Концерт-событие

Марис Янсонс: "Как чувствуешь – так и играешь".
Фото из личного архива Мариса Янсона

Один из ведущих дирижеров нашего времени Марис Янсонс в январе отметил 70-летие. Сегодня Янсонс не просто входит в первую десятку лучших дирижеров мира. Он желанный guest-дирижер в оркестрах Венской и Берлинской филармоний, его любят и помнят во всех оркестрах, с которыми доводилось работать: в филармоническом оркестре Осло (22 года) и симфоническом оркестре Питтсбурга (6 лет). Его очень ценят как руководителя и во вверенных его попечениям амстердамском Королевском Концертгебау и оркестре Баварского радио. Но главное – Марис Янсонс продолжает совершенствовать свои мастерство, стиль, глубину постижения партитур. О современной музыке, Бетховене и трудностях профессии дирижера Марис ЯНСОНС рассказал Гюляре САДЫХ-ЗАДЕ.

– Марис Арвидович, как вы отпраздновали юбилей?

– В кругу семьи, в Петербурге. Мы даже гостей не звали, посидели тихонько. Конечно, оба оркестра просили меня отметить юбилей с ними, обычно я так и делал. Но в этот раз у меня был концерт в Париже, мы играли «Турангалилу» Мессиана, а на следующий день я прилетел домой. Когда предстоят торжества, празднества, связанные с моей персоной, я всегда безумно волнуюсь. Помню, как справляли мое 50-летие в Осло, 60-летие – в Питтсбурге, 65-летие – в Амстердаме. Правда, в Амстердаме подготовка велась втайне от меня, и торжества стали для меня приятным сюрпризом. Я подумал: зачем мне эти хлопоты, суета вокруг меня? Кроме того, весной в честь моего юбилея мы приедем в Россию с гастролями – 29, 30 и 31 марта будут концерты в Москве и Петербурге.

– В начале вы трижды исполнили «Турангалилу» в Мюнхене и Париже. Каковы ближайшие планы в отношении современного репертуара?

– Знаете, даже на самых продвинутых фестивалях неохотно берут сочинения, скажем Онеггера. Можно, конечно, чаще играть Шёнберга и Веберна, ранний Пендерецкий очень интересные партитуры писал, да и Йорг Видманн талантливо пишет. Но в последнее время мы играем довольно много современной музыки. Недавно с оркестром Баварского радио мы сыграли «Портреты» Щедрина в связи с его юбилеем – не самое новое, но очень глубокое по музыке сочинение. А в Вене в зале Музикферайна я продирижировал первым исполнением Концерта Пендерецкого для альта и скрипки – солировали Джанин Янсен и Юлиан Рахлин. Давно я не слышал, чтобы консервативная венская публика так восторженно принимала премьеру современного автора. Вена – не самый продвинутый город в отношении современной музыки. В который раз я убеждаюсь: публика отнюдь не дура, она чувствует, когда ей предлагают что-то по-настоящему талантливое. А в ближайшее турне с амстердамским Концертгебау везем сочинение Вагенаара. Но если откровенно, я еще жду появления хорошей музыки.

– Сейчас непросто найти новое и притом достойное сочинение современного автора для большого симфонического оркестра. Композиторы предпочитают сочинять для малых составов, для ансамблей, для камерного оркестра…

– Потому что не уверены, что найдут исполнителей. Сегодня у авторов практически нет шансов услышать свое новое сочинение в исполнении БСО. Сейчас только такие авторитеты, как Щедрин и Пендерецкий ну или Булез, могут с ходу найти оркестр для исполнения.

– Но от вас не требуют исполнения современных авторов?

– Когда я работал в Питтсбурге, от меня как главного дирижера ждали исполнения музыки американских авторов. В контракте это условие не было прописано, но я все время ощущал подспудное давление. А когда я 22 года работал с оркестром Осло, так там ни один концерт не мог состояться, если в программе не было хотя бы одного современного композитора. Далеко не все норвежские композиторы писали хорошую музыку, будем честны. Но как только представишь к утверждению новую программу, сразу вопрос: «Где норвежская музыка?» У нас в советское время было так же: была разнарядка на исполнение музыки советских композиторов в сезоне. А когда оркестры выезжали на гастроли – тем более. Госконцерт просто не выпустил бы, если в программе не заявить сочинение советского автора.

– Вас, наверное, часто спрашивают: кто ваш любимый композитор?

