Юрий Юдин
Лермонтов был живописцем-дилетантом и нередко изображал батальные сцены.
Михаил Лермонтов. Атака лейб-гвардии гусар под Варшавой 26 августа 1831 года. 1837.
Литературный музей ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом), СПб
Ефим Курганов, известный собиратель исторических анекдотов, пишет:
«Михаил Лермонтов всегда казался мне не просто человеком трагической судьбы, но и личностью мрачной, желчной. Не столько шутил, сколько издевался, а если вдруг и шутил, то крайне жестко, даже оскорбительно. Мне казалось, что о нем и не сыщется занятных анекдотов, ан нет! Все же отыскались».
Анекдоты от Курганова, впрочем, касаются скорее Лермонтова-поэта. А чтобы отыскать сведения о юнкере и офицере Лермонтове, пришлось обратиться к другим источникам.
1. Но начнем с младенчества и детства. Земляк Лермонтова помещик Петр Шугаев писал:
«Бывшая при рождении Михаила Юрьевича акушерка тотчас же сказала, что этот мальчик не умрет своей смертью, и так или иначе ее предсказание сбылось; но каким соображением она руководствовалась – осталось неизвестно».
2. «Заботливость бабушки о Мишеньке доходила до невероятия... Когда Мишеньке стало около семи-восьми лет, то бабушка окружила его деревенскими мальчиками его возраста, одетыми в военное платье; с ними Мишенька и забавлялся, имея нечто вроде потешного полка, как у Петра Великого во времена его детства.
Для забавы Мишеньки бабушка выписала из Москвы маленького оленя и такого же лося… Но олень, когда вырос, сделался весьма опасным даже для взрослых, и его удалили от Мишеньки; между прочим, этот олень наносил своими громадными рогами увечья крепостным, которые избавились от него благодаря лишь хитрости, а именно не давали ему несколько дней сряду корма, отчего он и пал...
Когда Мишенька стал подрастать и приближаться к юношескому возрасту, то бабушка стала держать в доме горничных, особенно молоденьких и красивых, чтобы Мишеньке не было скучно.
Иногда некоторые из них бывали в интересном положении, и тогда бабушка, узнав об этом, спешила выдавать их замуж за своих же крепостных крестьян по ее выбору».
3. «Михаил Юрьевич любил устраивать кулачные бои между мальчишек села Тархан и победителей, нередко с разбитыми до крови носами, всегда щедро оделял сладкими пряниками, что главным образом и послужило темой для «Песни про купца Калашникова».
4. «Уцелел рассказ про один случай, происшедший во время приезда в Тарханы Михаила Юрьевича, когда он был офицером лейб-гвардии, приблизительно лет за пять до смерти.
В это время как раз по манифесту Николая I все солдаты, пробывшие в военной службе не менее двадцати лет, были отпущены в отставку по домам; их возвратилось из службы в Тарханы шесть человек, и Михаил Юрьевич, вопреки обычая и правил, распорядился дать им всем и каждому по ½ десятины пахотной земли в каждом поле при трехпольной системе и необходимое количество строевого леса для постройки изб, без ведома и согласия бабушки; узнав об этом, Елизавета Алексеевна была очень недовольна, но все-таки распоряжения Мишеньки не отменила».
5. Бывший юнкер, впоследствии ротмистр 2-го лейб-гусарского Павлоградского полка Константин Скуридин вспоминал о юнкерской школе:
«Как скоро наступало время ложиться спать, Лермонтов собирал товарищей в свой номер; один на другого садились верхом, сидящий кавалерист покрывал и себя, и лошадь свою простыней, а в руке каждый всадник держал по стакану воды (эту конницу Лермонтов называл «Нумидийским эскадроном»).
Выжидали время, когда обреченные жертвы заснут; по данному сигналу эскадрон трогался с места в глубокой тишине, окружал постель несчастного и, внезапно сорвав с него одеяло, каждый выливал на него свой стакан воды. Вслед за этим действием кавалерия трогалась с правой ноги в галоп обратно в свою камеру.
Можно себе представить испуг и неприятное положение страдальца, вымоченного с головы».
