Мы – городские

Полустанок

Когда собираются стаи в одну 

говорливую плоть,

И ветер, деревья листая, 

поможет дрова наколоть;

Когда собираются зерна в одну 

чернокорую снедь,

И ком подступает под горло: мол, не о чем больше жалеть;

Когда собираются рыбы в одну 

прозорливую мзду,

И травы, как волосы – дыбом, 

и падают сливы в саду;

Когда собираются звезды 

в глазницах ночных бочагов,

И Бог, опасаясь замерзнуть, 

на юг собирается Бог;

Ищу я простого ответа, 

считая в окне поезда,

Куда собираться поэту, – 

верней, собираться когда?

Болиголов

Животноводческих полей 

обильноройна панорама,

Река, как выдавленный клей из 

тюбика лесного храма –

Тягуча, липчива на вид, где 

голышманцы узнаются,

Не прикрывающие стыд – 

лежат на пляже, как на блюдце

Плоды садовые, темны: трусов 

для всех не напасешься –

Не возвращаются с войны 

отцы, хоть ждешь их – 

не дождешься.

Мы – городские. Сенокос – 

для нас любимейшее действо:

Спустились бабы под откос... 

Предвосхищая ротозейство,

Как жабы, выпучив глаза, 

сопим в траве неподалеку,

Не понимая ни аза, но, 

различая подоплеку

Чего-то тайного – мальцы! – 

еще не выросли «женилки»,

Не возвращаются отцы... 

(Ни с пахоты, ни с лесопилки).

В деревне – семьдесят дворов. 

На обелиске – сто фамилий.

Жара. Трава болиголов 

на братской вырастет 

могиле.

К анафеме

Безликих лесов разветвленная 

чернь,

Туман допивает грибные 

бульоны.

Я – царь, Гавриила Романович

– червь,

Бог – раб, ко распятью окна

пригвожденный,

Как листик осины. Дом полон

иуд,

Чьи злые старанья оплачены

хлебом,

Они – то грызутся, то дерзко

грызут

Пространство меж полом 

и радужным небом;

Таращатся в щели, как я бы

глядел

Во все зырковища на казнь 

Иисуса,

И может быть тоже 

воскреснуть посмел

В предгорьях, саднящего снегом

Эльбруса.

Я – раб, Гавриила Романович –

царь,

Бог – червь... Не отсюда ли

черные дыры?

Я щеку подставлю, захочешь –

ударь,

И сразу получишь в награду

полмира.

В походе

В коленных чашечках 

предгорья

Хрустела полночь на ветру,

Першило в сердце 

(или в горле?)

Пока я кланялся костру.

Лягушьей сморщенною кожей

Лоснилось озеро сквозь лес,

И месяц, сладивший поножи,

Хромал окраиной небес.

В глазах твоих 

пустопорожних

Ни капель яда, ни стыда...

Но невозможное возможно,

Когда кончается вода

Во фляге. Я, сойдя под берег,

Присел на каменный причал,

Печальный сом, как Витус 

Беринг,

Лед белых лилий раскачал.

Без поцелуев и признаний,

Без притязаний и любви!

Но та же дерзость содроганий

При той же алчности в крови!

Утес – надгробным обелиском

–

Тумана злое молоко...

Лишь неотъемлемое – близко.

Все остальное – высоко. 

Мерёжи (Вологодская область)