Тот самый Петров

"Как поэт я бессмертен, ибо я родился в Благовещенье".
А.Рублев. Благовещение. 1405. Благовещенский собор Московского Кремля

Сергей Петров. Собрание стихотворений: В 2 кн. – М.: Водолей Publishers, 2008. – Кн. 1. – 616 с.; кн. 2 – 640 с.

Это не двухтомник, а именно «двукнижие»: аннотация обещает, что в ближайшем будущем нас ждет выход отдельных томов поэм и мистерий и том поэтических переводов Сергея Владимировича Петрова (1911–1988).

Петров был известен как раз благодаря переводам, а его напечатанные при жизни стихи можно пересчитать по пальцам. Причем, как отмечает поэт и переводчик, автор послесловия Евгений Витковский, на виду оказалось так и вовсе одно – фуга «Рерих» в «Новом мире». Фуга – особый поэтический жанр, авторство которого принадлежит самому Петрову. Он писал свои фуги авторучками, а то и чернилами семи цветов – «каждый цвет соответствовал отдельному голосу», что вряд ли возможно воспроизвести при издании. Да и другие произведения – например, поэму-мистерию «Азъ» – не так просто подготовить к печати: «Одни лишь маргиналии, которые предстоит перевести и откомментировать, на двенадцати языках – от древнегреческого до исландского, от французского до шведского», чтобы освоить язык, ему требовались порой считанные недели.

В поэзии Сергея Петрова, особенно ранней, явственно ощущается легкое дыхание Осипа Мандельштама, а также влияние Михаила Кузмина и Андрея Белого: «Калабрийских пастухов овчина./ Шумный, жесткий волос бытия./ Средиземноморская кручина,/ итальянка звонкая моя!// Колокольчик золотой»! Мадонна!/ Что же, дева, делать мне с тобой,/ если Адриатика – бездонна,/ если воздух – гладко-голубой?// Высоки небесные качели,/ и костра пастуший горек дым./ И, наверно, нежный Боттичелли/ был любовником твоим».

Из него мог получиться очередной добротный «культурологический» стихотворец, однако судьба распорядилась иначе – в 1933 году Сергея Петрова арестовали. Что, как ни парадоксально, стало для него в какой-то мере спасением: случись это на год позже, после убийства Кирова, все могло закончиться не только тюрьмой и ссылкой в Красноярский край.

Повезло ему и как поэту – там, в глуши, «Петров рос и вверх, и вширь, и вглубь: учил новые языки, осваивал новые формы. Внешней стороны жизни для него словно бы не существовало: сажают в «одиночку» с неграмотным латышом – значит, можно учить латышский; сажают с неграмотным вотяком (удмуртом) – уже через полчаса знакомства Петров сочиняет соленые вотяцкие частушки и до колик смешит сокамерника; засылают на Север, велят преподавать астрономию – что же ее не преподавать, раз над головой регулярно мерцает северное сияние? А годы идут, вот и следователя расстреляли, а Петров отсиживается на Севере и пишет стихи». Стихи, о которых нужно как можно меньше говорить и как можно больше – попирая все рецензионные рамки – цитировать, ибо тираж «Собрания стихотворений» составляет 500 экземпляров: «Не грешить очень просто,/ Но не буду спасен./ Кружкой желчи и отца/ я себе поднесен.// Я на гвоздиках висну,/ будто к небу прибит,/ но нисколько не кисну/ и душа не скорбит.// Сколько раз я растраву/ ко устам подносил,/ а на саморасправу –/ ни досуга, ни сил».

Сергей Петров фамилией родился в Благовещение и каждый год в день рождения делал себе подарок – стихотворение: «┘Золоченым солнечным зайчиком/ от окон пробегало счастье/ и прыгало, как бы поддразнивая,/ по скользкой глади сосуда./ Сосульки хрустальные брякались,/ и земля пасхальным яичком/ катилась со вселенской горки/ к веселому Богу в ручки./ С квартиры на квартиру/ переезжала Память/ на возах со шкафами, столами и стульями,/ и теперь еще, как в тумане, / колеса стучат по далеким уже мостовым┘/ Четверть века! Это латинское слово,/ Это дата моей истории,/ но я, летописец, помню,/ что я родился в Благовещение».

Это из «Mir zur Feier» («Мне на праздник») 1936 года, автору – 25. А вот отрывок из одноименного стихотворения 47 лет спустя: «┘Сколько раз я писал, как Рильке,/ самому себе в день рождения/ «Mir zur Feier»,/ стихи нерифмованные./ Писал их в Сибири,/ где меня обступала/ тайга и где/ я научился лопотать по-татарски./ А когда вернулся/ из Сибири и стал/ членом Союза Писателей,/ я все еще сумневался,/ как Ульрих фон Гуттен,/ поэт ли я,/ и мне хотелось/ добыть признания/ от людей понимающих┘/ ┘И сегодня, когда мне стукнуло/ семьдесят два,/ я повторяю упрямо,/ что как поэт я бессмертен,/ ибо я родился в Благовещенье».

И поэтому, перефразируя устами Евгения Витковского Карла Чапека, «на дверях кабинета нашего героя в Синклите России, надо думать, написано просто «Петров». Даже слово «поэт» тут лишнее».