Инна Симонова
Ольга Бородина в роли Марфы (слева) и Михаил Дидук в роли Андрея Хованского.
Фото с сайта Метрополитен
Можно лишь догадываться, случайно ли совпало с митинговыми выборными страстями в России возвращение после более чем десятилетнего перерыва на сцену нью-йоркской Метрополитен-оперы «Хованщины». Труднейшей для интерпретации, исполнения и восприятия эпической «народно-музыкальной драмы» Модеста Мусоргского. В ней, как и в «Борисе Годунове», гениальный автор музыки и либретто, предвосхитивший авангардные поиски своих будущих эпигонов, обратился к очередному в российской истории смутному времени. Тогда, на излете XVII века, ненадолго установилось шаткое троецарствие наследников государя Алексея Михайловича Тишайшего: юной дочери Софьи и малолетних сыновей Иоанна V и Петра I. И страна оказалась погружена в пучину внутриполитического хаоса, усугубленного религиозным расколом, заговорами, народными волнениями и стрелецкими бунтами.
Партитура оперы, не завершенная Мусоргским в связи с его преждевременной (в 42 года) смертью и собранная воедино другом и соратником по «Могучей кучке» Римским-Корсаковым из разрозненных авторских набросков, фрагментов, эпизодов и им же оркестрованная, дошла до нашего времени в нескольких редакциях. Морис Равель и Игорь Стравинский адаптировали ее для постановки Дягилевым в Париже в предвоенном 1913 году. Наиболее приближенную к авторскому замыслу версию осуществил в 1958 году Дмитрий Шостакович для фильма «Хованщина» Веры Строевой. Именно она и исполняется с тех пор чаще всего.
Редкий гость на американской оперной сцене, «Хованщина» Мусоргского впервые появилась в Нью-Йорке в 1950 году и шла совсем недолго на английском языке. В основу нынешней постановки была положена почти что аскетическая сценография 1985 года немецкого мэтра оперной режиссуры Августа Эвердинга в декорациях китайского художника Минг Чо Ли в оригинальной русской версии, оркестрованной Шостаковичем. Впервые она шла на этой же сцене в 1999 году. Оркестром тогда управлял Валерий Гергиев, партию Ивана Хованского пел Паата Бурчаладзе, Марфы – Долора Зайик.
«Хованщина» образца февраля–марта 2012 года в музыкально-драматическом отношении получилась впечатляюще яркой и была награждена хвалебными откликами искушенной американской публики и прессы. Как написал в своей рецензии на премьеру спектакля музыкальный критик New York Times Захарий Вулф, «опера была блестяще спета, убедительно сыграна, энергично и мощно продирижирована, став одной из лучших постановок Мет в нынешнем сезоне».
«Энергично и мощно» управлял оркестром, солистами и хором австрийский дирижер Кирилл Петренко, приглашенный в будущем сезоне возглавить мюнхенскую Баварскую оперу. Впервые в истории театра он предложил для финального, шестого акта «Хованщины» – заключительного хора в сцене массового самосожжения раскольников – версию Стравинского, а не Римского-Корсакова. Она основана на хоральных песнопениях, найденных среди автографов Мусоргского, помноженных на ранее звучавшие в опере музыкальные темы. В частности, была заменена призывно-триумфально звучащая медь петровских труб на медленно затихающий, меркнущий в зареве огня хоровой гимн непримиримых старообрядцев «Господи Славы, гряди во Славу Твою».
Примечательно, что запоминающийся своей гармоничностью ансамбль главных исполнителей в нынешнем спектакле был составлен из солистов оперных театров государств бывшего Союза. Партии князя Ивана Хованского и его сына Андрея спели известнейшие украинские артисты – бас Анатолий Кочерга и тенор Михаил Дидык (это его дебют на сцене Мет). Роли раскольницы Марфы, лидера старообрядцев Досифея и утонченного западника-модернизатора князя Василия Голицына – звезды Мариинки меццо-сопрано Ольга Бородина, бас Ильдар Абдразаков и тенор Владимир Галузин. Грузинский баритон Георгий Гагнидзе предстал в образе боярина Шакловитого.
Среди новаций нынешней «Хованщины» следует упомянуть несколько «раскрепощенный» танец рабынь-персидок в тереме Ивана Хованского из четвертого акта. Он был введен в ткань спектакля французским хореографом Бенджамином Мильпье, который получил известность постановкой балетных сцен в киноленте Даррена Аронофски «Черный лебедь» (а также тем, что стал отцом ребенка актрисы Натали Портман, исполнившей в фильме главную оскароносную роль).
Дотошному российскому зрителю в нью-йоркской постановке «Хованщины» бросается в глаза некоторое несоответствие декораций и костюмов заявленной эпохе. Так, например, на старообрядце Досифее почему-то надета серая шинель, напоминающая долгополую форменную студенческую тужурку конца XIX – начала XX века, а не подрясник священника. В финальной сцене к огромному деревянному восьмиконечному кресту, стоящему посреди церкви и обложенному хворостом, стекаются старообрядцы, чтобы принять мученическую кончину. Их головы покрывают некие странного вида белые платы, даже головы мужчин, которые в при совершении церковных обрядов должны быть обнажены! В обратной перспективе предстает и сам многометровый крест: его косая перекладина – подпорка для ног Спасителя, символизирующая «мерило праведное», взвешивающее грехи и добродетели людей, – устремлена не, как принято в православии, сверху вниз, а ошибочно – снизу вверх…
Но не будем излишне строги и придирчивы к нью-йоркской постановке «Хованщины». Музыка Мусоргского и ее прекрасное звучание в стенах Метрополитен-оперы с их лучшей в мире акустикой с лихвой перекрывает все досадные ляпы, которых, будем объективны, было совсем немного.
