Шарманка, превращающаяся в музыку

Они были счастливы в детстве. Неужели этого мало? Рисунок Александры Николаенко

В издательстве «Русский Гулливер» вышел роман Александры Николаенко «Убить Бобрыкина. История одного убийства». В 2017 году он получил сразу две премии – сначала премию «НГ» – «Нонконформизм-поступок», а теперь, под конец года, – «Русский Букер». О романе, тоске читателей по интонационной прозе и пользе независимых издательств с Вадимом МЕСЯЦЕМ побеседовала Елена СЕМЕНОВА.

– Вадим Геннадиевич, как вы познакомились с Александрой и что подвигло вас напечатать «Бобрыкина»? Насколько я знаю, ваше издательство романы раньше не печатало.

– Мы начинали с романов – еще в то время, когда работали с издательством «Наука». Точный момент нашего знакомства трудно установить – в моем окружении слишком много хороших людей и красивых детей. В феврале 2016 года Лера Манович (заведующая отделом прозы в «Русском Гулливере») сообщила, что на литературном вечере к ней подошла девушка и сказала, что написала гениальный роман. Просила прочесть. Как я понимаю, остальные издательства ее отклонили. Мне понравились и роман, и автор. Рыбак рыбака видит издалека. Мы встретились у метро «Третьяковская» зимой, пошли в кафе в Клементовском, где решили формальности. В следующий раз повидались в клубе «Летчик Дао Да» на презентации моих «Мифов о Хельвиге». Я был рад, что мои стихи и песни Александре понравились.

– Почему вы взяли «Убить Бобрыкина»?

– По блату. Коррупция (смеется). Я писал в одном из манифестов «Гулливера», что мы печатаем только друзей. Так получилось, что я занимаюсь этим с 1994 года. Сначала в Нью-Йорке, с 2005-го – в Москве. Независимое издательство – полезная вещь в писательском быту. А с Николаенко мы – родственные души. Голос поколения, который плохо еще услышан. Мы любили одни и те же книжки: Сашу Соколова, Белого, Беккета или там французский антироман Натали Саррот. Один язык. Язык «Русского Гулливера».

Премию Flash story наше жюри давало Ирине Батаковой и Алексею Антонову, а также Андрею Таврову. Ирина Батакова, кстати, и придумала термин «дзен-дендизм». Это лучше, чем просто «мажор». «Бобрыкина» мы взяли потому, что нам было очевидно, что это «обаятельная, трагическая и трогательнейшая книга». И она штучная. Такие удачи в русской словесности случаются редко. Хотя многие научились писать, как Паустовский или даже как Борхес, так, как Николаенко, – никто не сможет. Если вы можете написать так же – сядьте и напишите. Вот так, чтоб разговаривать с читателем, как Васисуалий Лоханкин, и при этом, чтоб музыка бытия играла, что хоть под стол прячься. Напишите, мы вас издадим.

Вот, например, цитата: «Приснились люди без лица, и лица без людей, ворона, мать в окне, дупло, почтовый ящик, крыса, плуг, Танюша за роялем в музыкальном классе. Приснилось, что учительницу музыки уже убили, а она жива. Бобрыкин ненавистный на коне и с саблей наголо. Трамваи номер шесть и девять, что одно и то же, если их перевернуть, и равно не к добру. Аптека, шапка, рожь, капуста, еж, и кошки, кошки».

Это поэзия, разумеется. Я взял случайный фрагмент. Но и весь Платонов – поэзия. И Бабель – поэзия. И Маргарита Меклина – поэзия.

– Как, по-вашему, роману Александры Николаенко удалось завоевать столь полярные премии?

– Книжка хорошая. Других ответов нет. Эксперты иногда не успевают просмотреть книги в силу занятости или корпоративных привязанностей. Иногда успевают. Это был тот самый случай. Хорошая «достоевская» книжка, написанная неожиданным поэтическим языком. Она обращает на себя внимание. Ни с кем за кадром я не шушукался. Петру Алешковскому и ребятам, которые нас поддержали, сказал «спасибо». И «Нонконформизму» скажу. И всем. И судьи, и читающие люди сделали сдвиг в культуре. Видимо, наболело. Соскучились по «интонационной прозе». По русскому языку соскучились. Нет противоречия между «Букером» и «Нонконформизмом», если перед тобой нечто настоящее. Почему вот только «Гулливер» должен это выискивать? Я видел кучу грамотных ребят в галстуках на церемониях. А они-то что делают? Кушают? Голодные?