8. Писатель Александр Скабичевский (это его именем называется у Булгакова кот Бегемот) писал о Лермонтове-юнкере:
«Он ужасно рассердился на бабушку, когда та приказала служившему ему человеку потихоньку приносить барину из дома всякие яства и поутру рано будить его до «барабанного боя» из опасения, что пробуждение от внезапного треска расстроит его нервы. Досталось за это и слуге.
Страх попасть в число «маменькиных сынков» и желание поскорей снискать репутацию «лихого юнкера» побудили Лермонтова, обладавшего большою силою в руках, покуситься даже на состязание с первым силачом школы Карачинским, который гнул шомпола и вязал из них узлы, как из веревок. Однажды, когда они оба забавлялись пробою силы, в зал вошел директор школы Шлиппенбах и стал выговаривать обоим юнкерам: «Ну, не стыдно ли вам так ребячиться! Дети что ли вы, чтобы шалить?.. Ступайте под арест!»
Оба высидели сутки. Рассказывая затем товарищам про выговор, полученный от начальника, Лермонтов с хохотом заметил: «Хороши дети, которые могут из железных шомполов вязать узлы!»
9. Тот же Скабичевский о Лермонтове-корнете:
«Однажды он явился на развод с маленькою, чуть ли не детскою игрушечною саблею, несмотря на присутствие великого князя Михаила Павловича, который тут же дал поиграть ею маленьким великим князьям, Николаю и Михаилу Николаевичам, приведенным посмотреть на развод, а Лермонтова приказал выдержать на гауптвахте.
После этого Лермонтов завел себе саблю больших размеров, которая, при его малом росте, казалась еще громаднее и, стуча о камень или мостовую, производила ужасный шум... За эту несоразмерную саблю Лермонтов опять-таки попал на гауптвахту.
Точно так же великий князь Михаил Павлович с бала, даваемого царскосельскими дамами офицерам лейб-гусарского и кирасирского полков, послал Лермонтова под арест за неформенное шитье на воротнике и обшлагах...
Впрочем, арестованные жили на гауптвахтах весело. К ним приходили товарищи, устраивались пирушки, и лишь при появлении начальства бутылки и снадобья исчезали при помощи услужливых сторожей».
10. Первый биограф поэта Павел Висковатый рассказывает:
«Во время поездки Лермонтова со Столыпиным на дачу балерины Пименовой, близ Красного Кабачка, воспетой Михаилом Юрьевичем в поэме «Монго», когда друзья на обратном пути выдвинулись на Петергофскую дорогу, вдали показался возвращавшийся из Петергофа в Петербург в коляске четверкою великий князь Михаил Павлович. Ехать ему навстречу значило бы сидеть на гауптвахте, так как они уехали из полка без спросу. Недолго думая, они повернули назад и помчались по дороге в Петербург, впереди великого князя.
Как ни хороша была четверка великокняжеских коней, друзья ускакали... Великий князь не узнал их, он видел только двух впереди его ускакавших гусар, и поэтому, приехав в Петербург, послал спросить полкового командира, все ли офицеры на ученьи. Все, отвечал генерал Хомутов, и действительно были все, так как друзья прямо с дороги отправились на ученье. Гроза миновала благодаря резвости гусарских скакунов».
11. «Великий князь Михаил Павлович, возвращая поэму «Демон», сказал: «Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли – духа зла или же дух зла – Лермонтова?»
12. Князь Александр Васильчиков о пребывании Лермонтова в Пятигорске:
«Он был шалун в полном ребяческом смысле слова, и день его разделялся на две половины между серьезными занятиями и чтениями и такими шалостями, какие могут придти в голову разве только пятнадцатилетнему школьнику; например, когда к обеду подавали блюдо, которое он любил, то он с громким криком и смехом бросался на блюдо, вонзал свою вилку в лучшие куски, опустошал все кушанье и часто оставлял всех нас без обеда...
Обедая каждый день в пятигорской гостинице, он выдумал еще следующую проказу. Собирая столовые тарелки, он сухим ударом в голову слегка их надламывал, но так, что образовывалась только едва заметная трещина, а тарелка держалась крепко, покуда не попадала при мытье посуды в горячую воду; тут она разом расползалась, и несчастные служители вынимали из лохани вместо тарелок груды лома и черепков».
