По крылатому полету видно сокола

Андрей Расторгуев. Русские истории: Стихи, поэмы. – М.: Российский писатель, Екатеринбург: Генри Пушель, 2014. – 192 с.

Поэзия Расторгуева ценна деталью, индивидуальной рукотворностью, адресностью, которая прочитывается в строках и зовет вдуматься в слова «Сибирь», «Екатеринбург», «Урал», вглядеться в их мощные черты. «Кланяться Родине или Европе/ нам на рассветной заре не впервой». Название книги – простое, но многозначное: «Русские истории». Разделов четыре: «След на земли», «Игра в города», «Осколки», «Материк».

Человека принимают по одежке, книгу – по обложке. Тема, заданная названием, изобретательно обыгрывается художником Юлией Колинько, взявшей за основу стихотворение-частушку «Ой, черника-вечерника». Зрительный ряд выстроен фактурными россыпями ягод, на которые наложен силуэт горлицы: «птица-горлица печалится/ не о злате или олове –/ о далёком сизом голубе». Уже в преддверии стихов угадывается лесная стихия России. Птичье многоголосье пронизывает книгу и акцентируется в итоговом, завершающем стихотворении: «Мы рябину разделили с птицами,/ поделили с птицами иргу». Цветные россыпи ягод сродни уральским самоцветам. Легкость и стремительность птиц создает общее настроение летучести, какой бы образ ни выстраивался с их помощью: «Коршун времени ходит кругами», «По крылатому полету видно сокола» и т.д.

«Русские истории» предваряются стихотворным эпиграфом, вмещающим главный смысл, накладывающим отпечаток на все циклы книги: «Над лесом и степью, над Волгой, Амуром и Обью/ за тёмною ночью опять наступает рассвет./ Россия всегда на любовь отвечает любовью,/ да жаль – за ветрами не каждому слышен ответ». Понятия «Родина-мать» и «Родина-власть» разделены без иллюзий: «нас стальное сердце Родины/ привечает, как юродивых». Автор однозначно определяет свою гражданскую позицию: «Если остался – не сожалей./ Если уехал – не возвратишься».

Андрей Расторгуев уверенно работает со словом, обыгрывая смыслы: «Вот они – от Изборска ключи: вытекают из каменной стенки». Или: «Разве город голубиный Воркута? Разве манит, как магнит, Магнитогорск?.. малый Муром не покажется мурой, миновавшей мировую колею».

Создаваемые образы выполнены минимальными средствами: «Отпила ты, как поцеловала/ тонкой фляжки острые уста», «Но после заката…/ людские тела – точно солнцем налитые кубки», «Шесть красных гвоздик…/ Я нёс их по городу, точно опущенный факел».

Сборник является убедительным примером жизнестойкости и богатства русского языка, он сам фактически – орудие его защиты от выхолащивания и обезличивания. Поэт говорит: «Мы отравлены странною/ русскою литературой,/ где летят в небесах/ на горбатых конях дураки». И из другого стихотворения: «…и на полянах расправляют плечи/ тугие лукоморские дубки/ и впитывают грудью без опаски/ на многие столетия вперёд/ стихи и удивительные сказки –/ всё, чем народ отчаянный живёт».

Есть в книге незаметная, но принципиальная деталь, – настояние на акцентировании буквы «ё». «А, впрочем, своё поминая житьё-бытиё,/ весёлый уральский народ упирает на «Ё».

Индивидуальность книги в полифонии ее интонаций. Стихи представляют собой свободную речь, по ходу дела вовлекающую в свое русло необходимые факты, вовремя дающую точные штрихи. Поэт свободно переходит от иронии к высокой лирике, от игры словами до неподдельного не пафосного патриотизма, от просветленных образов России до страшных событий ее новейшей истории, ее рухнувших иллюзий, войн, репрессий, взаимных притязаний обезумевших народов и отдельных людей друг к другу: «А нам стесняться кого?/ Мы без государя с восемнадцатого». Или другой осколок: «А уйдёт из бетонного ложа река –/ обнажится забытая кем-то кирка/ То простое железо – не эхо времён. / Безъязыкая вечность не помнит имён».

Об Отечественной войне, как о немыслимом испытании, преодоленном исключительно волей отчаявшегося народа, как о точке отсчета русской истории: «И единая нам основа/ на грядущие времена –/ коль не воинство Пугачёва,/ так Отечественная война». В теме войны снова возникает сквозная для сборника линия птиц, но уродливо искаженной: «В том снегу не только танки-пушки,/ но и куропатки да кукушки/ люду наклевали – не дай Бог». И вновь ставится всегда остающийся без ответа вопрос: «Зачем осталась запятой/ земным огнём обугленная точка?»

В стихах предстает разнообразие интересов автора, актуальных для него вопросов. Это зарисовки городов, регионов, из которых складывается многоликая карта России, это мотивы исторические, фольклорные, былинные, библейские. Кругозор поэта широк, и широко поэтическое пространство книги, где много картин, когда земля открывается с большой высоты. Воздух, высота освоены авторским словом: «Но упираясь в чугунные плиты,/ с края последнего восьмерика/ ты убедишься, что воды разлиты,/ люди малы, а земля велика». Точка опоры – всегда Россия, земля предков – Урал. «Все могилы мои на Урале… Сбережение памяти – долгий невидимый труд».

Андрей Расторгуев создал такую гибкую и крепкую художественную канву, которая способна удержать интерес и внимание читателя – будто книга написана именно для него.

Человека принимают по одежке, провожают по уму. Также и книгу, за которой виден автор – думающий человек, встроенный в современность, но не теряющий связи с прошлым, искренний поэт, умеющий видеть и называть. Книга «Русские истории» – состоявшееся деяние. Автор с присущей ему иронией подчеркивает это: «Дурацкая блажь человечья –/ оставить свой след на земле».