Леонид Зубарев К.И. Чуковский. Библиографический указатель. Сост. Д.А. Берман. - М.: Русское библиографическое общество, издательская фирма "Восточная литература" РАН, 1999, 468 с.
Новая библиография Корнея Чуковского - по сути переиздание: она выходила под именем "Указатель" тиражом 200 экземпляров в 1984 году, но прежнего тиража хватило лишь на библиотеки, откуда их интеллигентные читатели благополучно вскорости раскрали. Редко какая библиотека может похвалиться сегодня тем ротапринтным изданием.
Однако новое издание (вышедшее не в 1999 году, а в этом) существенно дополнено по сравнению с предыдущим - многие имена вышли из-под запрета, книги - из спецхрана. Исполнена работа превосходно, не менее прекрасно оформлена и издана. Но главное - она читается не только как сухой список работ автора, но именно как его биография. На фоне библиографии облик Чуковского обретает новое измерение. В самом деле в жизни своих читателей Чуковский располагается по оси времени в определенной хронологической последовательности. В детстве он приходит со своим "Мойдодыром", "Мухой-Цокотухой" (это потом уже Михаил Золотоносов объяснит нам, какие злодейские подтексты скрыты в этой незатейливой истории), "Айболитом" и "Бармалеем". В юности наступает пора читать в его переводах и пересказах "Робинзона Крузо", "Приключения Тома Сойера", многие книги Киплинга.
В последующие годы наступает пора открыть Чуковского-литературоведа: по его книгам мы изучаем Некрасова, Блока, благодаря его портретам современников обретают "трехмерность", оживают образы Чехова, Короленко, Куприна, Леонида Андреева и других не менее известных писателей. В зрелом возрасте с умилением читаются "От двух до пяти" и "Живой как жизнь" (в определенном возрасте всех одолевает желание встать в ряды борцов за чистоту русского языка).
Наконец, добираемся и до литературной критики, и тут неожиданно происходит открытие: оказывается, Чуковский был критиком не менее острым, чем какой-нибудь хрестоматийный Писарев. Так и идем мы по жизни вслед за Корнеем Ивановичем, открывая одну за другой разные стороны его литературной деятельности.
Библиография позволяет проследить смену этих "ипостасей" иначе - хронологически. Сначала - молодой и скандальный критик. Броские заглавия, война с общими местами, сокрушение авторитетов (чего стоит одно заглавие статьи о Горьком - "Пфуль" или, например, "Жеваная резинка" (о "Яме" Куприна).
Вплоть до революции Чуковский оставался одним из самых известных газетных критиков. Потом в стране началась "разруха", борьба за выживание. Выжить многим писателям помогли многочисленные горьковские прожекты - "Всемирная литература", исторические картины. Во всех них без исключения принял участие Чуковский, и в его недавно опубликованных дневниках дано лучшее описание и самих этих прожектов, и их достаточно бесславного конца.
Тем не менее в жизни Чуковского это время даром не прошло. Именно тогда возникла книга "Принципы художественного перевода" (написанная совместно с Николаем Гумилевым, а в первом издании и с Федором Батюшковым), продолженная затем в книге "Высокое искусство". Эти книги и поныне используются как пособия по теории перевода. Вынужденно тогда же он занялся и практикой перевода, выручавшей его в годы, когда издание его остальных книг находилось под запретом.
После революции начали выходить детские книги Чуковского, которые изначально были сочинены для собственных детей (может быть, именно в этом секрет их успеха?). Сегодня они составляют самую безусловную часть его наследия, и не без удивления из библиографии узнаешь, что эти детские книжки в течение ряда лет были источником преследований (хотя потом и вспоминаешь как черный анекдот, что в еще до революции написанном "Тараканище" в 30-е годы усматривали намеки на самые мудрые в стране усы с трубкой). Долгое время их издание находилось под запретом, в разделе библиографии "Литература о жизни и творчестве" можно обнаружить статьи о детских сказках с такими заглавиями: "О чуковщине", "Довольно писать о лошадках и нянях: дайте детям тематику строящегося социализма", "Пошлая и вредная стряпня Чуковского" или даже "Мы призываем к борьбе с чуковщиной" (последняя, как следует из подзаголовка, представляла собой резолюцию общего собрания родителей Кремлевского детсада).
По библиографии можно проследить, чем жил Чуковский в эти трудные годы: появляются под его редакцией сочинения Некрасова (наиболее "благонадежного" спасителя и кормильца на протяжении многих лет), Жуковского, Лермонтова, Лескова, Николая Успенского, Слепцова - всех не перечислишь. И опять-таки переводы и пересказы.
Относительно благополучная жизнь начинается для Чуковского-литератора очень поздно, после награждения в 1962 году Ленинской премией за книгу "Мастерство Некрасова".
На этом последнем отрезке пути Чуковский жил, увенчанный лаврами, в чине Любимого Детского Писателя. Неожиданным подарком судьбы стало для него присуждение Оксфордским университетом степени доктора литературы honoris causa ("по совокупности", если соотнести с привычной для нас системой). Отечественные литературоведы ни разу даже не подумали присудить Чуковскому ученую степень, и это при том, что комментарии Чуковского и его филологические разыскания широко используются в научных работах до сих пор.
Чуковский однажды сказал: "В России надо жить долго". Как литератор он прожил удивительно долгую и насыщенную жизнь, умело находил себя в новых и новых жанрах, при этом неизменно добиваясь в каждом из них самых высоких достижений, но едва ли к его собственному "жить долго" можно добавить "и счастливо".
Новые издания "Библиографии" и (уже отрецензированное в "EL-НГ") "Чукоккалы" лучше других источников рассказывают о многотрудной судьбе литератора, вместившей в себя несколько литературных эпох, в каждой из которых он не только заново находил себя, но и умудрялся жить независимой от зубодробительной идеологии жизнью, помогать тем, кто в помощи нуждался, заступаться за тех, кто подвергался преследованиям.
В 1919 году Вячеслав Иванов вписал в "Чукоккалу" стихотворный экспромт, названный впоследствии Чуковским одним из лучших в альманахе:
Чуковский, Аристар прилежный,
Вы знаете - люблю давно
Я Вашей злости голос нежный,
Ваш ум веселый, как вино,
┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘.
Полуцинизм, полулиризм,
Очей притворчивых лукавость,
Речей сговорчивых картавость
И молодой авантюризм.
В этой характеристике много ситуативного, однако Иванов смог в нескольких строках собрать воедино черты молодого Чуковского, хорошо знакомые современникам писателя и совершенно незнакомые многим сегодняшним читателям "доброго дедушки Корнея". "Библиография" помогает читателю соединить оба этих облика.
