Екатерина Корнеенкова
Эта жизнь – для меня... Фото из архива Кирилла Ковальджи
Вся жизнь в литературе, для литературы, для продвижения талантливых литераторов. Этим все сказано. 14 марта Кирилл Ковальджи отметит 85-летний юбилей. В канун дня рождения о главном деле жизни, лучших годах и современной литературе с Кириллом КОВАЛЬДЖИ побеседовала Екатерина КОРНЕЕНКОВА.
– Кирилл Владимирович, можете ли вы подвести итоги своей литературной деятельности, поведать о том, что стало делом жизни?
– Ой, какой неподъемный вопрос! Не хочется ведь подводить итоги, а время все равно их подводит. Однако скажу: написал куда меньше, чем собирался. Длинная жизнь прошла как-то слишком быстро…
А что стало «делом жизни»? Литература. По охоте, а не по необходимости. Жизнь и слово для меня неразделимы. Словно то, что со мной происходило, требует и требовало выражения, закрепления в слове. Наравне с миром моего сочинительства была еще любовь как дело жизни: семья, сыновья, внуки. Тоже как чувство воплощения, продолжения себя самого…
– Не могу не спросить о Литературном институте им. Горького. Чем вам запомнились годы учебы?
– Я был провинциальный мальчик, потому для меня Литинститут – это Москва, друзья из разных стран, библиотека. Кстати, мои воспоминания о Литинституте опубликованы и отдельно, и в книге.
– Расскажите немного о Литературной студии Кирилла Ковальджи. Продолжаете ли вы отыскивать новые таланты?
– О студии я неоднократно писал, а также рассказывал на страницах своей книги. И ее участниками о ней тоже написано немало. Но это, увы, дело прошлого века. Теперь ее нет, студийцы стали великовозрастными и, как вы отметили, именитыми. Позволю себе вспомнить некоторых из них: Иван Жданов, Александр Еременко, Евгений Бунимович, Валентин Резник, Александр Говорков, Марк Шатуновский. Кто-то – к огромному сожалению! – уже ушел из жизни: Нина Искренко, Алексей Парщиков. Начал я «организовывать» молодых еще в 1950-х годах в Кишиневе. Совсем мальчишками ко мне, вчерашнему студенту, приходили известные теперь Рудольф Ольшевский, Валериу Гаджиу, Константин Шишкан… Теперь я время от времени веду мастер-классы на совещаниях молодых писателей, вечера в ЦДЛ…
– В альманахе «Параллель» вы обмолвились, что всегда верили, что ваше от вас никуда не уйдет, верней – ваше к вам само придет. Откуда такое чувство самоуверенности? И помогает ли оно в творчестве и в жизни?
– Очень интересный вопрос. С детства я чувствовал себя пасынком – Бессарабия переходила из рук в руки, и следом я тоже переходил из румынской школы в русскую и наоборот. И, как ни странно, при этаких проблемах и комплексе неполноценности (я был мал ростом и отставал по возрасту) у меня было спокойное чувство, что я не случаен на этой земле и эта жизнь – для меня. Попутно делал много глупостей, но, по сути, не уклонялся от притяжения своего пути. Тайна? Внутренний голос?
– Ваши стихи можно прочитать в Интернете, более того, вы – главный редактор электронного журнала Союза писателей Москвы «Кольцо А». Это дань моде или вы полагаете, что только через глобальную сеть можно донести поэзию и вообще литературу до читателя в наше время?
– Стихи надо доносить до читателя всеми способами. Электронный мир имеет неоспоримое будущее. Мы современники второй информационной революции (первая – книгопечатание). Насытить Интернет культурными ориентирами – моя мечта. (Бумажной макулатуры и так сверх меры!)
– О вас почему-то пишут всегда отдельно: то как о поэте, то как о прозаике, то как о наставнике, переводчике, критике. Как вы это объясняете и в какой ипостаси вам комфортнее? Кем все-таки себя ощущаете?
