Николай Пиотровский
Для верующих актуально только церковное искусство. Фото РИА Новости
Незадолго до споров о фильме Алексея Учителя «Матильда», с новой силой разгоревшихся вместе с началом осеннего политического сезона, произошло событие, казалось бы, не имеющее к этой теме прямого отношения. Министерство культуры заказало двум уважаемым московским институтам – Государственному институту русского языка им. А.С. Пушкина и Российскому научно-исследовательскому институту культурного и природного наследия имени Д.С. Лихачева – экспертизу двух словосочетаний, которые в последние годы стали чаще мелькать в повседневной и неспециализированной речи в совершенно отличном друг от друга значении. Словосочетания эти «актуальное искусство» и «современное искусство».
Эксперты, не мешкая, дали совершенно определенный ответ: «То, что является актуальным, обязательно современно. То, что современно, не обязательно актуально». Следуя этой простой и ясной логике русского языка (в котором, как на это справедливо указывают специалисты по языкознанию, «семантика прилагательного «современный» шире семантики прилагательного «актуальный»), Министерство культуры составило два рекомендательных определения, которые разослало в письменном виде во все органы управления культурой исполнительной власти субъектов Российской Федерации. Согласно этому определению, «современное искусство» это лишь то искусство, которое творится современниками, а «актуальное» то, что «содержит в себе смысл, в котором нуждается современное общество… вне зависимости от времени создания».
Событие это прошло совершенно незамеченным. Но вопрос о дефиниции, то есть об определении границы того или иного понятия, представляется нам чрезвычайно важным. Если с «современным» все более или менее понятно, то вокруг «актуального» сразу возникает множество мелких проблем и недоговорок. Какое общество или какую часть общества считать современными? В каком смысле нуждается это общество и кто этот смысл придумывает и определяет? И если на актуальность не влияет время создания произведения искусства, то какую историческую эпоху предлагается взять за образец для современного общества, ведь в разные эпохи господствовали подчас противоположные друг другу эстетические и этические нормы?
Известный французский философ-постструктуралист, автор понятия «борьба дефиниций» Пьер Бурдье писал: «Именно это «видение как»… которое «чистые художники» стремятся утвердить наперекор обычному видению, является основополагающей точкой зрения… которая определяет правило допуска в поле: «да не внидет тот», кто не обладает точкой зрения, согласующейся или совпадающей с основополагающей точкой зрения поля». Исходя из этого простого в своей сути тезиса о том, что тот, кто заказывает музыку, тот и решает, как именно ее исполняют, становится абсолютно очевидно, что борьба вокруг «Матильды» совсем не игра и не симулякры, а принципиальная и реальная борьба за символическую власть в пространстве российской культуры.
Нас пытаются убедить в обратном. В колонке на «Гефтере» актер Электротеатра Станиславский, например, пишет: «Российские поединки в рамках культурной политики – войны видимостей». Проще говоря, фейк, подлог – видимость противостояния. Другой автор, известный политолог, описывает споры вокруг «Матильды» как борьбу «черносотенного пуританизма» и «диктатуры «борделя», намеренно понижая и принижая стиль развернувшейся дискуссии. Третий, автор сайта «Православие и мир», пишет, что «размышления и эксперименты всегда более продуктивны, чем рутина и скука», под «рутиной и скукой», конечно же, подразумевая искусство со светской точки зрения неактуальное, в том числе и церковное.
Так какое же искусство считать актуальным? С точки зрения православия, всё и никакое. Все потому что Церковь существует вне времени и вне какой-либо светской хронологии. Строго говоря, важен только один промежуток: от первого пришествия Христа и до второго. В этом коротком-коротком, потому что временном, промежутке не существует самого понятия актуального или неактуального. Поэтому всё церковное искусство актуально в той степени, в какой оно служит делу спасения человека. Никакое, потому что вместе со сменой эпохи и столетия сменяется и стиль, а как можно придавать вечному, низменному и истинному свойства, существующие лишь во времени, и только в связи со временем свой смысл обретающие?
С того угла зрения, которое себе выбрало contemporary art (с английского «текущее, нынешнее»), само понятие «вечного» не актуально. Вечное – это что-то страшное, смутное, темное, в конце концов тайное. В этом смысле «тайное» означает не просто закрытое и недоступное, но имеющее власть над явным, мирским и явленном человеку во времени. А современная культура не хочет и не желает признавать даже возможность того, что над ней может существовать какая-то власть, кроме нее самой. Поэтому ставит на пьедестал вечного всего лишь временное.
В этой парадигме актуального, а значит временного, есть только один непреложный закон: будь актуален. Создай ситуацию, в которой о тебе говорят, при которой ты неизбежно находишься в центре внимания. Не имеет значения, как именно ты этого добьешься – сделай это! Однако вопрос «как» – это всегда вопрос нравственного закона. В церкви человек спасается «как», делает добрые дела «как», творит молитву «как»: сама христианская жизнь становится вечным вопросом: «как», «каким образом»? Из этой диалектики образа христианского действия и рождается христианское искусство, и именно поэтому оно всегда стремится в себе самом воплощать не только богословскую, но и нравственную идею.
Актуальное же искусство нравственным быть не может по своей собственной сути. Исполняя непреложно заповедь актуальности, оно одновременно отказывает себе в самой возможности исполнять заповеди Христа. Поэтому христиане и относятся с таким недоверием и подозрением ко всему, что с легкой руки культурной элиты объявляется актуальным, им заповедовали: «Не собирайте себе сокровищ на земле».
По этой же причине борьба вокруг «Матильды» – это не фейк, не обман и не симулякр. Это борьба временного, которое «моль и ржа истребляют и… воры подкапывают и крадут» (Мф 6:19), и вечного, которое всегда стремится стать «столпом и утверждением истины».
Поэтому главный вопрос борьбы дефиниций вокруг искусства это вопрос, поставленный ребром: человек для искусства или искусство для человека?