13. Князь Александр Мещерский (дослужился до полковника и придворного шталмейстера; его скульптурный портрет оставил Паоло Трубецкой) писал: «Лермонтов мне рассказал, как, оставляя Петербург, чтобы перейти на службу на Кавказ, он оставил свою тысячную верховую лошадь на попечении своего денщика Сердюка, поручив товарищу по полку, князю Меншикову, ее продать. Долго не находилось покупщиков. Наконец Меншиков нашел покупателя и с ним отправился в полковой манеж...
Немало времени они ожидали в манеже Сердюка с его лошадью. Наконец, показался за барьером манежа человек, который с веревкой на плече тащил с трудом что-то очень тяжелое; через несколько времени показалась голова лошади, которая, фыркая и упираясь, медленно подвигалась вперед и озиралась на все стороны. Когда Сердюк втащил ее на середину манежа, она не похожа была на лошадь, а на какого-то допотопного зверя: до такой степени обросла длинной шерстью; уши, которыми она двигала, так заросли, что похожи были на огромные веера...
Князь Меншиков спросил у Сердюка, что за зверя он привел, но Сердюк отвечал очень хладнокровно:
– Это лошадь, ваше высокоблагородие!
– Да что ты с ней сделал, Сердюк, с этой лошадью?
– Да что же, ваше высокоблагородие, с ней сделается? Она себе корм ест, пьет, никто ее не трогает; помилуйте, что с ней сделается?
Оказывается, что Сердюк целый год лошадь не чистил и не выводил из денника, так что она совершенно одичала и обросла».
14. Кавказский сослуживец Лермонтова корнет Петр Магденко вспоминал:
«Приехав на станцию, я вошел в комнату для проезжающих и увидал уже знакомую мне личность Лермонтова, в офицерской шинели с отогнутым воротником...
Через несколько минут вошел только что прискакавший фельдъегер с кожаною сумой на груди. Едва переступил он за порог двери, как Лермонтов, с кликом: «а, фельдъегер, фельдъегер!» подскочил к нему и начал снимать с него суму...
Фельдъегер утверждал, что он послан «в армию к начальникам»; но Лермонтов сунул ему что-то в руку, выхватил суму и выложил хранившееся в ней на стол... Оказались только запечатанные казенные пакеты; писем не было. Я немало удивлялся этой проделке. Вот что, думалось мне, могут дозволять себе петербуржцы».
15. «В июле 1840 года генерал-майор Аполлон Галафеев представил Лермонтова к награждению орденом св. Владимира 4-й степени с бантом – высокая награда для корнета. Но в штабе Кавказского корпуса заменили эту награду на более низкую – орден св. Станислава 3-й степени.
Также Лермонтова представил к награждению золотой саблей «За храбрость» командующий кавалерией Чеченского отряда полковник Владимир Голицын. Наградного оружия и ордена поэт не получил: его фамилию лично вычеркивал Николай I из наградного листа».
16. А вот две разноречивых эпитафии от государя императора: «Князь Петр Вяземский со слов флигель-адъютанта полковника Лужина записал, что император отозвался о гибели Лермонтова на дуэли: «Собаке собачья смерть». Но когда великая княгиня Мария Павловна «вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором», император, выйдя в другую комнату к тем, кто остался после богослужения (дело было после воскресной литургии), объявил: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».
17. Виталий Киселев, составитель монументального свода анекдотов, писал:
«В октябре 1964 года Ахматова ехала на такси через Кировский (Троицкий) мост. Небо было затянуто тучами, но вдруг над Биржей вытянулся красноватый световой столб, потом возникло подобие перекладины. Затем лучи разошлись и видение пропало. На следующий день объявили о смещении Хрущева.
Ахматова прокомментировала это событие: «Это Лермонтов. В его годовщины всегда что-то жуткое случается. В столетие рождения, в четырнадцатом году, Первая мировая, в столетие смерти, в сорок первом, Великая Отечественная. Сто пятьдесят лет – дата так себе, ну и событие пожиже. Но все-таки с небесным знамением...»
В 1991 году почти незамеченным прошло 150-летие со дня смерти Лермонтова – не до того было. Но в том году распался СССР... Посмотрим, что будет в 2014 году».
