Игорь Дуардович
А до Пушкина все равно пять рукопожатий.
Фото Владимира Захарина
Широкая полемика на тему «Литературный институт и современность» – это давняя, но до сих пор не завершенная история. Значимость и необходимость творческого вуза, такого как Литинститут, обсуждалась еще в 1960-е. В прошлом году в газете «Литературная Россия», в 15-м номере, вышла анонимная статья «Институт лишних людей», и полемика разгорелась с новой силой. Через какое-то время, после ответных статей со стороны защитников и опубликованных дискуссий, все утихло. Вопрос: а надолго ли? Очевидным фактом остается одно, что здесь мало просто личного отношения и перечисления сложившихся проблем. Чтобы понять что-то, нужен сравнительный анализ и взгляд как минимум нескольких поколений. Но самое главное – действие во благо. Мысли Алексея КУБРИКА как одного из давних выпускников Литинститута здесь могут быть ко времени. Вопросы задает Игорь ДУАРДОВИЧ.
– Алексей Анатольевич, в Литинституте неофиты-первокурсники приучают себя к мысли, что «писатель не нужен» и «все лучшее написано». Этот комплекс, как эстафетная палочка, передается студентами старших курсов младшим. Встречаются и оригинальные тезисы, например: «Русская литература – мертворожденное дитя, которое никак не закопают». Это абсолютный нигилизм. Было ли что-то подобное в годы вашего студенчества и как сильно изменился облик «литовца» с тех пор?
– По твоим словам получается, что изменился. То есть, может быть, и изменился, но я этого не вижу. Вот тебя вижу, других, кто приходит ко мне на семинар. Относящихся к поэзии как к цели, а не средству мало было и тогда, и сейчас. Вообще, в чем заключается несерьезность? В невнятности, как сказал бы Швейцер, своего жизневоззрения. А одновременно писатель еще должен дойти до своей речи, то есть стилистически сделать так, чтобы не было зазора между мышлением┘ и речью. Но тут речь не о новизне. Молодые стремятся за новизной. Им кажется, что возможна легко достижимая новизна. А это не так, да еще и новизна простоты выше, чем новизна сложности. Литинститут остается во многом, как и все институты нашей страны, советским. Студенты моего времени не были особо начитанными. Много читающие выделялись, их всегда было единицы. Поэтическое ремесло предполагает, что помимо прочего ты знаешь очень много слов. Есть знаменитая фраза Мандельштама о Пастернаке: «Он не лучше меня пишет, он просто слов много знает». Но когда происходит выбор единственного слова, то совершается преображение его изнутри. А нигилизм позитивистского толка у нас в гостях давно. И вырос до невероятных размеров примерно с эпохи Просвещения.
– Современные студенты Лита выглядят дезориентированными, будто они утеряли связь с прошлым. В 80-х писатель как человекотип стоял совсем на другой планке. Ощущалась ли вами тогда жесткая культурная преемственность?
– Конечно же, да┘ и не просто культур. Нельзя ничего написать отдельно от Пушкина или Мандельштама. Ты все равно пишешь в том же «пространстве», где стоят лучшие книги. Есть такая знаменитая статья «Колеблемый треножник». О том, что скоро уйдут люди, которые понимают Пушкина, скоро уйдет воздух┘ Совсем случайно Ходасевичу (автору статьи) ответил Мандельштам: «Поэт – существо вневременное┘» А до Пушкина ведь все равно пять рукопожатий. У меня до Пушкина четыре. Я до сих пор помню все нюансы той встречи, когда я жал руку Анастасии Цветаевой. Даже то, что схватывалось только боковым зрением. Это было похоже на инициацию. Важно, кто тебе открывает твою «чтойность». Одно дело, когда твои стихи будут оценивать сокамерники по общежитию, а другое дело, когда тот, кто состоялся как поэт, попытается связать хотя бы пару слов, чтобы тебе что-то объяснить. Тот, с кем случилось хорошее стихотворение, он другой. Стихи не пишутся, они случаются.
– Прозаик и критик Олег Павлов в одной из своих полемических статей 1990-х писал: «Литература оказывается еще в пустоте, усыхая географически». Литинститут уже тогда, по его мнению, «в этом опустении стал Ноевым ковчегом для российской словесности». Не утерялся ли этот статус в нулевые?
– Я боюсь, что утерялся. Частично. А каким Лит должен быть в идеале? Он должен быть таким же мощным филологическим институтом, как МГУ. По преподавательскому составу. Вот если бы Бибихин читал не только на филологическом отделении МГУ, но и в Лите┘ В Лите просто должны читать лучшие люди эпохи. Когда я учился, у нас таких приглашали, но дозированно. Я слышал Льва Гумилева и Вячеслава Всеволодовича Иванова, но, вот забавно, и на этих лекциях больше сидело преподавателей, чем студентов. Я бы сделал в Лите невероятное количество факультативных курсов при самом серьезном финансировании. В культуру нужно вкладывать всерьез. Вот и Пятигорский, и Георгий Чистяков не читали же лекции в Лите┘ нет. А почему бы им там было не почитать?
– В прошлом году Роман Назаров показал свой документальный фильм «Шок прошлого», посвященный трагически несостоявшимся писателям, студентам Лита 1990-х. Во время свободного микрофона зашла речь о специальных курсах выживания для писателей. А в настоящее время курсы профориентирования и адаптации, если бы они появились, могли бы сыграть значимую роль?
