Верить не слезам, а сказкам

Старомосковская элегия… Фото Евгения Никитина

Принадлежность к столице для многих настолько стала синонимом превосходства, что название серии «Московские поэты», ненавязчиво вынесенное на скромную, но изящную обложку сборника Галины Щербовой «Вовремя», показалось неожиданным вызовом. Но в Москве, как в любом другом из отечественных краев, живут коренные поэты, которые считают этот город своим по праву рождения и по тому же праву переняли и сохраняют особый отпечаток, отмеченный еще два века назад Грибоедовым. Притом отнюдь не претендуя на исключительность и элитарность.

Этому городу, который то предстает большой коммуналкой, то в начале зимы «перемеряет белые обновки», в сборнике отведен специальный раздел. Вот «КамАЗы» вывозят снег с Арбата: «И чудится, что у грузовиков/ не кузова, а чайные стаканы,/ что белоснежный сахар облаков/ нам накололи к чаю великаны…» Вот по Большой Никитской под дождем бежит студентка в консерваторию: «Она смертельно влюблена,/ как все в апреле…/ Футляр со скрипкой за плечом/ блестит двустволкой…» Врываются в эту старомосковскую элегию, разумеется, и жесткие ноты: «…Но чтобы холод в сердце не проник,/ нет индивидуальных средств защиты…» Но пусть тлетворным весенним духом, проникающим в снеговые ноздри, парят свежекрашеные заборы – он обещает листву и проникает «мимо контролеров/ до дна метро большой Москвы…» А умные морды чугунных собак на станции «Площадь Революции», как это нынче водится, «натерты до блеска…/ горячей рукой мегаполиса». Слезам этот город не верит, а в сказки, стало быть, пожалуйста…

Впрочем, похожее внимание к Москве можно встретить и у тех, кто «понаехал». И, поскольку от подробных рассказов о себе, судя по авторской справке и результатам поиска в Интернете, Галина Щербова принципиально воздерживается, на ее собственно московское происхождение в том же разделе сборника намекает разве что зарисовка из детства: «…с балконов мы смотрели друг на друга/ в предчувствии последнего звонка.../ Но, к поцелую двигаясь на ощупь/ в потемках парка, в липовой пыли,/ мы не смогли забыть про эту площадь./ И никогда ее не перешли…»

Галина Щербова. Вовремя: Стихотворения. – М.: У Никитских ворот, 2015. – 84 с. (Московские поэты)

Так что особенность, отличающая стихи этого автора, на мой взгляд, все-таки в другом. И ключевой фразой представляется такая: «…Я помню все, – но не когда и кто, –/ а цвет стены, фактуру небосвода…» Дело даже не в том, что стихотворение, в которое влита эта фраза, повествует о выезде на экскурсию, обернувшуюся пленэром: «…Началом ноября/ кропило небо рыхлую бумагу./ Уйдя от всех к заросшему оврагу,/ я рисовала вид монастыря…» Художника, который решил дополнить палитру и кисти словом, в авторе подтверждают и многие другие стихи.

Впечатление живописной выставки создавал уже сборник 2013 года «Сто стихотворений» – четвертый в библиографии автора, но первый, дошедший до моих рук. Посему и рожденная «Вовремя» ассоциация не оказалась неожиданностью. Основу еще одного раздела этой новой выставки несколько вопреки его названию – «Такой портрет» – составляют этюды. Гром среди ясного неба напоминает звучание передвигаемой мебели. Гроза уходит, отмахиваясь молниями и забывая «стук звонких капель о дно подставленного таза». А вот – это уже из другого раздела «Перламутровый сор» – пейзаж зимней метели с целым набором ярких примет: «…Трясет деревья ветер что есть сил –/ как продавец букеты на продажу…/ Борта пальто срываются с петель./ Все в белом порошке, как наркоманы…/ Снег сбрасывают с крыш, и как вуаль,/ он плавно расстилается по миру…»

Слово у Щербовой, однако, не просто дополняет краски, но и вполне поэтически само работает как инструмент, постепенно, слой за слоем, не рисуя даже, а раскрывая, например, женский портрет: «…девушка в тени святого храма/ с книгой примостилась на скамейке.../ Девушка склонилась над Псалтырью,/ пряча взгляд рассеянно-нездешний…/ Юная монахиня на лавке/ душераздирающе смиренна…» Слово позволяет написать движущуюся картину метаморфоз закатного облака: «…Будто начерчено мелом/ на небосводе крутом./ Выросло, залиловело/ и оказалось китом…/ Но на востоке, как рана,/ света взведенный курок, –/ в чреве у левиафана/ Облако-единорог…» И оно же в едва ли не аксаковскую или некрасовскую элегию об ожидании охоты на птиц – «…Покуда охота не разрешена,/ бескровно течет бытие…/ Несут из некосов его сеттера/ репьи на ушах и груди…» – привносит гумилевские и одновременно сегодняшние жаргонные отголоски: «Покинули юзеры озера чат…» А следом – и вовсе веселая игра со словами и цитатами: «…Комар меня поцеловал в плечо/ и отдал жизнь за чудное мгновенье…»

Заграница, впечатления от которой собраны в разделе «Лавка ароматов», вообще, наверное, склоняет к символике. Или вдали от Отечества, тем более на солнечном юге, где краски гораздо более контрастны, зрение и мысль становятся острее, а слог – лаконичнее. «…Тут неизвестны радость и веселье,/ все проклинают тяжкое житье./ Тут женщины подмешивают зелье/ в объятья, поцелуи и питье./ По-колдовски безмолвны и суровы./ И угли глаз. И чернота волос…» – из итальянских картин автора, которые напоминают о традиционных путешествиях и полотнах русских академических живописцев. Впрочем, в заглавном стихотворении раздела скорее слышатся отголоски Цветаевой или Вертинского: «…сказала: «Дайте… фимиам!»/ Он дал мне ладан…» Однако и в такой, приподнятой на котурны Италии едва ли не обязательный для культурного человека монотонный обход достопримечательностей прерывается вполне случайной, хотя и тоже не раз, но по-другому описанной в литературе, встречей:

…минуты две

мы целовались весело и жарко

под быстрыми стрижами 

в синеве,

смеясь, шепча бессмысленно 

и скоро.

И я в Кортоне словно не была.

Не видела могилу Пифагора,

ни башни, ни собор, 

ни купола…

Вот и нам теперь в Кортону придется наведаться самим – а до тех пор нести в себе не эту синеву даже, а ее отсвет, запечатленный художником и поэтом. Вместе со всеми иными отзвуками и чувствами, которые рождает-передает творчество каждого из живописцев, вместе с нами переживающих доставшееся нам время. Камерно это творчество или монументально, целенаправленно или случайно зашли мы на его выставку, такая встреча – всегда вовремя.