Цветок и банка с огурцами

Иван Ефремов называл себя прежде всего ученым. Фото © РИА Новости

Таисия Иосифовна Ефремова (Юхневская) – вдова писателя Ивана Ефремова. В 1962 году стала его женой. Долгие годы была его музой, помощником и секретарем. После смерти Ефремова его творчество оказалось в опале: по «идеологическим» причинам произведения не печатали, изымали книги из библиотек. Таисия Иосифовна не смирилась с этим и вступила в активное противостояние с КГБ. В результате книги Ефремова продолжили издавать. Жене посвящены два последних романа писателя – «Час Быка» и «Таис Афинская». С Таисией ЕФРЕМОВОЙ беседовали Сергей ШИКАРЕВ и Игорь МИНАКОВ.

– Таисия Иосифовна, как вы познакомились с Иваном Антоновичем?

– Познакомились мы в Палеонтологическом институте. После смерти родителей мы с сестрой оказались в детдоме – сначала на Украине, потом в Москве. Сестра моя, Мария, устроилась в фирму «Заря», где ей дали направление в Палеонтологический – заклеивать на зиму окна. Я вызвалась помогать ей. Ученый секретарь узнал, что я закончила курсы машинописи, и пригласил меня на работу. Мы с Иваном Антоновичем впервые увиделись на первомайской демонстрации. Его удивило мое имя. Он объяснил, что имя Раиса означает – «солнце Исиды», а имя Таиса – «земля Исиды». Однажды, когда я была в экспедиции, написал мне письмо. Я была весьма удивлена и не ответила на него. Потом Иван Антонович назначил мне свидание, но мы разминулись. На следующий день в институте он сказал мне: «А профессора нельзя обманывать». Мы стали встречаться. Он приносил мне цветок и банку с огурцами. Как Иван Антонович потом любил говорить: «Я тебя соблазнял солеными огурцами».

– Ефремов родился в купеческой семье. Детство пришлось на революцию и Гражданскую войну. Что он вспоминал про это время?

– В биографии Ивана Антоновича написано, что он был беспризорником, но он никогда им не был. Родители его разошлись, и мать, которую он обожал, оставила Ивана Антоновича с сестрой и братом. Еще рассказывали, что заикался он потому, что выстрелил в детстве из пушки, а на самом деле было так. Во время Гражданской в Очакове Иван Антонович сидел на пожарной лестнице и читал Хаггарда. На рейде стоял английский корабль, который шарахнул из орудия прямо по очереди за хлебом. Ивана Антоновича контузило взрывной волной, он лежал в больнице. После этого стал иногда заикаться. Отец Ивана Антоновича добровольно отдал свое состояние советской власти. Я как-то спросила у него: «Если бы сохранились отцовские деньги, что бы ты с ними сделал?» Он сказал: «Организовал бы экспедицию в Африку». Иван Антонович очень любил Африку и мечтал туда попасть. В 1921 году, когда он был в Петрограде, он забирался в оранжерею, сидел под пальмой и мечтал о том, что могло бы быть.

– Как работал Иван Антонович? Каков был его обычный распорядок дня?

– Он садился за стол, а мне говорил: «Садись на диван, а я буду работать». Когда был молодым, работал по ночам. Я старалась, чтобы он ночью спал, а не работал. Обдумывал свои произведения он постоянно, а какого-то четкого времени у него выделено не было, хотя он работал обязательно каждый день. Когда увлекался и работа шла, то работал очень много. Даже когда болел – все равно диктовал мне. И все же считал, что сделал очень мало. Как-то я свозила Ивана Антоновича в детский дом, в котором росла. Ему понравилось, что детдом был за городом. Это его вдохновило на описание Школы третьего цикла. Ивану Антоновичу были важны зрительные образы. Он вел особые «Премудрые тетради», в которые заносил материалы, вырезки и фотографии, относящиеся к теме романов. Замысел «Туманности Андромеды» возник после картины, которая явилась ему во время тяжелой болезни – одного из первых загадочных приступов, которые повторялись раз в пять лет. Один художник бедствовал, а Иван Антонович ему помогал. И в благодарность художник нарисовал ту самую картину – «Остался один», что висит в Совете Звездоплавания.

– Ефремов уживался с советской властью и ее бюрократическим аппаратом?

– Ивану Антоновичу в Институте завидовали. Казалось, что ему все было легко. Завидовали Сталинской премии: ему дали персональную, а не коллективную, как обычно. Когда мы с ним были в Крыму в 1953 году, пришло известие, что Ивана Антоновича выдвинули на членкора. Вы не представляете, какие драки были за эти звания. А Иван Антонович предлагал давать научные звания без привилегий бытового, материального плана. Академиком он так и не стал. В партию он не вступал, хотя его рекомендовали. Говорил: отец мой – купец, какой из меня коммунист? В его записях сохранился рисунок – проект памятника машинисткам, которые, перепечатывая расстрельные списки, «теряли» фамилии. Иван Антонович как-то водил по музею делегацию, показал саблезубого тигра и говорит: «С такими зубами никакой социализм не страшен». Говаривал: «Что такое коммунизм в нынешнем состоянии – это «кому на, а кому нет».

– А как советская власть к нему относилась?

