Наталья Полякова
Чермен Дудаев
Чермен Аланович ДУДАЕВ (р. 1984) – поэт. Родился во Владикавказе. Окончил архитектурно-строительный факультет Северо-Кавказского горно-металлургического института. В 2005 году во Владикавказе вышла первая (и пока единственная) книга «Глаза поэта».
В рамках прошедшей недавно выставки-ярмарки «Книги России» на ВВЦ в 57-м павильоне прошла творческая встреча с молодым осетинским поэтом Черменом Дудаевым, известным у себя на родине и приехавшим покорять столицу. История знает немало примеров, когда писатели других национальностей предпринимали попытки обуздать русский язык, покорить его себе. Но, как волны, разбившиеся о скалу, сдавались и возвращались к родной речи, с которой их связывает самое сильное, кровное родство. А Гоголь – смог. Сможет ли повторить этот подвиг Чермен Дудаев, покажет время, а пока он активно осваивает пространство русского языка. Но, родившись во Владикавказе, не забывает и о своих осетинских корнях. После творческой встречи Чермен Дудаев ответил на вопросы Натальи ПОЛЯКОВОЙ о жизни и творчестве, о том, что для него важно и чем стоит гордиться.
– Чермен, у вас звучное имя, что-нибудь оно значит?
– Меня назвали в честь национального героя Осетии Чермена Тлатова, который первый поднял бедняков на борьбу с алдарами (помещиками. – Н.П.). Страшно этим горжусь┘
– На встрече вы говорили, что стихи пишете, сколько себя помните. Кроме собственно стихов, занимались ли какой-нибудь окололитературной деятельностью?
– Во Владикавказе я организовал Северо-Осетинский литературный клуб «Мирдэста», который уже существует девятый год. Считаю, что встречи с писателями полезны, творческая личность должна представлять, что происходит в литературных сообществах других регионов. Должно присутствовать здоровое соперничество.
– Чермен, вы могли бы писать стихи на национальном языке Осетии, но предпочли русский. Хотя понимаете, что этот Эверест покорить вам будет труднее, чем добиться успеха на языке малой родины. Что для вас родина и что повлияло на ваш выбор?
– Раньше я думал, что родина – это люди, которые тебя окружают. Покинув родные края, все больше стал осознавать, что заблуждался. Родина – это и люди, и места, и родная речь, и культура. Вообще родина – это состояние души. Хоть Марина Цветаева писала, что «Тоска по родине! Давно разоблаченная морока...», эта морока мучила, мучит и будет мучить души поэтов, художников, людей искусства. Почему я пишу на русском? Мне часто задают этот вопрос. Многие негодуют по этому поводу. В одном стихотворении я ответил:
Коль поэзия с неба сыплется в рот,
Достоевский не станет Прустом.
Так чего же ты хочешь, Осетинский народ,
Если Бог мне диктует на русском?
– И стихотворение, что вы процитировали, и стихи, что прозвучали на вечере, написаны как будто крупными мазками. Это и ритм, и то, как вы расставляете акценты. А также словарь и интонация. Интересно было бы понять, какие поэты вам близки. Можете назвать несколько имен?
– У меня очень много любимых поэтов. Еще год назад, отвечая на этот вопрос, я бы назвал Есенина, Маяковского, Гумилева, Цветаеву, Гамзатова и многих других. Теперь же отвечу, что любимым моим поэтом является великий наш народ, ибо нет красивее народных песен, поэзии, эпоса, фольклора.
– А что для вас в стихах самое главное? Форма, содержание, личность автора или что-то другое?
– Только не личность автора. Помните, как Маргарита Алигер, рассуждая о Шекспире, сказала: «Хотя говорят, что того поэта/ вообще на земле никогда не бывало.../ Но ведь был же Ромео, была Джульетта,/ страсть, полная трепета и накала./ И так Ромео пылок и нежен,/ так растворилась в любви Джульетта,/ что жил на свете Шекспир или не жил,/ честное слово, неважно это┘» Я вполне с ней согласен. Форма тоже важна. Персы довели форму стиха до совершенства. Они будто искусные мастера, которые шьют халаты для самых высоких особ. А ныне читаешь некоторых модных авторов и восклицаешь: «А король-то голый!» На мой взгляд, в стихотворении главное – состояние. Читаешь иногда Есенина, удивляешься: «Но это же не по-русски написано». Но зато столько чувства, столько состояния. Он ведь говорил: «Я хозяин русской речи» и прекрасно понимал, что не человек – для языка, а язык – для человека.
