Сценарист сновидений

Главное, удивить в неожиданном месте – и чтобы все вспыхнуло, засверкало, не сгорело. Кадр из фильма «Чарли и шоколадная фабрика». 2005

В творческой натуре Андрея Сен-Сенькова есть черты человека Возрождения. Легко представить, как он жил бы в другую эпоху и занимался бы видом искусства, не связанным с текстом. Его новая книга «Стихотворения, красивые в профиль» не врет читателям, ибо и сам автор – красивый в профиль. В тексте он использует старомодную метафору, но это не просто те джинсы, которые в моде всегда, но бренд, интеллектуальный лакшери-класс. О новой книге и книге, которую боятся печатать типографии, с Андреем СЕН-СЕНЬКОВЫМ поговорил Владимир КОРКУНОВ.

– Андрей Валерьевич, поздравляю с выходом избранного. Расскажите немного о книге: как она сложилась, какой путь прошла до принта?

– Спасибо! Давайте я сначала лучше расскажу о названии. Где-то за полгода до сдачи рукописи в «Новое литературное обозрение» ко мне обратился филолог Михаил Павловец и спросил, правда ли, что у меня есть визуальный текст, называющийся «Стихотворение, красивое в профиль». Я что-то смутно помнил, но пришлось совершить маленькое путешествие в прошлое, чтобы убедиться, да, есть. Написан он году в 1992-м… Так вот. Стихотворение мне кажется до сих пор вполне симпатичным. Чтобы увековечить интерес ко мне научной среды в лице Павловца и чтобы было о чем рассказывать потом во всяких интервью, я немного видоизменил название стихотворения и превратил в название книги. Там очень мало стихотворений из 90-х, чуть больше из нулевых, львиная доля – это 10-е годы. Есть циклы стихотворений, есть фрагменты циклов, есть совсем отдельные стихотворения, визуальная поэзия...

– Избранное получилось слишком избранным с учетом множества вышедших ранее книг. Издательство ограничило объем 192 страницами или внутренний цензор постарался?

– Было с точностью до наоборот. Я прислал страниц 100 сначала. То есть вот только то, за что и жить, и выпить, и умереть не стыдно. Но сказали – мало. Пришлось по бумажным сусекам скрести. А было бы красиво – тоненькая книга избранного, говорящая о потрясающей скромности автора. А изначально даже другая идея была: в Facebook повесить пост с вопросом друзьям: ну, чего печатать будем? Интересно вот сейчас, насколько бы отличалась та вымышленная книга от этой реальной.

– Вы были одним из тех, кто «строил» «Вавилон» в начале 1990-х. И если тогда (вспоминают очевидцы) Союз молодых литераторов бросил вызов официальной занудно первобытной поэзии, то сейчас экс-вавилонцы и примкнувшие к ним молодые поэты – самая авторитетная группа в нашей поэзии. Получается, башню все же достроили?

– Ну, нет. Я к отцам-основателям не принадлежу. Просто печатался там часто (в половине, наверно, номеров). Вызова тоже чего-то не помню… В прошлом году подарил другу первый номер «Вавилона», перед этим его перечитав. Вы знаете, львиная доля текстов вполне жизнеспособна и куда более интересна, чем большинство журналов сегодняшнего дня. А башню мы и не строили. Там не Вавилонская башня имелась в виду, а строчка песни про Вавилон Гребенщикова. Что-то такое: «Вавилон – город как город,/ Печалиться об этом не след./ Если ты идешь, то мы идем в одну сторону –/ другой стороны просто нет».

– А вспомните об атмосфере тех лет. Было больше драйва?

– Ну, нам же по 20 было! Конечно, драйв, как же без него! В любую эпоху это свойство талантливых, красивых и юных. Хотя все мы знаем, что Диму Кузьмина этот драйв и не покидал никогда.

– А у вас? Хулиганства-то и сейчас в ваших стихах немало, вспомнить ту же PorNobody.

– Какое же это хулиганство? Нежная выдающаяся книга, которую мы с художником из Израиля Светланой Дорошевой написали-нарисовали и которую боятся печатать не то что издательства, а просто типографии. Серьезно. Вот была история с Китаем, где лучшая сейчас полиграфия в мире. Испугались штрафов и лишения лицензии. В других странах – то же самое. Притом что желающих ее купить немереное количество. На сайте «Сноба», где ее опубликовали в электронном виде, что-то за 20 тысяч просмотров.

– А кошка, которая у вас живет, – та самая мышка, которая из книжки? Или это чисто художественный гибрид?

