Писатель один в большом доме

Алина Витухновская: «Чувства остались в эпохе модерна». Фото из архива Алины Витухновской

Две книги Алины Витухновской – «Записки материалиста» и «Постмодернистские постстихи» – вышли в издательстве «Стеклограф». Там же пару лет назад вышел и сборник «Меланхолический конструктор». О том, совпадение это или сознательная линия, а также о последних актуальных событиях в социальной жизни и литературе с Алиной ВИТУХНОВСКОЙ побеседовал Юрий ТАТАРЕНКО.

– Алина, как бы вы описали вашу территорию комфорта?

– Меня всегда утомляли любовные идиллии – и в жизни, и в литературе. Впрочем, столь же бессмысленны любовные драмы – убийство времени и нервов, кража личной энергии. Всякие «к чему-то обязывающие отношения» были для меня петлей на шее. Ибо я намерена делать лишь то, что хочу я, когда и как мне это удобно. Компромисс деформирует. Не говоря о том, что я не находила в этих отношениях никакого смысла (выгоды) для себя. Да, смысл без выгоды – это абстракция. Как бы ни были милы некоторые люди, комфортно я себя чувствовала, только оставшись одна. Писать в принципе можно только в одиночестве. Писатель должен жить один. В большом доме. Один.

– Как пережили самоизоляцию?

– Лично я нормально переживаю одиночество в принципе. Поэтому для меня особых проблем не было. Однако меня пугает сама опасность заражения, болезней, смертей и экономических потерь для людей.

– Что успели прочесть за последнее время? К примеру, знакомы с новой книгой Дениса Драгунского? Ваше мнение о ней?

– Я читаю новости и техническую, а также философскую литературу – как правило, онлайн. Я крайне мало читаю художественную литературу. Однако я сразу обратила внимание на роман Дениса Драгунского «Богач и его актер». Видела только куски произведения, опубликованные на Facebook. Но они радикальным образом контрастируют с теми унылыми неосоцреалистическими текстами, которые сейчас издаются в промышленных количествах. То, что написал Драгунский, – высококлассная проза европейского уровня. Эту книгу необходимо переводить и издавать за рубежом. Не Прилепину же представлять Россию на международном рынке!

– Много ли стихов написали в период пандемии?

– Не отслеживала специально. Возможно, 15–20 стихотворений.

– Сколько из них отдали в сборник Стефании Даниловой «Поэты против коронавируса»?

– Там будет три моих текста.

– В людях поселился страх заболеть коронавирусом. А какая зараза страшнее – может быть, вирусы наживы, равнодушия, бездарности?

– Конечно, опасней всего сам коронавирус. Вышедший из китайской лаборатории боевой продукт с неизученными последствиями еще скажется не только на нашей жизни, но и на всей истории человечества. Как политик праволиберальных взглядов, я не возьмусь осуждать наживу. Сам термин «нажива» – это экономически деструктивный образ, пришедший из советского прошлого.

– Ваше мнение о поправках к Конституции?

– Я категорически против поправок к Конституции. Плебисцит всегда необходим тогда, когда власть не уверена в себе. Эта власть исчерпала свой срок годности. Попытка легитимации через референдум о поправках – жест политического отчаяния.

– В голосовании по поправкам поучаствовали?

– Да. Проголосовала «против». Голосование «против» – это единственная возможность выбить ножку легитимности из системной «табуретки».

– Ваш прогноз по делу Михаила Ефремова?

– Ефремов – проекция массового бессознательного значительной части интеллигенции, обслуживающей власть, но делающей вид, что она настроена критично. Лицедейство и скоморошество такого рода неизбежно ведут к разрушению личности, что мы и наблюдаем в случае Ефремова. Я не могу дать прогноз по этому делу, но думаю все же, приговор не будет жестоким.

– Приведите пример своего спонтанного поступка.

– Я не совершаю спонтанных поступков.

– Расскажите историю создания вашей книги «Постмодернистские постстихи», вышедшей весной в столичном издательстве «Стеклограф».

– «Постмодернистские постстихи» – это отражение моего мировоззрения, которое я бы назвала субъектным материализмом. Это отшлифованные и зарифмованные «Записки материалиста» – книги, вышедшей у меня в прошлом году в том же «Стеклографе».

– Три последних сборника вы издаете там – это совпадение или осознанный выбор? С чем это связано?

– Связано с Даной Курской, прекрасным поэтом и издателем. Мы нашли общий язык сразу, с первой книги. Она подвижник, которых редко встретишь в наше время.

– Идеальное стихохранилище сегодня – интернет или библиотека?

– И то, и другое.

– Ощущаете ли такую субстанцию, как «предстихи»? Из чего она состоит?

– Нет. Я вообще не вижу в писании стихов ничего мистического, таинственного, иррационального. Я всегда создавала их сознательно, исходя из концепции, которую еще 20 лет назад я определила как «полное попадание в точку с нулевым процентом применения чувств». То, что я называю гениальностью.

– Что помогает вам «домолчаться до стихов»?

