Юлия Качалкина
Максим Лаврентьев. Основное.
– М.: Литературная Россия, 2013. – 224 с.
Поэзия подобна Вселенной. Сначала она растет, стремительно расширяясь. Пишущий жадно пускает в расход все: собственные биографию и географию; классическое искусство, предлагающее набор готовых образов и настроений; искусство современников, вызывающее горячее желание поспорить, попятить, бескорыстно восхититься (у кого как). Потом вселенная начинает сжиматься: материал выбраковывается, сеет поэт через мелкое сито опыта свою судьбу, оставляя только крупное, основное. То, без чего не обойтись. То, с чем и в пир, и в мир можно выйти и не прогадать.
Книга Максима Лаврентьева «Основное», недавно выпущенная энтузиастами из газеты «Литературная Россия» (тираж 1000 экземпляров, по нынешним временам для поэтической книжки – не самый маленький), – как раз иллюстрация такого подхода к поэзии. В ней, как в космической капсуле «Вояджера», посланной за пределы Солнечной системы, собрано все самое для поэта дорогое и важное: стихи за последние семь-восемь лет, маленькие поэмы, свод статей, посвященных теме эсхатологии в творчестве русских поэтов «Поэзия и смерть», а завершает книгу подборка удивительно живых, ироничных интервью.
«Основное» – не первая, но, пожалуй, самая представительная книга поэта. Если вы до этого никогда не читали Лаврентьева, сможете сразу все наверстать, прочтя только ее. Разумеется, «Основное» понравится не всем, любящим в поэзии «модное»: у Лаврентьева нет показной искренности Верочки Полозковой, эротического надрыва Дмитрия Воденникова, грубоватого водевиля Андрея Родионова, жеманной хитрости Веры Павловой и филологической агонии Данилы Давыдова. Нет ностальгического камлания Тимура Кибирова и сводящего скулы классицизма Алексея Цветкова и Олега Чухонцева. Лаврентьев в душной тесноте современных направлений, школ и просто дружеских поэтических компаний стоит отдельно и одиноко. Похожий только на самого себя и от того раздражающий привыкших к более простым поэтическим стратегиям современности: не «фармазон» ли?
 |
| Между Богом и сквером. Исаак Левитан.
На бульваре. Государственный литературный музей |
О чем написано «Основное»? О Москве – родном для автора городе, в котором он родился и вырос, в котором живет до сих пор. О праве следовать призванию поэта, выторгованном у жизни ценой многих проб, лишений и ошибок. О боге, один из ликов которого с легким сарказмом размещен на переплете: Шива танцует внутри шины (рифма, как видите, возникает уже на обложке) с надписью «Godhead. All season» (где Godhead – вместо бренда Goodyear).
Наконец, «Основное» – о самих принципах поэзии, как их понимает Лаврентьев. Из книги вычитывается своеобразный кодекс чести современного поэта, который я рискну составить из цитат: «Гореть в аду, корпеть в поту –/ все это надобно поэту,/ чтоб никогда не быть по ту,/ а, как ни глянь, всегда по эту./ По эту сторону любви,/ ее гласящего закона/ о том, что все миры – твои/ и все, что здесь, – тебе знакомо…» (из «маленькой» поэмы «Стена» 2011 года).
Или вот еще о роли поэта: «Со своей любовницей-весной/ выхожу гулять под небом серым –/ неизвестный маленький связной/ между Богом и вот этим сквером».
И еще одна цитата: «Все, чего ты боишься, брат,/ можно смело в расчет не брать./ Если хочешь, давай обсудим./ Но один безусловный пункт:/ должен сердцем ты выбрать Путь,/ многим кажущийся абсурдным…»
От такого наивного, но захватывающего дух максимализма (ну какой поэт сегодня, скажите, станет «корпеть в поту» ради пары удачных строк?) Лаврентьева, признаюсь, в первый раз становится не по себе. Как можно в век торжествующего сарказма и имитаций, в век «Доктора Хауса» «сердцем выбрать Путь» или мнить себя «связным между Богом» и всем остальным миром? В каком колодце сидит Максим Лаврентьев, чтобы из него так хорошо и четко видеть бога и слышать его диктанты?
Перечитывая стихи поэта, начинаешь, однако, потихоньку понимать, что наивность в данном случае – обманчива, и Лаврентьев не так прост, как кажется.
Однажды Андрей Битов сказал мне: «Деточка, пока все на школьном завтраке тянутся за булочкой, возьми мандарин, он точно будет твой». Так и в случае Лаврентьева: пока его современники наперебой реализуют причудливые поэтические стратегии, чтобы эпоха их заметила (кто-то, например, становится геем, кто-то – священником, – чего только не сделаешь ради самопиара), автор «Основного» движется классическим путем, окольным и тихим: он просто пишет. Не заискивая перед сильными мира сего (у Лаврентьева нет и – при таком отношении к литтусовке это, кажется, предмет его бравады, – не будет ни одной громкой поэтической премии), не подстраиваясь под конъюнктуру и по-прежнему понимая поэзию в очень древнем, местами даже архаичном смысле, наделяя ее силой заклинания (ведь когда-то, очень давно, судя по мифам и легендам, поэзия могла даже останавливать кровь у раненного в бою!). И получается интересный феномен: на фоне кучи «особенного» «основное» выделяется, становится заметным, оно начинает раздражать и вызывать зависть (зайдите на страничку Лаврентьева в Facebook, вы сами все сразу поймете).
Значит, Лаврентьев взял-таки свой мандарин. И оказался прав.