– Жила. 17 лет с нами прожила и умерла в глубокой старости. В этой детской книге сказок все персонажи с кого-либо списаны. Паучок Павлик – мой сын, девочка Надя – его тогдашняя подружка и т.д. Сейчас другая кошка живет. Зовут Тесла. Чтобы ей не обидно было – про нее тоже сказку написал. Пока не могу найти издательство.

– Думаю, что вы еще и коллекционируете что-нибудь необычное…

– Да самое обычное. Джазовые виниловые пластинки, африканские маски. Коллекции очень скромные. В последнее время вообще коллекционирование заморожено. Все пожирает музыка. Ужасно дорого заниматься музыкой. Одни струны для контрабаса стоят около 15 тысяч рублей, дорогие ноты, альбомы Play along…

– А на чьем инструменте из великих гитаристов хотели бы сыграть?

– Я не гитарист. Я на контрабасе играю. Ну, как играю… Учусь играть. Тут можно перечислять просто десятками имена – Дейв Холланд, Рон Картер, Рэй Браун, Пол Чемберс… А из современных, вот, может, знаете, группу GoGo Penguin? Там басист у них Nick Blacka. Вот совсем мне крышу сносит от его игры на свежем, четвертом, альбоме группы.

– Не знал, буду слушать. А кто живее: Цой или Моррисон?

– Боуи.

– Барт говорил о поэзии как о последней возможности спасения доживающей свое литературы. (Я бы добавил синкретические припарки.) Если бы книжка с пустыми страницами пришла к вам на прием, вы бы тот же рецепт выписали?

– Я вот никогда этим не болел. Спасать литературу, человечество, язык… Скучно все это. Когда-то казалось, что спасаю себя. Но и это не так. Мне вообще часто кажется, что я занимаюсь поэзией только потому, что не существует того вида искусства, где я был бы на месте. Это как если бы Робби Мюллер родился в XVI веке. Был бы, наверно, неплохим художником, но кинооператором Deadman (фильм режиссера Джима Джармуша «Мертвец» - прим. «НГ-EL») он стать не смог бы по понятным причинам. Кому-то я уже говорил, что из меня получился бы, возможно, хороший сценарист сновидений. Умею я вот это, удивить в неожиданном месте – и чтобы все вспыхнуло, засверкало, не сгорело. Как во сне.

– Образ вы «разымаете», как заправский анатом, да. И ведь редкий ваш текст удается дочитать до середины и не встретить ни одной метаморфозы. Вы показываете предметы с необычных, казалось бы, невозможных ракурсов и заставляете видеть это читателя. Расскажите о вашем методе письма…

– Это похоже на выращивание жемчужин. Попадает песчинка-пылинка, и нужно только создать правильные условия, чтобы она покрылась перламутром. Иногда это 10 минут, иногда несколько лет. А метафора – просто любимый инструмент, такая бас-гитара Rickenbacker-4001 1973 года. Можно и другое использовать, но чем лучше владеешь, на том и стараешься играть.

– А как поэт под чьим влиянием вы формировались? У петербуржцев хочется спросить про местную неподцензурную поэзию и петербургский текст, у москвичей свой локальный иконостас, а у человека, родившегося в Душанбе, простите, пасую.

– Литература далеко не главное, что на меня влияло. Прочитал я, конечно, много, даже чересчур, иногда кажется…. Но короткометражки Гая Мэддина мне дали больше, чем весь Серебряный век, а любая пластинка позднего Колтрейна важней, чем любой роман Толстого. А если показывать сегодняшний иконостас, то там мало будет очевидных для большинства писателей. Джеймс Парди, Чарльз Симик, Гай Давенпорт, Рон Паджетт…

– Соберите анамнез на сегодняшнего «жизнеспособного» поэта – какими качествами он должен обладать, чтобы его было интересно читать вам, например?

– Ключевое слово, да, интересно. Я должен увидеть что-то новое, свежее, яркое. Сейчас только социальная поэзия показывает что-то подобное.

– Социальная – в смысле «актуальная», которая на повестке языка, или та, что на повестке дня?

– На повестке дня. Работы с языком я что-то давно не встречал, такого, что изменило бы мое представление о слове или запятой.

– С книги начали, книгой и закончим. Приведите одно из стихотворений, которое особенно красиво в профиль.

–  Пусть будет такое:

Cross road blues

роберт джонсон

на пересечении шестьдесят первой 

и сорок девятой

продает душу дьяволу

чтобы от звука его гитары

женщины увлажнялись

как камешки у берегов миссисипи

долго торгуются

обязательные бумаги в двух экземплярах

попсовая подпись кровью

дьяволу просто скучно со всеми 

этими паганини

он развлекается и тянет время

потом возвращается в мотель

меланхолично сжигает бумаги

закуривает

наливает стаканчик бурбона

закрывает глаза

и слушает

как камешки у берегов миссисипи

высыхают