– Обычно я отвечаю так: «На свете много великих композиторов, нельзя сказать, кто из них лучший. Потом делаю паузу и говорю: «И все-таки Бетховен лучше всех». Примерно также я отвечаю, когда спрашивают, какая из симфоний Бетховена мне нравится больше других. Я отвечаю: «Невозможно сказать, какая симфония лучше, все они хороши, каждая по-своему». А потом добавляю: «А все-таки Третья симфония лучше!» Сейчас я буквально одержим Бетховеном, ощущаю энергию его музыки, которая входит в меня, сливается с моей энергией и будто приподнимает над миром. Недавно в Японии мы с оркестром Баварского радио записали цикл из всех девяти симфоний Бетховена. Перед этой ответственной записью я много готовился, читал о Бетховене, изучал его эскизы, разбирался в разных редакциях. У меня возникли тысячи вопросов к партитурам Бетховена – они так и остались без ответа... Я понял: пора остановиться. В итоге ты решаешь сам, что и как нужно играть. Как чувствуешь, так и играешь.

– Вы дирижировали симфониями Бетховена множество раз…

– Дирижировать симфониями Бетховена в 70 лет – это совсем не то, что в 30 или 40. В молодости я был дружен с Куртом Зандерлингом, часто заходил к нему в гости в Берлине, советовался, приносил партитуры, мы много беседовали о Брукнере, Малере. Однажды признался ему, что всю жизнь меня преследует боязнь трех сочинений: это Шестая и Девятая симфонии Бетховена и Шестая симфония Чайковского. Я чувствовал, что не созрел для них. А Зандерлинг мне ответил: «Марис, ты совершенно прав. Это очень трудные произведения. Могу сказать одно: чем раньше ты начнешь их дирижировать, тем раньше придешь к тому времени, когда они начнут по-настоящему получаться. И ты сможешь уверенно сказать: «Только теперь я начинаю дирижировать этими сочинениями по-настоящему». Считай, что первые 25 исполнений ты отправишь в мусорную корзину как скомканную бумагу».

– Какие еще есть сложности у больших оркестров, кроме репертуарных?

– Есть еще одна проблема: как найти новые места, новые залы для выступлений. Мы наперечет знаем лучшие залы мира: тот же Музикферайн, амстердамский Концертгебау. Но когда вдруг появляется отличный новый зал, мы стремимся опробовать его. Вот, например, в Кавасаки – это практически деревушка неподалеку от Токио – появился новый зал. Тойота-сан, знаменитый мастер акустики, создал такой прекрасный зал, что придраться не к чему. Я стал одним из первых дирижеров, которые приехали в Кавасаки, и просто влюбился в зал, стал всюду о нем рассказывать. Теперь в этом зале выступают лучшие оркестры: Венской филармонии, Берлинский, оркестр Концертгебау, Баварского радио, Ла Скала, Метрополитен-опера. Все туда приезжают, и теперь Кавасаки входит в обязательный список городов, который включают в план гастрольного тура по Японии.

– В чем для вас трудность профессии дирижера?

– На каждом концерте ты должен не только поддерживать планку качества, каждый концерт должен стать событием. Тут стоит вспомнить Евгения Мравинского или, скажем, Карлоса Кляйбера. Они дирижировали мало, но каждый их концерт действительно становился событием. И оба они ужасно волновались перед концертом. У Кляйбера на репетициях в оркестре Концертгебау руки тряслись. А ведь Кляйбер лучший, быть может, дирижер на все времена. Событийность концерта связана с внутренней энергией – сколько ее у тебя осталось, сможешь ли ты выплеснуть ее. Бывает, артист хороший, но он переработался, выдохся. Это как чайник: если он просто стоит, ты никогда не узнаешь, сколько в нем воды. Надо поднять чайник и посмотреть. Так и мы не знаем – на сколько нас хватит? А может, ваш чайник вообще опустел? Энергией можно заразиться от чего угодно: от природы, общения, от хорошего спектакля или книги. Даже одна фраза вдруг может поразить вас, задеть глубоко, потому что она резонирует с какими-то вашими мыслями, идеями – и вы чувствуете, что в вас поднимается энергия. Моя жена Ирина часто говорит мне: «Хватит, перестань, ты уже все прочел, все знаешь, расслабься…» А я не могу. Чувствую, если не пройду свой путь… вернее, так, если не применю свой метод подготовки, я выйду к оркестру пустым. Такова моя психология, мне от нее не уйти.