– Какая все-таки читательская аудитория у этой книги?

– Александр Снегирев на вручении сказал, что книга очень понравилась его отцу. Эта книга может убаюкать младенца и поднять на ноги старика. Она для любого, кто способен слышать музыку, которая там, безусловно, есть. Хотя, возможно, я сейчас слишком возвышенно говорю. Книга сильно опирается на тот еще, советский, быт. Понятна ли она 20-летним?

– Поэтическая «обнаженность» и «заостренность» языка Александры заставляют вспомнить Василия Розанова, например. Временами ритм прозы в романе меняется, проза превращается в стихи. Она хлещущая, как бы захлебывающаяся самой собой. Как вы считаете, традиции каких русских писателей Александра продолжает?

– Для меня Розанов писатель, который путал философию и прозу. Я читал его с любопытством, но он не повел меня в бой. В нем есть что-то удивительно старомодное. У него есть, впрочем, хорошая фраза: «Дешевые книги – это некультурность. Книги должны быть дороги. Это не водка». Проза Николаенко – не водка. Это – шарманка, на глазах превращающаяся в музыку, со своим строем и композицией. Если говорить о предшественниках, назову Джойса, Беккета, вообще кельтов, Тома Роббинса вместе с MTV, средневековые французские баллады, несколько новелл Стефана Цвейга, «Москва–Петушки» и «Школу для дураков». Кстати, Саша Соколов и особенно его супруга Марлин Ройл любят группу «Любэ». И еще назову русскую и балканскую музыку, самобытную музыку.

– Главный герой романа Шишин – личность неоднозначная. Иногда к нему испытываешь нежность, иногда жалость, иногда отвращение. Каково ваше отношение к этому герою?

– Я отношусь к нему, как к ребенку. Разве у нормального человека дети не могут вызывать брезгливости? Шишин и есть ребенок. Испуганный, влюбленный мальчик.

– Кажется, что настоящее героя пусто и беспросветно, и все, что было в его жизни хорошего, произошло в детстве и юности, с Танюшей. Не возникало ли у вас ощущения как бы ловушки и тупика, в который бьется герой?

– Они были счастливы в детстве. Неужели этого мало? Автор создает эту ловушку. И в этой ловушке плохо всем. Это достоевщина. Я – поклонник Достоевского. Я сказал где-то сдуру, что книжка – про любовь. Она про детство. Точнее, про болезненное, почти хирургическое извлечение человека из детства. Это же трудная ужасно штука. Особенно когда потом жизнь не получается.

– Мать Шишина, женщина набожная, читает Евангелие, но одновременно являет собой для Шишина зло, а Танюша для него – ангел светлый. И в то же время ощущение, что полюса все время меняются, мерцают. Кто тут тиран, кто жертва, кто спаситель?

– Тиран – автор. Ему все прощается (смеется).

– Несмотря на то что в романе много бытовых подробностей, указывающих на эпоху, возникает ощущение вневременности. Какими средствами, по-вашему, удается этого достигнуть?

– Потому что мы ничего не забыли. На то мы и писатели.

– Вообще, если сказать в двух-трех словах – о чем роман «Убить Бобрыкина»?

– Я трепал как-то раз нервы Аркадию Драгомощенко, спрашивал – о чем твоя книжка? О любви, отвечал он. Не ври, отвечай, говорил ему я. Мы даже поругались. «Возьмите птиц летящих, горсть земную… – встав на колени, бормотала мать». Это Александра Николаенко.

– Расскажите, пожалуйста, что в ближайшее время планируете издавать? Какие талантливые авторы есть на примете?

– Сейчас нам, всем троим (я, Александра Николаенко, Лера Манович), хочется просто писать. Двигаться дальше. И не слышать шума, который вызвала наша неожиданная победа. Очень жаль тратить силы на обслуживание популярности. Это штука пустая и проходящая. В ближайших планах на печать: Лета Земадени – роман «Тамангур», перевод с немецкого Сергея Морейно. Лера Манович «Стихи для Москвы». Книга хорошего поэта из Грузии Таро Цхварадзе выйдет в декабре, несмотря на загрузку типографий (кстати, пользуясь случаем, хочу поздравить брата «Русского Гулливера» с днем рождения).  В январе 2018-го у меня самого выходит белорусский роман «Искушение архангела Гройса». Закончил новую книжку рассказов «Дириндл», пишу авантюрный роман о русской диаспоре в Америке.