Анастасия Муртазина
А я ушла и лазаю в горах… Фото Евгения Никитина
* * *
Календарики, календарики.
Уплывают в былое кораблики.
Вот на майском ликующем празднике
Ты сидишь у отца на плечах.
Календарики со зверушками.
Вот ты в «классики» скачешь с подружками.
(А закончишь иглой и психушками,
Но об этом потом, не сейчас.)
(О, потом о друзьях-алкоголиках!)
А сейчас ты несмело на роликах
Ковыляешь, за маму цепляешься,
Через школьный весенний пустырь.
И заброшен под лестницу ранец твой,
И ты вовсе не знаешь, что станется,
Где – не выплывешь, как – потеряешься, –
Ты не знаешь, и счастлива ты.
Календарики акварельные.
Все пропито добротное, цельное.
Под паркетом – заначка похмельная.
На квартире разгром и бедлам.
Полуночная темная улица. –
Где же та, что на солнышке щурится?
Самолетики, ленты, журавлики...
Где они?
Где-то там, где-то там.
Незнакомые переулочки.
Зажигалку ты тянешь из сумочки.
И дежурит братва возле булочной.
(Ну-ка, детка, попробуй, сверни!)
Но все это потом, подзаборное, –
А сейчас ты, красивая, гордая,
Распрощавшись со школьною формою,
В колокольчик последний звенишь.
... Я нашла календарики старые –
И отматывать время поставила:
Вот опять с беспризорными стаями
По окрестным кочуешь дворам.
Вот стоишь на линейке, не дышишь ты,
У флагштока, и галстук колышется.
Вот домой пробираешься крышами.
Где-то там, где-то там, где-то там...
* * *
…а вдруг оно куда-нибудь уйдёт?
сижу у моря, в мудрости и лени,
сижу у моря, обхватив колени,
сижу у моря – месяц или год.
…но вдруг и я куда-нибудь уйду,
а это море – пасмурная птица –
вдруг подойти, приблизиться решится –
а я – в кино и зырю ерунду!
а я ушла и лазаю в горах
а я ушла в лесу искать малину
а я в кафе, где музыка и вина
а море ждёт, но пусто на камнях
и брошен тент, и ясно: нет меня.
и вот уж море катится на убыль
и вот уж злым становится и грубым,
мою любовь и дружбу хороня.
а я – к нему, беспечно-весела
я отлучалась только на минуту
но полоса прибоя почему-то
гораздо дальше, тоньше, чем была.
и я зову, и я бегу туда
мне тяжело, мне холодно и скверно
я пропустила многое, наверно,
пока таскалась по лесу, балда!
я пропустила камешки на дне
и синих волн ребяческую шалость
я пропустила, как оно менялось,
когда закат рождался в глубине
я прозевала тысячи вещей
и ветерок, и катерок рыбацкий
и всё, что прочим кажется дурацкой
и бесполезной грудой мелочей
но в мелочах и кроется зерно.
лишь мелочей друг другу не прощают.
и море вновь у берега скучает
но сквозь меня глядит теперь оно…
* * *
А звук всегда уверенней, чем отзвук.
Звук в контурах живёт, как в барском доме.
На переливе, взлёте, на изломе:
Он – нотный знак, усилье мышц и воздух.
Струной, гортанью, клавишей рождаем,
Он властно льётся – ясный, вездесущий.
На пике он значительней и гуще –
Упруг, весом и словно осязаем.
Но – властелин – когда-то он слабеет,
И вот: уже не звук, ещё не эхо –
А перевал, задумчивая веха,
Где тает явь...
И что стоит за нею?
За нею – отзвук, смутно-акварелен.
Он не чернилен, вовсе не графичен.
Он невесом, стеснителен по-птичьи,
Прозрачно-щедр, болезненно-прострелен.
Он смугл со струн, он пасмурен с рояля
И серебрист с кларнета.
Видит ухо,
Что отзвук – контур за размытой далью,
И потому всегда печальней звука.
И чуть слабей (ранимей) по фактуре.
И чуть сложней: рождает разрушая.
И так упрям: богатая душа и
Непринадлежность к массе (к партитуре).
Что отзвук?
Нерв, чахоточная мука,
Вот-вот растает, капелька и долька.
Но, ускользнув, подарит столько!
(Столько!) –
И потому всегда сильнее звука!