– Как советская власть относилась... В Комарово и то с трудом дали путевку. И в Дубулты – один раз, и тоже с оговорками. Отношение Академии наук?.. Трудно было даже получить что положено. Когда Иван Антонович лежал в больнице, даже там ставили «жучки». А после его смерти заявились с обыском. Человек пятнадцать пришло, все тщательнейшим образом пересмотрели, простукивали стены, просвечивали каким-то аппаратом. Я еще, помнится, подумала: вот был бы такой аппарат у Ивана Антоновича в экспедициях. Искали антисоветский вариант «Часа Быка», а не было этого варианта. Сейчас уже понятно, что роман обо всей нашей технологической цивилизации написан.

– Приходилось ли автору коммунистической утопии «Туманность Андромеды» сталкиваться с цензурой?

– При издании собрания сочинений (а договор заключили только на два тома) они сидели с редактором «Молодой гвардии» Жемайтисом и правили все, что касается женской красоты. В журнальном издании «Таис Афинской» Ивану Антоновичу пришлось даже снять три главы, чтобы не вносить правки. Потом я много лет боролась против замены в «Таис». В сцене, где героиня беседует с философом о поэзии, философ говорит, что «поэт всегда против», а они заменяли на «поэт всегда впереди». «Час Быка» заказал Ивану Антоновичу журнал «Октябрь». Потом роман долго рассматривали. Иван Антонович позвонил, спросил: «Ну, что, не подошло?.. Ну так я вас предупреждал...»

– В серии «ЖЗЛ» вышла его биография. Вы читали?

– Добрые люди нашли на издание переписки Ефремова деньги, и Ольга Еремина и ее муж воспользовались этим и быстро написали свою книгу. Образ Ивана Антоновича у них создать не получилось, они не поняли его. И наших замечаний во многом не учитывали. В книге создан образ одинокого человека, в жизни которого были только болезни и работа. Иван Антонович был не таким. Он был веселым, любил петь. И был смелым – шел своим путем. Когда было что-то не так, он пел «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»...». Хотя раз в пять лет у Ивана Антоновича повторялось одно редкое заболевание. Он терял силы, не мог даже просто стоять, так как мышцы у него были ослаблены. И когда он плохо себя чувствовал, говаривал: «Пристрелить из сострадания». Академик Кассирский ставил диагноз – септический эндокардит. Только интоксикация 21 день длилась, Иван Антонович есть ничего не мог, только пил кефир. Но даже в таком состоянии он шутил, говорил, что «когда помру, за гробом должны нести надпись: «Лечился в поликлинике Академии наук».

– В этой книге утверждается, что Ефремов был едва ли не мистиком, так ли это?

– Он обожал картины Рериха, они начали общаться с Юрием Николаевичем Рерихом, но подружиться не успели, тот рано умер. Иван Антонович интересовался буддизмом и китайской культурой, прекрасно ее знал. Но он называл себя прежде всего ученым. Ни мистиком, ни сторонником агни-йоги он не был. И даже говорил о последних с немалой иронией. К Ивану Антоновичу вообще часто обращались странные люди. Говорили, что он общается с «летающими тарелками». Но не надо выдумывать какие-то тайные знания и смыслы, завуалированные учения. Иван Антонович очень этого не любил. Он ненавидел ложь, обман и зависть – считал их главными пороками человечества. А всю свою философию он изложил в своих книгах.

– А с кем из писателей он общался? 

– Аркадий Натанович Стругацкий не одну бутылку коньяку со своей женой Леной у нас выпил. Однажды мы сидели на диване: Аркадий Стругацкий с Леной и я. А Ивану Антоновичу кто-то принес эссе Солженицына о Пасхальном крестном ходе. Мы его читали, передавая друг другу. И вдруг через стол Лена бросила листок со словами: «Ненавижу национализм». И спрашивает у Ивана Антоновича: «Как вы относитесь к национализму?» А он ответил: «А где здесь национализм? Определение же национализма общеизвестно: национализм – это когда твоя нация превыше всего».

Иван Антонович любил писателей-романтиков, Паустовского, Джека Лондона, а Достоевского не любил. Среди любимых писателей у Ивана Антоновича были Жюль Верн, Генри Райдер Хаггард. Сына он назвал в честь главного героя Хаггарда – охотника Аллана Квотермейна. Еще ценил творчество Виктора Конецкого, Вадима Шефнера. Любил русскую классику – Гумилева, Бунина. Однажды я пересказывала ему эпизод из мемуаров актера Монахова, как они с Горьким ходили в баню под водочку и как они развлекались. И Иван Антонович сказал: «А в это время в Петербурге умирал от голода Блок». 

– А как Ефремов относился к своей славе? 

– Его ведь много критиковали за «Туманность». Упрекали в том, что в будущем есть памятник тому, кто изобрел искусственный сахар, но нет памятника Ленину. Один старый большевик написал письмо, что на обнаженных статуях половые органы следует прикрывать бельем. Ефремов на это ответил, что если вы видите в женщине только половые органы, вы еще не человек, а павиан. А к славе своей он никак не относился. Слава была для него бременем. Приходило огромное количество писем от читателей. Иван Антонович считал своим долгом прочесть их и ответить. Звонили, приходили многие люди. Многим своим читателям Иван Антонович помогал, участвовал в их жизни – это отражено в переписке, которая недавно вышла.