– Блок в своей статье «О назначении поэта» сказал: «Не стоит давать имя искусства тому, что таковым не является». Сейчас в искусстве слишком много неискусства. Я боюсь, что большинство пишущих не понимают, почему они так ничего и не напишут. Вечный парадокс. Осмысляя и обслуживая социум, уходишь от себя и от Бога. Служба в офисе, курсы выживания, тренинг общения – это слишком внешние события, а дело поэта – культура – внутреннее. Прогулка по аллее парка «попарно с поэтом» да еще после евхаристии┘ Может быть, такое действо более помогает выжить?
– Сегодня в стенах вуза действительно заметна нехватка молодых специалистов-преподавателей. Нет такой гармонии, когда дух консерватизма уравновешен дерзостью и отчаянной смелостью тех людей, что формируют свежий поток┘
– Так было всегда┘ Просто старость, мудрость. Олеся Николаева мне нравится, Седых мне нравится. Есть Рейн. Может быть, не важно, справляются они или нет? Я вот, когда работал в Литинституте, дружил с Сергеем Федякиным, так он просто одержим литературой. Вообще одержимость – отличное слово. А то, что руководитель семинара может делать вид, что отсутствует┘ Пусть! Стоит ли решительно вторгаться извне? Талантливых «навсегда» не так много, как хотелось бы. Гордыня – вот как это можно объяснить. Она зачастую сильно опережает талант. Талант есть у всех априори, но он же и препятствие. Надо еще добормотаться до собственного ритма, дочитаться до совершенно особого видения собственных стихов┘ Когда пишешь стихотворение, нельзя же делать вид, что мировой культуры не существует. Ты просто обязан вести этот диалог. Думаю, даже любой «спящий» руководитель семинара проснется на гениальном стихотворении. Короче, это проблема тех, кто там учится, а не руководителей. Надо начинать с себя. А руководители всегда все чувствуют, они же много судеб видели.
– Учиться в творческом вузе только ради общения и устроения личной жизни – как вам такая установка? Вместо здоровых амбиций жизнь в состоянии дрейфующего планктона.
– Никакого образования нет – есть только самообразование. Учителя – это те, кто способен объяснить технологию достижения – как пройти. Творческий вуз – хорошее место для самообразования. Можно многое получить, если ты сам в силах взять. Общение сильно скрадывает время, ну, как и любая тусовка. У меня было общение с очень интересными людьми в Лите и вне Лита, потому что мы разговаривали цитатами. Из стихов. Мы цеплялись за строчки. Наша речь была построена как одна большая цитата. И я с ними общался – с теми, кто знает строчки. Мне неинтересны были люди, которые ничего не знали. Не могли подкрепить мое ассоциативное мышление, которое я расширял. Не думаю, что литинститутская тусовка бездарнее остальных. Но я в ней давно не был. Мне больше нравятся компании, которые ходят на поэтические вечера: в «Билингву», в «ОГИ». Да и потом понятно, что наши толстые журналы по-прежнему формируют вкус. Наши серии поэтические тоже сформированы определенным образом. Но не исключаю, что можно стать поэтом, совсем не тусуясь. Можно. Искушение┘ В любой тусовке постоянно присутствует искушение. Где искушения больше – в общении или в творчестве? Общение прекрасно, когда оно предельно искреннее.
– Кстати, в Лите немало честолюбцев, просто большинство из них никак себя нигде не проявляют, а только разводят демагогию. Что же мешает выступать со сцены, печататься и интересоваться периодикой?
– Собственная стилистическая слабость, заемная пластика и ритм┘ Вот мой курс был 100 человек. Сколько из них остались в литературе через 5 лет, через 10 и 20? Ты можешь издавать сколько угодно книг, но если их никто не читает, если они неинтересны, если тебя так и не напечатает толстый журнал┘ Как там у Дмитрия Кедрина: «У поэтов есть такой обычай, в круг сойдясь, оплевывать друг друга┘» Когда выступает второстепенный поэт – все спорят, когда выходит гениальный – все перестают, потому что истина всепобеждающа. Глубокое очевидно. В конце концов, Ахматова сразу читала стихи вместе с Блоком. Когда ты читаешь стихи с лучшими поэтами, ныне живущими, тогда это интересно. А когда междусобойчик – ну, это и останется междусобойчиком. И в 1980-х, и в 1990-х они были. При каждом городе была целая сеть литстудий. Кроме того, сейчас происходит удивительная битва – в сознании современного человека визуальное пытается стать сильнее вербального. А это не так – по определению, по сути.
– В обсуждении «Литературный институт: «pro» и «contra», опубликованном в «ЛитУчебе» № 4 за 2010 год, меня заинтересовало мнение поэта и редактора Марины Кудимовой: «Закрытие Литинститута, перепрофилирование или сохранение – прерогатива государства, призванного рационально использовать налоговые поступления. Без коррекции учебного процесса, ротации преподавательского состава и пересмотра шкалы стандартов вуз обречен». Что, на ваш взгляд, в итоге изменит институт и откуда: изнутри или извне?
– Думаю, что извне. Забота государства должна быть. У нас много умных людей, они могут сообразить, как исправить ситуацию, если захотят. Это заведение просто обязано остаться в живых и позаботиться о культуре. А изнутри что можно? Можно оставаться честным с самим собой.
– Как бы вы отреагировали, если бы завтра узнали, что Литературный институт закрыт?
– Я бы расстроился, опечалился. Зачем закрывать? Хотя, с другой стороны, его же открыли как советское учреждение. Как то, что позволяет идеологически формировать литературу, так сказать, держать руку на пульсе. Я бы его превратил в филологический. Я бы все сделал как ВЛК – Высшие литературные курсы. Но это все в порядке бреда, за пять минут тут ничего не решить. Это надо садиться и думать┘