– Очень просто. Я никогда не чувствовал себя обязанным поддерживать свою репутацию как поэта или прозаика. Предпочитал отсутствие стратегии и свободу. Когда стихи не шли, я писал повесть, потом роман (он попал в лонг-лист Госпремии 1996 года) – охотно был причислен критиками к прозаикам, тем более что несколько изданных мною сборников стихов к 60-м годам погоды не делали. Потом интенсивно вернулся к стихам, и, видимо, появилось какое-то качество, потому что критики, отвлекаясь от моей прозы, охотно толковали о моих стихах. Короче, я литератор-многостаночник. Это интересное разнообразие, но есть тут и свои минусы – я не вписываюсь ни в какой формат и часто при перечислениях известных имен текущей литературы попадаю в рубрику «и др.» Рад, когда пишу стихи, готов считать себя поэтом, а при другом настроении – хочется поверить, что я еще и повествователь, эссеист, критик, переводчик… Позвольте себя процитировать:
***
Я жил не как поэт:
ни собственной персоной,
ни удалью бессонной
не удивил я свет.
Я жил не как поэт,
не пил, врагам на зависть,
не соблазнял красавиц,
не шел под пистолет.
Я жил не как поэт,
искусства не улучшил,
служил всю жизнь,
как Тютчев,
состарился, как Фет...
– Вы работали в журналах «Советская литература», «Юность», «Литературное обозрение». Каковы на ваш взгляд перспективы бумажных литературных журналов сегодня?
– Перспективы скромные. Главное преимущество наших журналов заключалось в том, что новая литература проходила сначала через журналы, плановые издательства за ними не поспевали либо вообще отказывались от журнальных публикаций. Можно сказать, литературная жизнь при прошлом режиме определялась именно журналами, их конкуренцией и идейной борьбой. Теперь (не говорю здесь о финансовых и прочих бедах) журналам осталась роль почетных арбитров. По перечню публикуемых имен можно судить о состоянии текущей литературы – некий экспертный ориентир в мутном половодье издаваемой макулатуры. Даже если тебя никто не прочтет в толстом журнале, сам факт, что там появилось твое имя, уже что-то значит и для издателей, и для критиков, и для зарубежных переводчиков.
– Вас называют шестидесятником, подчеркивая «животворные иллюзии» и «внятность образного строя» ваших стихов. Вы с этим согласны? И что такое вообще, по-вашему, шестидесятники? Так ли необходимо писателю принадлежать к какому бы то ни было литературному течению?
– От времени зависит возникновение литературных течений, поколений. Расцвет поэзии после смерти Сталина легкообъясним. Возникло понятие «шестидесятники». Теперь время аморфное. Мощного литературного течения быть не может. Тусовки – это пожалуйста. Конечно, писатель может быть одиноким в любое время (например, Веньямин Блаженный), а может соблазниться групповщинкой, все-таки поддержка… Писатель прежде всего должен принадлежать самому себе, быть верным себе. Быть личностью. А будет ли он некоторое время футуристом, акмеистом, имажинистом (в наше время – метаметафористом, минималистом, маньеристом, концептуалистом), не так важно…
– Кирилл Владимирович, как у секретаря Союза писателей Москвы хочу спросить, насколько сложно или легко начинающим авторам вступить в Союз и получить какую-либо поддержку от Союза в виде премий, грантов и т.д.?
– Союзов писателей теперь много. В одни можно вступить запросто – внеси свой пай и получи билет. В других работают приемные комиссии… Хотя само членство в том или ином союзе большого значения не имеет. Говорят, другие СП состоятельны, у них жилплощадь, имущество, средства, издания. А СП Москвы беден, с трудом удается найти возможность для ежегодных премий. О грантах же надо ходатайствовать перед федеральным Агентством по печати и массовым коммуникациям.
– Как вы оцениваете состояние русской поэзии сегодня?
– Парадоксально. С одной стороны – редкое богатство и разнообразие, обилие изданий, с другой стороны – никакой особой новизны или очень яркой личности не наблюдается. Сто талантов, миллион графоманов и ни одного гения. Резкое сужение читательской аудитории. Я и сам ловлю себя на том, что читаю все меньше поэтов. К некоторым именам потерял интерес, а если речь об отдельных стихотворениях, попадающихся на глаза, то, если первые строки «не цепляют», читать дальше не хочется. И все же творческая энергия в стране растет, русская поэзия еще молода (в Европе поэтов – верней, сочинителей текстов – читают только друзья, критики, литературоведы, и то не всегда). А у нас кое-что еще произойдет. Я оптимист.
