Когда Державин вернулся в свой полк, он узнал о высочайшем повелении в течение трех дней явиться к генералу Бибикову».

9. «Когда пойманного Пугачева доставили к графу Петру Панину, тот надменно спросил пленника, как он смел поднять оружие против него. Пугачев ответил: «Что делать, ваше сиятельство, когда уж воевал против государыни?» Взбешенный граф вырвал клок волос из бороды Пугачева.

Когда Державин прибыл к Панину, тот поинтересовался, видел ли он прежде Пугачева? Державин ответил: «Видел на коне под Петровским». Граф обратился к генералу Михельсону: «Прикажи привесть Емельку». Через несколько минут был доставлен Пугачев в тяжелых оковах по рукам и ногам, в замасленном широком тулупе... Вот как его описывает Державин: «Лицом он был кругловат, волосы и борода окомелком, черные, склоченные; росту среднего, глаза большие, черные на соловом глазуре, как на бельмах. Отроду 35 или 40 лет...»

Когда граф Панин хвалился успешной охотой на Пугачева, Державин с усмешкой сказал, что смеет честь оной приписать себе: «По русской пословице, ваше сиятельство, какова встреча, такова и охота. Я при самом выезде из города вас встретил и пожелал вам удачной охоты». Граф засмеялся, поблагодарил Державина и пригласил его к обеду...

Позднее, однако, граф Панин сделался одним из главных врагов Державина».

10. Сделавшись офицером, Державин пристрастился к картам и писал об этом так: «Научился… всяким игрецким мошенничествам. Но благодарение Богу, что совесть или, лучше сказать, молитвы матери никогда до того не допускали, чтоб предался в наглое воровство или в коварное предательство». Как-то Державин так увлекся игрой, что вовремя не вернулся из увольнения и едва не был разжалован снова в солдаты.

С другой стороны, однажды карты его выручили:

«В октябре 1775 года Державин остался без денег. Наград за подавление пугачевского бунта он так и не получил, его имения в Казанской и Оренбургской губерниях были разорены... С последними 50 рублями Державин решил попытать счастья в карточной игре и отправился к капитану лейб-гвардии Семеновского полка Жердинскому. В первый же вечер Державин выиграл около 8 тыс. рублей. Потом он играл у графа Апраксина и в других местах и в короткое время выиграл около 40 тыс. рублей. Потом фортуна переменилась, но у Державина хватило ума перестать играть. Выигранных денег хватило, чтобы уплатить неотложные долги, приодеться и вести приличную жизнь».

11. Державин дружил с фельдмаршалом Суворовым. Простая надпись на могиле полководца «Здесь лежит Суворов» сочинена именно Державиным – по заказу самого фельдмаршала. Тот отозвался о ней: «Помилуй бог, как хорошо».

Державин также написал на смерть Суворова трогательную эпитафию:

«Что ты заводишь песню военну/ Флейте подобно, милый снигирь?/ С кем мы пойдем войной на Гиену?/ Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?/ Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?/ Северны громы в гробе лежат.// Кто перед ратью будет, пылая,/ Ездить на кляче, есть сухари;/ В стуже и в зное меч закаляя,/ Спать на соломе, бдеть до зари;/ Тысячи воинств, стен и затворов –/ С горстью россиян всё побеждать?» и т.д.

Почти через два столетия, в 1974 году Иосиф Бродский тем же размером – по державинско-суворовскому канону – написал стихи на смерть маршала Жукова:

«Вижу колонны замерших внуков,/ гроб на лафете, лошади круп./ Ветер сюда не доносит мне звуков/ русских военных плачущих труб./ Вижу в регалиях убранный труп:/ в смерть уезжает пламенный Жуков.// Воин, пред коим многие пали/ стены, хоть меч был вражьих тупей,/ блеском маневра о Ганнибале/ напоминавший средь волжских степей./ Кончивший дни свои глухо в опале,/ как Велизарий или Помпей», и т. д.

Стихи эти написаны уже в эмиграции – но при всех претензиях к советской власти Бродский писал их искренне. Он был сыном фронтовика и поэтом державного (хоть и не державинского) склада.

Древние говорили: «У отечества три столпа – поэт, меч и закон». В отечестве нашем было много великих поэтов и военачальников, но такая ситуация – дань первого поэта эпохи первому полководцу – повторялась всего дважды.