– У меня нет необходимости их «вымалчивать».

– Когда стихи написаны, что происходит сразу после этого?

– Ничего. Что ожидают от автора? Катарсиса? Удовлетворения? Я начала писать из-за желания донести свои идеи и из страсти к самоутверждению. Увы, сейчас литература не является сферой удовлетворения амбиций такого рода. В том числе потому, что Россия последние годы выключена из мирового контекста. Не только ментально, но и экономически, и культурно.

– Как различаете хорошие стихи и не очень?

– Качественная поэзия видна сразу. Например, Бродский – качественная поэзия во всех отношениях.

– Поэзия – это метафоры, неологизмы, авторская интонация. А что еще?

– Это идея, это некий сгусток энергии, смысловой и словесный концентрат, имеющий целью максимальное воздействие на читателя.

– Недавно прочел у молодого сибирского поэта новое стихотворение, завершающееся знаменитой ахматовской рифмой «умру – на ветру». Когда я обратил его внимание на это, тот ответил: «Ничего страшного!» А вы как считаете?

– Это нормально. Ведь постмодерн состоит из цитирования и заимствований.

– Что относите к системе табу в литературе и искусстве в целом?

– Для меня нет табу.

– С чем связано отсутствие новых архетипов в поэзии – со времен Дяди Степы?

– В моей поэзии достаточно архетипов. При этом я отрицаю их значимость и десакрализую их в своих философских эссе. Я думаю, что там есть и старые, и новые архетипы и образы.

– Необходимые составляющие поэта – любовь к языку, чувство прекрасного, наблюдательность, отзывчивость. А что еще, по-вашему?

– Не любовь к языку, а обреченная впаянность в него. Обреченность переводить нечеловеческие смыслы на человеческий язык. Теперь что касается «поэта». В ХХI веке никакого архетипического поэта просто не может быть. Мы опять имеем дело со схемой модерна, где у каждого была узко отведенная роль, за пределы которой невозможно было выйти.

– Лучший способ монетизации литспособностей?

– Мы можем говорить о монетизации качественной литературы, лишь вернув Россию в пространство цивилизации.

– А каким образом можно ее туда вернуть?

– Путем последовательной либерализации экономического, культурного, социального и, наконец, политического пространства самой России.

– Что можете простить талантливым коллегам – пьянство, лень, невежество, эгоизм?

– Зависит от степени таланта. Но эгоизм – это не порок.

– Верите ли, что в Москве появится станция метро «Аннинская» – в память о великолепном критике?

– Очень хотелось бы!

– Сейчас популярна серия «ЖЗЛ». Чья биография вам интересна для своего исследования?

– Мне интересно, чтобы там вышла моя биография.

– Если бы вы могли выбирать, кому дали бы интервью из этой троицы – Дудь, Собчак, Познер?

– Познеру.

– Почему именно ему? Потому что он на Первом канале? Чем вас не устраивают Дудь и Собчак?

– Вы просили выбрать из трех персон. Собчак отпадает сама собой. Это человек, который полностью дискредитировал себя в моих глазах, это человек с отрицательной репутацией. Познер – мастодонт отечественного телевидения, профессионал, плюс он очень корректен, что я очень ценю. Дудь задает не очень корректные вопросы, не всегда понимает контекст и масштаб собеседника, но в принципе мне было бы интересно поговорить и с ним.

– В списке авторитетов современного общества поэтам отводится «…надцатое» место. Как относитесь к этому?

– Это ваша личная проекция. В России поэтам до сих пор уделяется много внимания.

– А почему же их нет в телевизоре? Почему смешные тиражи поэтических книг? Почему на литвечера приходит совсем немного публики?

– Я не смотрю телевизор – не знаю, есть ли там поэты. Тиражи книг – это общелитературная проблема, а не чисто поэтическая. Нет книжного бизнеса как культуры. В этом смысле для меня куда интересней Германия, где все поставлено на коммерческие рельсы. Что касается литвечеров, на мои приходит много людей, меня все устраивает.

– Бывало ли такое – познакомились с автором и захотелось прочесть все его тексты?

– Нет. Но, прочитав одно интересное произведение, хотелось читать другие. Так было с мамлеевскими «Шатунами». Я прочитала этот роман в 20 лет и позже познакомилась с самим Юрием Витальевичем. Именно с его подачи я стала публиковаться. Он звонил моей бабушке и говорил: «Я много кому помогаю, но здесь исключительный случай. Она у вас такая!..»

– Давно ли ваш читательский интерес переходил в читательский восторг?

– Никогда. Я могу оценивать качество литературы. Я могу, прочитав текст по диагонали, определить его ценность. Но мне непонятен Ролан Барт с его «Удовольствием от текста». Писать для меня всегда было пыткой. А гипертрофированное чувствование, связанное с переживанием прекрасного, видится мне в некотором роде лицемерием. Современный человек не так уж много чувствует в принципе. Причем чем развитей и цивилизованней он, чем выше его интеллект, тем меньше у него чувств. Чувства остались в эпохе модерна.